РЕЦЕПТЫ ДРЕВНЕГО ШАША

Ростислав �ВАНОВ

РћР‘ РђР’РўРћР Р•
Ростислав �ванов родился в Саратове. Окончил Саратовское высшее военное авиационное училище летчиков. Офицерскую службу проходил в Прибалтийском и Приволжском военных округах. Воевал в Афганистане. В 1997 году уволен в запас. Входит в редакционный совет Всеукраинской литературной газеты «Отражение». Публикуется в журналах и газетах Красноярска (Литературный журнал для семейного чтения «День и Ночь»), Москвы (Международный литературно-художественный журнал «Дети Ра»), Канева (Литературно-художественный журнал «Склянка Часу»), Одессы (литературно-культурологический сборник «Южный город», литературно-художественный и общественно-политический журнал "AVE") и Донецка (литературно-художественное издание «Отражение», «Воскресная газета», «Современная литература»). Живет и работает в Донецке. Мы предлагаем вашему вниманию рассказ писателя из цикла «Записки военного летчика».
----------------------------------


ЗАП�СК� ВОЕННОГО ЛЕТЧ�КА

…«Я иду в поход! Покрасьте
хенной хвост моего коня!»
(�з древней персидской песни)

В глубине походного жилища, на подстилке из хорошо укатанного толстого войлока сидел крепко сложенный воин. Одетая поверх стеганого халата хорезмская кольчуга и покрывающая голову остроконечная, усыпанная драгоценными камнями шапка, свидетельствовали о высоком положении богатура. Гордая осанка, властный взгляд и вдетые в уши по монгольскому обычаю серьги дополняли портрет человека привыкшего повелевать.
— Да будет благословенно имя моего господина! — отбросив полог шатра и почтительно скрестив руки на груди воскликнул старец в зеленой чалме. Выдержав паузу и не дождавшись ответа, вошедший встал на колени и поцеловал землю у ног непобедимого полководца.
— Я ценю твою мудрость и верность, — начал свою речь сын бека Тарагая, — ты многое видел и прочел несметное количество ученых книг. Мне нужны твои знания. Вот уже три месяца длится поход на Анкару и мои войска нуждаются в продовольствии. Я приказал уменьшить количество дневной пищи, делить поровну добытых на охоте сайгаков и джейранов, но армия столь многочисленна и ненасытна, а степи столь скудны, что пришло время Великих решений. В дни юности я слышал, что повара Александра Двурогого знали секретное снадобье и спасли слабеющую армию от голода и позора поражения. Расскажи, что ты об этом знаешь, почтенный мудрец!
— О, высокочтимый эмир, старинное предание гласит, что существует рецепт целебного кушанья «палов ош», употребление которого снимает усталость и недомогание. Придает батырам силы и вселяет в их души неукротимую жажду подвигов. Для приготовления этого блюда надо взять старый, покрытый слоем курдючного жира казан. В него опустить нарубленное кусками мясо не молодого и не старого барашка, красную морковь и подрумяненный лук. Добавить пряностей и насыпать отборного риса девзира. Залить немного воды и варить на костре, пока запах нежнейшего кушанья не достигнет небес, а уважаемый ашпаз не свалится от истомы и изнеможения. Достаточно одной чашки плова, чтобы любой воин твоего несметного войска сражался, не ведая ни страха, ни голода.
— Я воспользуюсь древним рецептом, старик, и если все сказанное тобой правда, щедрость моя будет безмерной, — поглаживая рыжую с проблесками седины бороду сказал единоличный правитель Мавераннахрома… Ма…ма-ма…

…Где-то рядом капризничает ребенок:
— Мама, мамочка, мамуля, купи мне куклу. Ну, пожалуйста, ма-ма!
— Дашенька, доченька, потерпи немного. Скоро мы прилетим домой, и я куплю тебе все, что пожелаешь.
— Мама, я хочу сейчас! Видишь вон ту девочку в голубом платьице? Я хочу такую же, как у нее!
— Даша, успокойся! — сердится женщина, — у нас нет времени ходить по магазинам и исполнять твои капризы. Дочка топает ножкой и заливается горькими слезами.
На помощь озадаченной маме приходят двое мужчин и, перебивая друг друга, начинают увещевать и успокаивать капризное дитя:
— Ты же взрослая девушка, а так нехорошо себя ведешь, — укоризненно говорит один.
— Деточка, не плачь, я дам тебе «Мишку на севере», — вступает в переговоры другой.
— Не хочу конфету, хочу куклу! — продолжает канючить избалованное чадо.
— Если не перестанешь плакать, — восклицает первый из доброхотов, — мы украдем твою маму! Даша умолкает и в задумчивости шмыгает носом:
— А вот и не украдете, — после короткой паузы отвечает она.
— Это интересно, почему же? — В один голос удивленно спрашивают мужчины. Будешь себя плохо вести, обязательно украдем!
— Нет, дядечки, ничего у вас не получится, она у меня пукает!
Хохот, раздавшийся в стенах аэропорта, поднял бы и мертвеца. Открывая заспанные глаза, успеваю заметить спешно удаляющуюся женщину, волочащую по полу чемодан и подгоняющую шлепками маленькую дочь. Напротив меня сидят молодые парни и заразительно смеются. Улыбаюсь и я — дремоту как рукой сняло. Вот она, детская непосредственность: опозорила мать и хоть бы глазом моргнула. С детьми-то повнимательней надо быть, они все примечают и на язык несдержанны, чуть что не так, на весь белый свет ославят. Ну, да ладно, смех-смехом, а надо перекурить и обдумать план действий. Вот уже три часа как я сижу в этом чертовом городе, а мой экипаж так и не появился в намеченном месте. Освободившись от пластиковых объятий казенного кресла, одергиваю китель и по залитому солнцем залу направляюсь к выходу. На улице, покуривая и неспешно прохаживаясь вдоль автомобильной стоянки, вспоминаю о Тамерлане. Занятную картинку мне довелось увидеть, не каждый день подобное приснится — красочное и столь зримое! Непонятно одно, почему я решил, что во сне именно Тимур нарисовался? Может, и не он вовсе, а кто-то другой привиделся. Откуда я знаю? Зачем гадать, лобик зазря морщить, сон — не учебник истории, к тому же, из меня биограф и летописец все равно, что из доярки член Политбюро. � сейчас не до этого, мне другую задачку решить надобно — куда друзья-товарищи запропастились? Напоследок глубоко затягиваюсь и привычным движением отправляю окурок в урну. Не успев сделать и шага, чувствую, что кто-то настойчиво дергает за рукав. Быстро оборачиваюсь и встречаюсь с пронзительным, немигающим взглядом цыганки. Разжимая цепкие пальцы, пытаюсь отойти в сторону, но старушенция в цветастых обносках, словно привязанная, следует попятам:
— Как зовут тебя, парень?
— А тебе то, старая грымза, не все ли равно? — �ди-ка лучше с миром, не нужны мне глупые сказки про жизнь долгую да любовь вечную. От пустых фантазий одна маета и досада.
— Э, дарагой, зачем обижаешь? Я людям правду говорю и тебе скажу, что было, что будет, все узнаешь!
— Что было и без подсказок помню, а в будущее заглядывать никому не велено. Христом Богом прошу, отвяжись! — обрываю назойливую гадалку и, врываясь в распахнутые двери ташкентского аэровокзала, направляюсь в сторону справочного бюро. �нтересно, когда же мои орлы прилетят? Хуже нет, чем ждать и догонять. �зучив расписание, прихожу к выводу, что часа через полтора — не раньше! Что ж делать-то теперь, чем заняться? Надоело все до чертиков — сил нет! � вдруг, как гром среди ясного неба, мысль — а что если они сегодня не объявятся? Нет, этого не может быть, мы же договаривались, нам же еще на пересыльном пункте отметиться надо и снова в дорогу отправляться! Призывное урчание подсказало, что наступило время обеда, а на сытый желудок и думается лучше. Покрутившись несколько минут возле кафе и ознакомившись с нехитрым дорожным меню, понимаю, что надо идти в столовку возле аэродрома, там ассортимент поинтересней и, что немало важно, посытнее.
В уютной, по-домашнему обустроенной лагманной почти никого нет, два-три человека, не больше. �з-за столика видно, как дородный, лоснящийся от пота повар нарезает тонкими длинными полосками лапшу. Пахнет свежеприготовленным мясом, овощами и травами. Пахнет так, что слюнки текут и голова идет кругом! Однако, здорово же я проголодался! Хотя, если разобраться, ничего удивительного в этом нет, из дома-то вылетал, еще рассвет не брезжил, а сейчас два часа по полудни и третий аэропорт на счету! Другой бы уже с ног свалился, а я, хоть и росточком не уродился и силенками не вышел, пока держусь. В животе правда революция разыгралась, но это мелочи. Сейчас всяких вкусностей набросаю, и нет войне! В ожидании официантки достаю портмоне… и вдруг понимаю, что лагмана не будет и зеленого чая тоже… ничего не будет! Денег нет… Обшариваю карманы — ни копеечки! Видать люди добрые помогли, почистили содержимое, а я и не заметил. Хорошо еще документы оставили и кошелек на место положили, он хоть и пустой, а все равно было бы жаль пропажи — как никак подарок. Не солоно хлебавши, еще не до конца вкусив прелести безденежья, покидаю советский общепит и с невеселыми мыслями ретируюсь на старые позиции — встречать самолеты.
На обратном пути, нос к носу, сталкиваюсь с колоритной и порядком надоевшей старухой. Вот напасть-то — опять эта бестия! Сейчас не иначе приставать будет? Но нет, пожалуй, я ошибся. Цыганка, выискивая очередную жертву, смотрит страшными глазищами куда-то поверх голов, да что-то тихо невнятно бормочет. Быстро прохожу мимо. Делаю несколько широченных шагов и облегченно выдыхаю — пронесло!
— Слышь, лейтенант, не переживай, все у тебя хорошо будет! — раздается знакомый голос.
— Ты только заклинание произнеси: рыба с водой, деньги со мной и жизнь наладится! От неожиданности я чуть не подпрыгнул. Вот дела! � откуда она все знает? Что-то уж слишком подозрительно, как пить дать, не обошлось без ее участия! Но когда и кто работу выполнил, вот в чем вопрос? Я ничегошеньки, кроме сигарет, не доставал, а пятьсот целковых безвозвратно канули в лету. � свидетелей как на грех нет, а без них, родимых, ни кому ничего не докажешь. В дежурную часть обращаться не стоит, — смысла нет. Промурыжат пару часов для протокола, разведут руками и отпустят на все четыре стороны. Гуляй парень, не оборачивайся и без тебя дел по горло!..
— В ментовку не ходи, не надо, только время зря потеряешь и неприятности наживешь, — словно читая мои мысли, продолжает старуха.
— �ди лучше покемарь немного, а потом поезжай куда собирался. Товарищей своих не жди, они еще по домам сидят и с женами милуются!

Вечереет! Косые лучи заходящего солнца ласкают кроны деревьев, и, словно пытаясь разгадать человеческие тайны, заглядывают в окна домов, проникают в самые заветные уголки древнего Шаша . Тихо тренькает и позвякивает на стыках рельсов трамвай. В воздухе витает покой и умиротворение. Но сейчас я голоден и зол и не расположен к лирике. Меня совершенно не волнует замысловатая красота узбекской столицы. Я еду по улицам хлебного города и ненавижу все, что с ним связано и готов разорвать ведьму, что оставила меня без денег. Но, что удивительно, все произошло именно так, как она предсказала: друзья не прилетели, а в кошельке невероятным образом появилась фиолетовая купюра. Может, бумаженция и раньше была, да проглядел спросонья? А может, и среди воров не перевелись благородные люди — пожалели лопушка, подбросили немного деньжат, чтобы с голоду не умер?! Сие же событие, наверное, свершилось в зале ожидания, где едва заняв освободившееся место я скоренько задремал, словно долгие годы не знал отдыха.

� снова мне чудился Тамерлан, и над бескрайними просторами диких степей на белоснежном жеребце летал могущественный Бог Войны, а вокруг кипела жестокая кровавая битва. Хрипели тысячи обезумевших коней и словно дикие звери рычали избранные воины Великого эмира. Окрест раздавались страшные звуки сражения: победные кличи «уррагх» и стоны умирающих. Грезились то сожженные дотла города и селения, то поверженная Анкара и брошенный к ногам джихангира , султан Баязид… Сквозь пелену сознания, вдруг появляясь и исчезая вновь, неустанно маячило морщинистое беззубое лицо, заунывно шамкающее одно и тоже:
— Рыба с водой, деньги со мной!..

…Четвертые сутки подряд я питаюсь сдобными булочками и утоляю жажду липкой газировкой. Мой рацион предельно прост: одна булка — на завтрак, другая — на ужин. Сладости перебивают аппетит. Приносят временное облегчение и обманчивое ощущение сытости. Чтобы сберечь угасающие силы с утра и до вечера я валяюсь в кровати, плюю в потолок и мечтаю о возвращении в часть, о летной столовой и трехразовом питании. Под непрочной оболочкой моего тела поселился голод! Голод растет, он требует внимания к своей важной персоне! Для него не существует местоимений: он, она, они… есть только — Я. � я превращаюсь в животное, в собаку Павлова, у которой при определенном сигнале вываливается язык и начинается непроизвольное выделение слюны. Позывные «Маяка», возвещающие начало «Рабочего полдня» сводят с ума, организм не выдерживает, я еду на ближайший от пересылки базар и в первой попавшейся забегаловке набрасываюсь на плов. Я бичую в Ташкенте, а здесь говорят: «Если ты беден — ты ешь плов. Если богат — ты ешь только плов». Я более чем беден! Я проглатываю полпорции и, стараясь не обращать внимания на изобилие, царящее в торговых рядах, возвращаюсь в офицерскую общагу. Плата за номер, сигареты и чересчур легкие завтраки ополовинили и без того скудный бюджет. � бюджет скоро иссякнет. �сточник, дающий жизнь, высохнет и меня попросят на улицу. Я банкрот, а у банкрота не может быть много денежных знаков — он не имеет права на достойное существование!
Во мне зарождается любовь к арифметике. Я только и делаю, что считаю и пересчитываю оставшиеся про запас гроши. Но подсчеты бесперспективны. Они не приносят облегчения, не зажигают в душе огонек надежды и не поддерживают веру в завтрашний день. О какой вере можно говорить, если за комнату в третьеразрядной ночлежке министерство обороны взимает плату с подчиненных, уходящих защищать интересы родины? С людей, готовых по приказу командиров отдать силы, здоровье, жизни? Не понимаю! В голове не укладывается, почему все происходит именно так? Но я знаю, что ответ до обидного прост и доступен: 40-ая армия не тамерланова орда, а казначейства прагматичны и, по сути своей, бездушны, они оберегают казну и обдирают «липу» сегодня. Завтра находится в другом измерении, и завтра могут убить плательщика! Воистину щедрая страна, заботливое министерство!.. Все это так, но мне не нравится то, о чем я думаю. Я слабею, не имея права на слабость. Мой дух, опускаясь по шкале мужества, приближается к нулевой отметке. Но падение недопустимо, и я не должен раскисать! Мне надо собраться и взять себя в руки! Мне кровь из носу… А что, собственно говоря, мне надо? Да самую малость: баб деревеньку и жить помаленьку! � пропади оно все пропадом, синим пламенем гори: и нищета, и голод, и рубежи дальние. Домой хочу, к маме…

…Странно, но факт — прогулка по городу явно пошла на пользу. Настроение стабилизировалось и теперь даже тетенька-администратор, хотя ей порядком за тридцать, кажется молоденькой девчушкой, симпатичной и привлекательной. �нтересно, что она умеет в постели? Уверен, что многое, очень многое… А глаза-то, глазищи какие — омут! Пожалуй, при случае, я утонул бы в них пару раз, а может и больше! Разумеется, если… Эх, голова — два уха, о чем я размечтался?!
— К Вам поселили соседей, — томно сообщает девушка в возрасте. Можете подниматься, они в номере и только что сели закусывать.
— Вот спасибо, порадовали — сквозь зубы выдавливаю слова благодарности и небрежным кивком прощаюсь с кастеляншей. Особой радости по поводу подселения я не испытываю. �з памяти еще не успели выветрится специфические запахи и обычаи казарменной жизни.
В комнате, расположившись вокруг стола, ужинают дочерна загорелые мордовороты. �х двое. Бело-голубые тельники, едва прикрывающие профессионально сформированные бицепсы, красноречиво указывают на принадлежность нежданных соседей к воздушно-десантным войскам.
— А вот и явление Христа народу, сторожил вернулся. Прошу к нашему шалашу, перекусим немного, а заодно и познакомимся, — приветливо улыбаясь, приглашает тот, что постарше.
Выдержав для приличия паузу, соглашаюсь:
— Не откажусь, сало смотрится слишком заманчиво, чтобы отнекиваться. �, кстати, меня Стасом зовут.
— Вот и ладненько, а меня Сергей, — протягивает руку случайный знакомый.
— У нас, между прочим, и черный хлебушек имеется, и лучок репчатый, и картошечка, а если хорошенько поискать, то и сто грамм найдется, — обиженно уточняет коренастый, приблизительно моих лет, десантник.
— Не обращай на Леху внимания, — смеется Сергей, — он пока пузо не набьет, не человек. Но ежели капнуть поглубже, нормальный парень, да и в бою, не смотря на то, что совсем недавно бурсу закончил, надежнее не сыскать.
— Я не понял, — перебивает товарища Алексей, — мы горькую пить будем или ну ее к лешему?
— Ну ее к лешему, к черту и прочей нечисти. Кто ж в такую жару водку хлещет, — отвечает другу Серега, — ты сам посуди, сорок — снаружи, сорок — внутри, а на выходе — одна дурь и никакого удовольствия.
Все-таки жизнь забавна и непредсказуема, эдакая капризная штучка с выкрутасами. Что ни день, новый фортель выкинуть норовит: то голодом морит, характер испытывает, то вдруг сжалится и сведет с людьми, что посадят за стол, накормят тебя и напоят. � недавние «мордовороты», как-то незаметно, будто само собой разумеющееся, превращаются в хороших товарищей, за которых и умереть не жалко. Сидят они напротив и за обе щеки уплетают немудреные дорожные припасы — здоровые, крепкие и бесшабашные человеки. Не плакатные, не нарисованные, а самые настоящие русские парни. Покажи этих ребят стороннему наблюдателю — и он ни за что не догадается, что каждый из них хорошо налаженное орудие убийства, натренированный солдат, готовый выполнить любое задание.
— Стас, что-то ты совсем притих, рассказал бы чего про себя, про службу? — Проявляет заинтересованность заметно подобревший и разомлевший после ужина Леха.
— А что собственно говорить, и так все ясно. Живу как все, да и служба разнообразием не балует.
— Будет тебе скромничать, поведай, например, каким ветром тебя через «ленточку» занесло? — напирает десантура.
— Ветер у нас один — «афганец»! А в Союз медики направили, велели нервишки подлечить.
— Ого! — встрепенулся Сергей. — В какую же передрягу ты попал, братишка, что на «курорт» отправили?
Настойчивость товарищей немного обескураживает, но чувствую, что придется откровенничать, просто так не отстанут:
— Даже и не знаю, что рассказывать? Все как-то обыденно, неинтересно начиналось. Поставили нашему звену задачу, высадить в километрах пятидесяти от Кандагара группу спецназа. Короче, ничего особенного: инструктаж, полет в указанный район, высадка в намеченном квадрате. � если не принимать к сведению тот факт, что десантирование должно совпасть с наступлением темноты, то, можно сказать, рядовое задание. На дню по три, а то и четыре раза такие задачки решаем. Попривыкли уже, не удивишь ничем. Разве что в этот раз в сумерках летели, но высоту набирать не стали, шли по-над самой землей. Уже на подходе к месту посадки, услышали предупреждение ведущего, что слева постреливать начали. А я, хоть и крутил башкой по сторонам, а вспышкам значения не придал, — расслабился. Да, впрочем-то, и не мудрено: в воздухе тихо, спокойно, в небе звездочки мерцают — красотища, словами не описать. Почти как дома на тренировочных полетах. Обидно конечно, но тишиной насладиться не дали, заблажило прикрытие. Сообщили, что у нас движок задымил! Признаться, от такого известия я чуть было из штанов не выпрыгнул. Под брюхом высохшее русло и сплошные колдобины, а сколько мин понатыкано, одному Богу известно. Подломить при посадке стойки, опрокинуться и сгореть с двенадцатью бойцами в кабине — перспектива не из веселых. Но глянули экипажем на приборы и, не обнаружив ничего из рук вон выходящего, немного успокоились. Командир, открыв блистер, это окно такое сдвижное, осмотрел левый сектор, но ничего не увидел. Я правый проверил, а за нами шлейф тянется. Ну, прямо как в кино про войну! Вот и думай после этого, какой из двигателей горит? Витька, наш неизменный техник и товарищ, поначалу аж растерялся, хотел оба вырубить, и хорошо, что не успел, в этот момент «баба» заверещала: «борт такой-то, пожар в левом», а то натворил бы дел, могли б и не расхлебать! Откровенно говоря, я до сих пор так и не понял, почему приборы с опозданием сработали, возможно, что-то с датчиками стряслось? Не знаю, не до того было! А дым ветром сносило, вот и получился небольшой казус-ребус. Но сели нормально, даже шишек не набили. А то, что пуштунам воздушным потоком палатки смели, так это ерунда на постном масле. Главное, все живы остались. Жареным запахло после остановки винтов. Душманы нашу «восьмерку» из минометов окучивать стали. Что было дальше, помню урывками, не то чтобы от страха заклинило — нет. Просто темно уже стало, мелькнет в разрыве чья-то фигура — и опять черно, хоть глаза выколи, только голоса и слышны. «Караванщики» , как положено, оборону заняли. Саня и Витька полезли наверх выяснять причину пожара, узлы-агрегаты смотреть. Я на связи остался. В общем, маячили перед моджахедами, как три тополя на Плющихе, нашелся бы толковый снайпер — и поминай как звали! Но, как видите, повезло, — с Вами сижу, живой и невредимый. После беглого осмотра всем стало понятно, что никуда мы уже на своей машине не полетим, — духи движок продырявили! Не мудрствуя лукаво, командир отряда принял решение: вертолет оставить на попечение разведгруппе. От летчиков в сложившейся ситуации все равно толку мало, у нас специфика работы другая. Мы погрузились на вертушку ведущего, вызвали на подмогу «грачей» и, сделав несколько залпов в сторону мятежников, ушли на базу. Борт забирал другой экипаж, уже утром. Ночью шел бой! По слухам, ваши коллеги порезвились на славу, — показали бандитам, где раки зимуют. Врать не буду, но подробности потасовки не знаю, и не мне рассказывать как спецназ воюет. Даю рубь за сто, что вы лучше меня в таких вопросах разбираетесь, и в ночных заварушках не раз бывали!

Военно-транспортный �л-76, набрав высоту, взял курс на Кабул. Я счастлив. Незавидная роль ташкентского гостя сыграна. Приз цыганских симпатий?! Да ну его к … бабушке, Бог ей судья! Софиты погасли — занавес! � теперь я спокоен, друзья по оружию рядом — явились голубчики, не запылились. Задержались бы еще на день полтора и кранты, — репутация подмочена. Красовались бы у них в отпускных штемпеля за уклонение от вылета. В комендатурах шутки с опозданиями даром не проходят, на пересылке тем более — война дело серьезное. � комендантов не за человечность на должностях держат, а за особое рвение к службе. Для них человек ничто — звук пустой. Какое им дело до того, что у летунов вторая ходка в афганское пекло. Есть дела поважней: чтоб дисциплина была на высшем уровне и уставной порядок поддерживался! С такими вояками не то, что дружбу водить, общаться неохота. Другое дело новые знакомцы, те как в песне, «мы хлеба горбушку — и ту пополам», а настало время прощаться, еще и деньжат подбросили.
— Может, когда-нибудь свидимся, тогда и отдашь, — пошутил напоследок Серега.
Знал ведь, дружище, что шансов пересечься в этой жизни практически нет — разве, что один из миллиона! М-м-да, где еще таких людей повстречаешь? Только у нас! Все это нашенские заморочки. Не заграничные, не заморские, а исконно русские! Что ни говори, а благодаря непродолжительным набегам на Алайский базар, да вот этим ребятам, мне удалось одолеть не только голод и жажду, я выиграл самое важное сражение, — я одержал победу над собой!.. Эх, где они сейчас, черти полосатые? В каком бою со смертью заигрывают?

Неожиданно, выворачивая наизнанку душу, завыла сирена. Трижды коротко рявкнула и замолкла. Так оповещают «пассажиров» о пересечении границы. О том, что под крылом самолета чужая земля и жизнь другая. � теперь она поделена надвое, на «до» и «после»! � никто уже ломаного гроша не даст за нее, ни одного афгани. �, может, уже завтра, где-то в горах, а может, на подлете к Лошкаревке , ты будешь убит и пересохшими губами, не осознавая случившегося, в последний раз позовешь самого дорогого и близкого человека:
— Мама, милая моя, родная, забери меня отсюда… ма…
Вот, елки-палки, не было печали, накрутил себя, аж тошно. � откуда только такие мысли берутся?.. �, наверное, боюсь ошибиться, но тот, кто сказал, что «мир — театр…», неправ был. В жизни все гораздо сложнее, трагичнее что ли…

Жизнь — не игра! Мы это точно знаем.
�дем в поход. Взят курс на Лашкаргах.
Мы словно птицы к югу улетаем,
В зеленых нумерованных гробах.

Встав на крыло, мы покидаем гнезда.
Для подвига…

Стоп! Утверждать не буду, но что-то подобное я уже слышал: «для подвига», «для славы», «для любви». Скорее всего, прочел у кого-то из классиков, а, может, еще где? Не помню! Человеческая память слишком коротка и люди часто забывают самое главное, самое необходимое. Проходит время, и они силятся вспомнить то, что ускользнуло от их внимания в прошлом, но тщетно — время не прощает беспамятства! Господи, как странно, почему я вообще об этом думаю и к чему эти душевные ковыряния, поиски чего-то неведомого, скрытого глубоко в подсознании? Тем более, что мысль далеко не нова, а потому банальна. � так нельзя. Надо чтобы все было по честному. Чтобы все, от первой и до последней строчки, было написано мной. Пережито, пропущено сквозь сердце… мое сердце! Так будет правильно! � совсем уж непонятно, с какого перепугу меня потянуло на лирику и рифмоплетство? Не время сейчас стихами баловаться и рифмы мусолить, не время! Вот останусь в живых, вернусь домой, тогда другое дело. Выйду на пенсию и стишатами займусь, и за мемуары, Бог даст, засяду, и друзей-десантников вспомню. А сегодня…сейчас не время. Сегодня — «Я иду в поход! Покрасьте хенной хвост моего коня!».

Донецк, 2007

_________________________________________

1. сын бека Тарагая — Тимур, Тамерлан, Тимурленг («Тимур-хромец») (1336, с. Ходжа-�льгар,— 18.2.1405, Отрар; похоронен в Самарканде), среднеазиатский государственный деятель, полководец, эмир. �сторию приготовления плова связывают с именами Александра Македонского и Тамерлана
2. ашпаз, мастер по приготовлению плова
3. Шаш — древнее название Ташкента
4. уррагх — вперед (по-монгольски)
5. Джихангир — титул главнокомандующего (по-арабски)
6. «Баба» — речевой информатор оповещающий женским голосом об отказе техники (авиац.сленг)
7. «Караванщики» — десантники, имеющие опыт по поиску и уничтожению караванов с оружием и боеприпасами
8. «Грач» — штурмовик Су-25, предназначен для поддержки сухопутных войск над полем боя днём и ночью
9. Лошкаревка, Лашкаргах — Административный центр провинции Гильменд на юге Афганистана
10. хенна — красная краска, которой на востоке красили ладони, седеющие бороды, а в походе и хвост коня