Ольга Крупенье. На случай, если он придет

Я проснулась посреди ночи от тишины и долго спросонья не могла понять, что случилось. Потом сообразила, что просто закончилась пурга.

Тишина была невыносимой, как будто я оглохла, от нее даже резало уши. Нужны были хоть какие-то звуки, и я негромко включила музыку, взяв с полки первый подвернувшийся под руку диск.

Уже почти засыпая, я машинально отметила, что к тишине и музыке добавилось еще что-то. Когда до меня дошло, что это, сон слетел моментом, я резко села и уставилась в темноту. Нет, не ошиблась. Это была машина любимого мужчины, ее я узнавала всегда и издалека.

Мы не виделись почти год, с момента, как он женился. Не на мне, разумеется. Я в жены не гожусь, я гожусь в любовницы. Это он так однажды сказал.

Собственно, что когда-нибудь он женится не на мне, три года назад предсказала моя закадычная подруга.

В то время я отчаянно делила любимого мужчину с его прежней пассией. На ее стороне были многолетняя безупречная связь (из чего следует, что в жены не гожусь не только я) и умение варить настоящий украинский борщ. На моей – новизна ощущений и (тоже его оценка) чувство юмора.

Поначалу он откровенно забавлялся ситуацией, видимо, она льстила его мужскому самолюбию. Потом устал. Наверное, это было заметно невооруженным глазом, потому что именно тогда закадычная подруга мне и выдала:

– Слушай, а ведь он женится на ком-то третьем. Вы ж его задрали!

И он, действительно, женился.

Что такое его нынешняя супружница?

Представьте, что вы оказались в незнакомом городе, и вам надо спросить дорогу. А теперь представьте тетку на улице, к которой вы никогда не подойдете с вопросом, потому что на ее лице написано, что она вас с ходу обхамит. Это и будет портрет жены любимого мужчины.

То есть, ни украинского борща оказалось не надо, ни чувства юмора. Совершенно третий вариант, стервозный. Видимо, мы его, действительно, задрали.

Я встала, подошла к окну и осторожно выглянула из-за шторы. Я живу на первом этаже, и прямо под моим окном находится парковка.

Машина пропахала снежный сугроб, который намело со вчерашнего дня, и остановилась там, где останавливалась всегда. Он сидел неподвижно, положив руки на руль, и смотрел на мое окно.

Что-то повернулось во мне, я включила свет и откинула штору. Прятаться за занавеской мне показалось унизительным, вроде, как подсматривать в замочную скважину.

Теперь он меня видел. «И пускай в старой рубашке! И лохматая! Какая есть – такая есть!» – ожесточенно подумала я.

Не спуская глаз с окна, он достал мобильник. У меня в комнате зазвонило, и я протянула руку за телефоном.

– Привет! – сказал он.

– Привет, – ответила я.

– Я тебя разбудил?

– Нет, не разбудил…

Какое-то время мы переговаривались ничего не значащими словами.

– Ты нас пустишь? – наконец не выдержал он.

– Вас – это кого?

– Меня и Жульку, – он мотнул головой в сторону заднего сиденья.

– Заходите, – пригласила я.

Жулька – это его собака. Редкой породы – венгерская выжла. Он привез ее из-за границы и страшно ею гордился. И звалась она по паспорту не Жулькой, а Женевьевой и как-то там еще, длинно и пафосно. Но в Нарьян-Маре ее быстро перекрестили в нормальную Жульку.

Сначала вбежала собака, потом вошел он. С ними ворвался морозный воздух.

На щеке у любимого мужчины красовались две свежие царапины – подлиннее и покороче.

Пока он снимал куртку и меховые сапоги, я принесла старый плед. Жулька привычно крутанулась на нем и легла. Я нагнулась и потрепала ее по шоколадной голове.

– Представляешь, она пнула мою собаку, – сказал любимый мужчина. – Она. Пнула. Мою. Собаку, – жестко и раздельно повторил он.

Я выпрямилась:

– Ты голоден? Покормить тебя?

Обсуждать их семейный скандал мне не хотелось. В конце концов, он живет той жизнью, которую сам себе построил, и с женщиной, которую выбрал.

– Нет, не голоден, но что-нибудь выпью. Водка есть?

Я терпеть не могу водку, но в холодильнике у меня стоит непочатая бутылка. «На случай, если он когда-нибудь придет», – сказала я себе однажды. И для этой же цели – банка маринованных огурцов и маслины, которые я тоже не ем.

– У меня еще есть мандарины.

– Давай!

Мы выпили по рюмке. Я почистила ему несколько мандаринов, он их очень любит. У прежней его пассии от цитрусов была аллергия, и она их ему не покупала. Теперь он наверстывает упущенное.

– Можно я у тебя переночую?

– Конечно. Примешь душ?

– Утром, сейчас нету сил.

Он выпил еще, а я пошла перестилать постель.

Потом мы легли, он обнял меня, и я сразу же вписалась во все его изгибы. Это было так, как будто я после долгого утомительного путешествия вернулась домой.

– Извини, – пробормотал он. – Сегодня я не в форме.

– Неважно, – сказала я. – Отдыхай! Спокойной ночи!

Спали мы недолго. У него в куртке ожил телефон. Он соскочил с кровати и прошлепал в коридор, притворив за собой дверь. Я не слышала слов, да и не слушала. Я понимала, что за этим последует.

Он вошел в спальню, чуть постоял, вздохнул и начал одеваться. Я не смотрела на него и ничего не говорила. Ему и так было паршиво. А мне было его ужасно жалко.

Потом я проводила его до входной двери.

– Прости меня, – сказал он. – Я – последняя сволочь!

Я промолчала.

– Не стой босиком на полу, простудишься, – сказал он.

– Не простужусь. До свидания!

Любимый мужчина позвал Жульку, и они вышли.

А я хлебнула снотворного и пошла спать дальше. Меня ждал трудный день на работе, и надо было попытаться заснуть.

Уже погружаясь в сон, я подумала, что это мог бы быть классный эпизод для какого-нибудь французского фильма о любви, они их снимать умеют.

Он и она стоят по разные стороны окна, смотрят друг на друга и разговаривают по телефону. Слов не слышно, только шевелятся губы. И – музыка. Наверное, Мишель Легран…

Ольга Крупенье