ЮБИЛЕЙ В АНГЛИЙСКОМ СТИЛЕ
Юрий ФУРМАНОВ
Когда мой приятель из Бирмингема, в доме которого я жил, сказал, что завтра мы приглашены отпраздновать юбилей известного ученого, я радовался как ребенок в ожидании рождественского подарка. Еще бы! Не каждому смертному из России выпадает счастье проникнуть за ограду английского частного владения, о котором его хозяин с чувством собственного достоинства говорит: мой дом-крепость. Наверное, подумал я, пропуском в такие дома могут служить какие-то экзотические подарки, а они требуют немалых средств. Фунты, которые дали мне в обмен на «деревянные» рубли, подошли к концу, а из подарков, которые я привез из России, остались блок «Беломорканала» и советская военная символика. Узнав о моих намерениях их подарить, приятель, чтобы меня не обидеть, мягко заметил, что в Соединенном Королевстве не принято делать такие подарки, да к тому же ученый не курит, а военную символику, будучи квакером и пацифистом, напрочь отрицает. «Не надо беспокоиться. Нас пригласили вместе, и хозяин знает, что ты из России и ничего особенного от тебя не ждет».
Ночью мне не спалось, Ну хорошо я, вопреки российским обычаям, вторгнусь в его жилище без подарков. Наверное, слабой компенсацией мог бы послужить какой-то спич в его честь. Полбеды, что не смогу сказать его по-английски. Приятель перевел бы. Но на чем построить свой тост перед почтенной публикой, встав со стола с рюмкой водки? Мне не известно, чем ученый занимается, а главное, кто такие квакеры? Встал рано, разыскал у приятеля Британскую энциклопедию, которую, как помнится, переписывали члены «Союза рыжих», и погрузился со словарем в статью «Квакеры». Лучше бы я этого не делал. Смятение и даже некоторая тревога проникли в мою душу, когда я узнал, что квакеры отличаются аскетическим образом жизни и молча ожидают, когда заговорит «внутренний Христос». Ничего себе, подумал я. Так вот в какой среде мне придется торчать целый день, ибо нас пригласили в 3 часа пополудни.
В тревоге и раздумьях я дождался часа, когда ко мне в гостиную спустился приятель с женой. Поделился сомнениями с приятелем, но тот успокоил, сказав, что ученый живет в богатом и хорошо обустроенном особняке, и в гости к нему придут не сектанты, а в основном его коллеги. Выпил кофе, съел сэндвич и отказался от английского завтрака — жареной ветчины с взбитыми яйцами, мюсли с молоком и гренками. Зачем, подумал я, нагружать свой желудок накануне застолья. Все-таки юбиляру — полвека. Уже к двум часам дня почувствовал острый голод и пожалел, что не съел английский завтрак. Стал заниматься самовнушением: ты же не станешь просить приятеля снова накрыть на стол: Англия это не Россия, где человек кушает всего один раз, правда, с утра до вечера.
Наконец, приятель, неся в руках цветочный горшок (наверное, подарок), пригласил меня в машину. Он что-то говорил мне по дороге, но я только прислушивался к резям в животе. Дом оказался действительно шикарным, но сам ученый занимал в нем лишь один флигель. Войдя в него, я вдруг почувствовал, что чувство голода стало притупляться. Наверное, причиной этому стала необыкновенная вежливость хозяина и гостей. Английский я понимал плохо, а говорить на нем еще хуже. Но продираясь сквозь потоки приятных слов в мой адрес и в адрес России, обернутые в фантики улыбок, я все же понял, что им очень приятно меня видеть и что английские лидеры заметно проигрывают российским.
После устроенных в мою честь процедур приветствий, они оставили меня в покое и занялись обсуждением каких-то, судя по лицам, отвлеченных, но полных намеков на реальное положение вещей, вопросов. Кругом царила атмосфера взаимного уважения и признания, одушевляемая звуками классической музыки. Мой приятель, погруженный в эту атмосферу, лишь изредка опрашивал меня по-русски: «Как? Нормально?». Я что-то отвечал ему в ответ, но вновь открывшееся во мне чувство голода, мешало сосредоточиться. Наконец, нас пригласили во внутренний дворик, где был подан фуршет, состоявший из микроскопических бутербродов и бокалов красного, как мне показалось, безалкогольного вина. Превозмогая неблагополучные сигналы, поступавшие из моего съежившегося желудка, я, тем не менее, старался быть вежливым и, улыбаясь, медленно, как только мог, послал в рот два микроскопических бутерброда.
Все это время мне не давала покоя мысль, где же накрыт главный стол и когда нас туда пригласят. И хотя мною овладевало не чувство любопытства, а императивы безусловного рефлекса, заставляющего каждый раз слизывать собственную слюну, я не решался подняться на второй этаж, где, как был убежден, праздничный стол ломится от всевозможных лакомств. Неужели гости не голодны, думал я, и ни кому в голову не придет простая и по-человечески понятная идея: а не продолжить нам пиршество, не стоя, а сидя за столом. Странно, но хозяин почему-то не спешит оказать гостеприимство. Сколько раз видел в России приемов, когда хозяева выставляли на столы все лучшее, что у них было в холодильниках и каждый раз, глядя на разомлевшие от удовольствия лица, приговаривали: «Ешьте, ешьте, дорогие гости!»
Спустя три часа их, как показалось моему животу, отвратительных бесед, я не выдержал и прямо спросил у приятеля: «Мы, наконец, сядем когда-нибудь за стол!?». Его ответ вызвал во мне такое изумление, что я едва не потерял сознание: «Дорогой мой, какой ты еще хотел стол. Ты разве не видишь, что гости начинают расходиться. Мы с тобой, чтобы не показаться не вежливыми, должны тоже уходить, чтобы не оказаться последними. Иди, попрощайся с юбиляром». После этого мне немедленно захотелось вернуться в Россию, где гостей без особых торжественных поводов встречают не микроскопическими фуршетами и безалкогольным вином, а с водкой и обильной закуской.