ГРУЗИНСКАЯ МАФИЯ: СТРАТЕГИЯ ВЫЖИВАНИЯ

Гэвин СЛЕЙД

Анализирует Гэвин Слейд из Оксфордского университета

Исследования по постсоветской Грузии несколько упускают из виду один интересный аспект при изучении влиятельной сети преступности, которая известна под названием «воры в законе». Как объяснить стойкость этого явления, и что это говорит о природе грузинской политики и обществе в период двадцатилетнего существования независимой «второй республики»?

Один из возможных ответов на эти вопросы содержится в авторитетной статье, опубликованной в предперестроечную позднесоветскую эпоху, в начале 1980-х гг. (см. G Mars & Y Altman, “The Cultural Bases of the Georgian Second Economy” — «Культурные основания грузинской теневой экономики» [Soviet Studies. 1983ю 35/4]). В этой статье авторы утверждают, что рост теневой экономики в советской Грузии объясняется «глубинными культурными особенностями»; его породили присущие грузинской культуре ценности: соревновательный дух (особенно в связи с потребительскими привычками), любовь к риску, честь и семейные связи.

Спустя десять лет, в первые годы грузинской независимости, когда в стране царил хаос и государство было близко к распаду, ключевыми игроками в экономике и силовых структурах стали представители группы, которая называлась «воры в законе». Возможно, и в этом преобладающем в Грузии явлении проявилось некое культурное наследие?
История «воров в законе» восходит к временам тюремно-лагерной системы — «архипелага ГУЛАГа», — которая охватывала весь Советский Союз. Там возникали тюремные братства, призванные защищать своих членов; они действовали в соответствии с собственными кодексами чести. После периода горбачевской «гласности» и «перестройки» в конце 1980-х гг. советская система рухнула, и Грузия (наряду с другими республиками, входившими в состав СССР) смогла вернуть себе независимость. Но этот процесс вскоре стал кровопролитным, потому что страну поглотила гражданская война, сопровождавшаяся неудачными попытками удержать под контролем Южную Осетию (1991-1992 гг.) и Абхазию (1992-1993 гг.). Во время этого хаоса, когда у Грузии практически не было действующей экономики, на важные позиции выдвинулось новое поколение «воров в законе». К 2003 г. сложилась такая ситуация, о которой тогдашний президент Грузии Эдуард Шеварднадзе (в прошлом министр иностранных дел СССР) сказал: «Воры в законе сожрали страну».

В ноябре 2003 г. произошло народное восстание, так называемая «Революция роз», в результате которого Шеварднадзе был отстранен от власти, а ему на смену пришел молодой Михаил Саакашвили. Его правительство начало масштабную борьбу с мафией. В числе принятых мер были: конфискация имущества; новое уголовное законодательство; реформы тюрем, полиции и гражданского образования. В декабре 2005 г. принадлежность к «воровскому миру» приравняли к уголовному преступлению; само понятие «вора в законе» теперь получило уголовный статус.

Простой вопрос
В марте 2007 г., после того как прошла волна арестов, Михаил Саакашвили, обращаясь к тбилисскому парламенту, заявил: «Система криминальных авторитетов сломлена… Некоторые из здесь присутствующих утверждали, будто парламент маленькой независимой Грузии не в силах сделать то, что не удалось самому Сталину».
Заявление президента не вполне соответствовало действительности: воровской мир еще отнюдь не погиб. Грузинские воры в законе под давлением правительственных репрессий избрали ту стратегию выживания, которой пользуется мафия, когда у нее возникают проблемы, — переселение. Многие уехали в Россию. Российская пресса отмечает, что среди воров в законе, прибывших из постсоветских республик, 33% составляют грузины (они по численности превосходят даже русских). Но другие распределились по Европе, что нашло отражение в недавних событиях:
В марте 2010 г. в Европе были арестованы 69 человек, имеющие связи с «грузинской мафией».

Произошел конфликт между двумя крупными грузинскими криминальными группировками, во главе которых стояли воры в законе; он, в частности, привел к убийствам на улицах Афин, Марселя и Москвы.
В июле 2010 г. австрийская полиция занялась грузинской криминальной группировкой, которая находилась в Западной Европе и, по слухам, финансировала протесты оппозиции в Тбилиси весной 2009 г. (В этих протестах, кстати, использовались некоторые элементы риторики, свойственной тюремной субкультуре: демонстранты расставили по всему Тбилиси десятки импровизированных камер-клеток и стояли в них, выражая свой протест).

Здесь возникает простой вопрос: почему именно Грузия породила столько воров в законе? В России и в самой Грузии бытует поверхностное объяснение, будто в грузинской культуре, менталитете и ценностях есть нечто общее с воровским миром. Двое ученых выразили это так: «Грузины… автоматически сопротивляются закону в любых его проявлениях… Точно так же можно сказать, что только сообщество Воров создало в грузинском государстве уникальную для Грузии юридическую систему, в которой нет коррупции и которая обладает правовыми санкциями» (см. VD Nordin & G Glonti, “Thieves of the Law and the Rule of Law in Georgia” — «Воры в законе и правопорядок в Грузии» [Caucasian Review of International Affairs. 2006. 1/1]). С такой точки зрения, связь между Грузией и ворами в законе — это обусловленная историей и культурными особенностями неизбежность.

Проблема этой культурологической гипотезы в том, что такие невнятные термины, как «грузинская культура» или «грузинский менталитет» не объясняют, почему из всех советских и постсоветских республик Грузия оказалась лучшим местом для развития воровского мира. Возможно, разумнее было бы и о ворах в законе говорить с точки зрения действующих в стране социальных и экономических принципов — как о мафии, которая выступает защитником на рынке, посредником в спорах, собирает налоги, распоряжается в деловой сфере и контролирует территории. Тогда получается, что воры в законе, независимо от культурных тенденций и принципов, составляют конкуренцию другим поставщикам услуг в области защиты, а их влияние обусловлено спросом на их услуги.
Конкурентное преимущество
Таким образом, в случае с Грузией воры в законе получили власть благодаря двум социально-экономическим особенностям республики. Во-первых, к тому моменту в Грузии уже был пропорционально самый большой сектор теневой экономики в Советском Союзе — по наиболее достоверным оценкам того времени. Политическая система была такова, что государство по определению не могло осуществлять защиту или контроль в сфере нелегальных капиталистических операций, которые тогда производились. В результате появилась как потребность в альтернативных механизмах для разрешения споров, так и возможность для их формирования. Грузинские архивы свидетельствуют о том, что воры в законе еще в 1980-е гг. выполняли эти функции на черном рынке.
Но советская теневая экономика была очень развита и в других республиках — например, в Азербайджане и Казахстане. Поэтому если специфика теневого рынка и объясняет преобладание воров в законе в Грузии, то только отчасти. Вторая особенность состоит том, что в 1990-е гг. Грузия находилась, пожалуй, в более плачевном положении, чем любая другая советская республика. Тогда легализовали капиталистические операции, и спрос на услуги по защите вырос, но при этом многие операции оставались незащищенными — на этот раз уже не из-за идеологической ригидности государства (как было в советскую эпоху), а из-за его слабости. Таким образом, развал в грузинском государстве позволил другим игрокам взять на себя функции управления. В других постсоветских республиках это тоже бывало, но не до такой степени.
Грузинские воры в законе были как раз той группой людей, которая могла этим заняться. У этого контингента к тому времени уже сформировался статус в криминальном мире: у них было название, кодекс чести и ритуалы, перенесенные из ГУЛАГовской субкультуры во внешний мир. Такая репутация становится конкурентным преимуществом для любой мафии, потому что статус и репутация представляют собой альтернативу зачастую рискованному и дорогостоящему насилию. Переход в Грузии сопровождался кровопролитиями, и это говорит о сильной конкуренции между статусом и насилием. Это связано с возникновением нерегулярных военизированных образований (например, «Мхедриони» — группы, которую создал вор в законе, но которая пренебрегала авторитетом других воров) и коррумпированностью полицейского аппарата.
Как показывает опыт других мафий — в частности, сицилийской “Cosa Nostra” в 1970-е гг., — мафиозные круги в ответ на ожесточенное противостояние начинают понижать входные барьеры. Данные грузинской полиции подтверждают, что грузинские воры в законе поступили так же. В советское время не могло быть так, чтобы в эти круги попадали люди, не сидевшие в тюрьме или чтобы звание «вора в законе» продавалось ради личной выгоды. Теперь такие случаи появились, и число грузин с этим званием стало разрастаться. Продавцы званий рвутся к самообогащению; новоиспеченные воры в законе ведут себя не по правилам; это всё разрушает миф, согласно которому воры в законе — это аскеты и люди чести. Как и в любом другом бизнесе, когда начинаются спекуляции с рыночной стоимостью бренда, но капиталом он больше не обеспечивается, — это очень недолговечная стратегия.

Реформа и обратный процесс
В свете таких рассуждений, количественное превосходство грузинских воров в законе предстает иначе. От идеи «глубинных культурных особенностей» можно отказаться. В целом процесс объясняется потребностью в разрешении споров в теневой экономике советской Грузии, а также капитальным коллапсом государства после 1991 г., когда началась яростная борьба за добычу, приведшая к непредвиденным результатам.
В 2004 г. начался процесс государствостроения, в частности, проведена реформа полиции, и это, согласно недавним опросам, привело к тому, что грузины стали более враждебно относиться к ворам в законе. Но эти же опросы свидетельствуют о том, что после Революции роз реформы практически не касались судов, недоверие и неприязнь к которым возросла.

Помимо решения прочих задач, администрация Михаила Саакашвили должна исполнить свое обещание и создать независимую судебную власть. Кроме того, нужно поощрять гражданские институты, чтобы показать, что государство располагает таковыми и готово способствовать честному и прозрачному разрешению споров. Где бы ни были воры в законе — в изгнании или в тюрьме, — они всё равно существуют. Очевидно также, что если судьбу Грузии и удалось однажды изменить, то процесс снова может смениться на обратный.

Гэвин Слейд (Gavin Slade) работает над докторской диссертацией по теме «Отчуждение от государства и проблема воров в законе» («Alienated Statehood and the Problem of Thieves-in-Law\»») в Центре криминологии в Оксфордском университете (Centre for Criminology, University of Oxford). В числе его работ The Threat of the Thief: Who Has Normative Influence in Georgian Society?\» (Воры угрожают: Кто обладает нормативным влиянием в грузинском обществе? //Global Crime. 8/2 May).
polit.ru