Илья Абель | Театральная фантазия по Чехову

Десятилетию обретения СТИ постоянной площадки и не только – посвящается

На сайте Студии театрального искусства, которую создал режиссер Сергей Женовач с выпускниками своего курса в РАТИ-ГИТИСе, можно узнать, что спектакль «Записные книжки» по Чехову вошел в репертуар молодого столичного театра в сентября 2010 года. То есть, достаточно давно и прочно.

В связи с этим может возникнуть несколько риторический вопрос: почему именно сейчас возникла потребность посмотреть именно этот спектакль (хотя каждый из полутора десятков спектаклей репертуара СТИ достоин внимания, имея награды и премии театральных конкурсов и фестивалей).

Ответ на него может быть простой или развернутый: радиостанция Коммерсант FM ежедневно информирует о спектаклях Студии театрального искусства (СТИ). Заметим, это именно не реклама, а лаконичная, образная и точная информация. Например, про постановку «Записные книжки» сказано было то, что в ней Чехов разыгран на 20 голосов и в спектакле участвует почти вся труппа СТИ (что, как удалось убедиться, и в том, и в другом аспекте соответствует действительности.)

Главное, конечно, не случайно прослушанной новости о театральном репертуаре. После ухода из жизни Олега Табакова, руководившим не одно десятилетие МХТ (Московским Художественным театром) имени Чехова и студией своего имени было на уровне Министерства культуры РФ принято решение назначить на пост художественного руководителя МХТ Сергея Женовача, на сегодняшний день одного из самых признанных в России режиссера. (На представлении его труппе МХТ, которое прошло 23 апреля сего года, через сорок дней после смерти Табакова, Министр культуры РФ Владимир Мединский сказал короткую речь, как всегда, не лишенную ошибок. Он отметил, что театр Женовача находится на улице Станиславского в бывшем здании фабрики Станиславского, что очень символично в аспекте назначения худрука его на пост руководителя МХТ имени Чехова. Имелось в виду, созданного Станиславским и начавшегося с премьер по пьесам Чехова. Здесь почти все верно. Действительно, Константин Сергеевич Алексеев руководил известной фабрикой, которая принадлежала его семье. И на ее территории имелся театр для рабочих, где ставил свои спектакли Алексеев, известный в истории мировой культуры , как Станиславский. На сайте СТИ можно узнать и то, что здание того театра переоборудовано и в 2008 году, то есть, десять лет назад стало площадкой для СТИ, недавно приобретя и федеральный статус. А по словам все того же Мединского, скоро станет филиалом МХТ, что логично, оправданно и закономерно с любой точки зрения, прежде всего, в контексте преемственности мхатовского наследия.)

Именно поэтому с особенным интересом показалось правильным именно сейчас посмотреть как бы новыми глазами, в контексте перемен театральной жизни Москвы и России, спектакль «Записные книжки» в СТИ.

Чехов вел записи почти полтора десятка лет с девяностых годов девятнадцатого века до последнего года своей жизни. Несомненно, что это интереснейший материал прежде всего для исследователей его творчества и почитателей его таланта. Здесь отдельные фразы, реплики, замечания, разработки сюжетов и тем, что и поучительно, и дает богатейший материал о том, как из набросков, намеков, некоторых заметок рождались рассказы и пьесы Чехова.

Играть как спектакль такой по-своему прикладной, справочный материал – дело достаточно сложное, для осуществления чего требуется не только пиетет перед классиком русской литературы, а уникальное владение театральной формой, четкая композиция, тщательная выстроенность содержания. Чтобы в конечном результате избежать риторики, комикования, прямолинейно, зубоскальской подачи текста, банальных намеков и тому подобного. И меньше всего – публицистичности, выискивания и педалирования в чеховских текстах того, что будто бы прямо соотносимо с современными реалиями российской жизни, что, несомненно, в них есть, но вряд ли не разрушило ткань спектакля, сделав его при подобном прочтении Чехова в чем-то эстрадном и поверхностным. И именно всего этого нет в «Записных книжках», которые вместе со своим постоянным соавтором, художником СТИ, а теперь и главным художником МХТ Александром Боровским, поставил здесь Сергей Женовач. (В программке спектакля их творческие усилия по воссозданию на сцене текстов Чехова обозначены просто – прочли и переписали. Заметим, аутентично, тонко и профессионально.)

Несомненно, что за три часа сценического действия, а оно продолжается и во время антракта, когда артисты выходят в фойе театра, и танцуют модные па начала прошлого века, едят мороженое, разговаривают, поют в сопровождении постоянного оркестра (что отсылает опять же к Чехову и его «Вишневому саду»), со сцены звучат, вернее, на сцене произносятся со школы известные афоризмы Чехова. Например – «мужчина состоит из мужа и чина», «за дверью каждого счастливого человека должен быть кто-то с молоточком, чтобы напоминать о несчастьях других». (К счастью, в спектакль «Записные книжки» не вошло изречение о том, что « надо из себя по капле выдавливать раба», замызганное на уроках литературы до пошлости и идеологичности. Но есть, например, в финале читаемый рассказ «Студент», который благодаря деликатной игре исполнителя становится апофеозом спектакля, кратким и значимым противопоставлением тому, что было в застольных разговорах, которые вели участники спектакля в предлагаемых им образах. Есть небольшие цитаты из рассказов «Крыжовник», « Человек в футляре», сюжет рассказа « Душечка», интрига некоторых классических пьес Чехова.)

Александр Боровский на авансцене выстроил скромную и знаковую декорацию – во всю длину сцены, на веранде господского дома, установлен стол, покрытый белой скатертью. Все герои спектакля, каждый на своем определенном месте, которое они иногда меняют во время возвращения за стол из-за кулис, заняты едой, питием (и не только чая), а главное – обсуждением всего, что приходит им в голову. Что такое любовь, вера, мужчина, женщина, образование, воспитание, жизнь в России, измена, здоровье, как и многое другое. Несомненно, тут же, еще до начала основного действия (хотя оно уже идет, когда зрители входят в зал и рассаживаются на свои места) вспоминается хрестоматийная фраза Чехова о том, что «люди едят, пьют чай, а в это время рушатся их судьбы».

С первых же реплик этого спектакля задан, как поначалу только кажется, такой вроде легкомысленный тон общения между собравшимися в одном месте по разным поводам – тут и чествование известного артиста, и поминки, и просто разговоры по принципу «А вы знаете, что?», «А вы слышали, как?» и все в том же роде. Они составлены из отдельных реплик порой, а то и из небольших монологов, иногда из пауз (не мхатовских, а естественных, когда говорят все и обо всем, в некотором воодушевлении от выпитого и съеденного). Но поразительность происходящего на сцене оказывается в том, что все, произносимое артистами, кажется безыскусным и обыденным, когда естественность присутствия в заданных режиссером и текстами образах такова, что нет желания думать, что здесь артисты играют спектакль перед зрителями. Потому, что они буквально живут на сцене, проживают каждую свою реплику настолько просто и обыденно, что о театральности забываешь напрочь, хотя это и есть подлинная театральность. (Кто-то может захрапеть, откинувшись на спинку стула, сидя спиной к залу, а потом сползти со стула и разлечься у стола, другие заворачиваются в занавески, появляясь из них время от времени, так объясняясь в любви. Или артистка, когда почти все гости покинули застолье, опершись на перила веранды, раскованно и простодушно вроде бы может пригласить зрителя, чтобы он выпил рюмку водки, составив ей компанию, по ходу заметив, что он что-то медленно идет к ней, в чем и нахождение в образе дамы свободных манер и ощущение ритма спектакля соединяются также естественно, как исполнение романсов в фойе во время антракта. Тут другая дама может ходить вокруг стала, заглядывая под него, известным звукоизвлечением призывая кошку. Другая дама с замысловатой прической на голове может так обмахиваться шляпой и выкрикивать патетично в зал что-то о России, время от времени сопровождая высказывания других почти эстрадным, грудным и туповатым смехом, что на это невозможно не обратить внимание. При этом, отдельные гэги и репризы настолько изысканно вписаны в ткань «Записных книжек», как спектакля, что зазора нет и не может быть ни при каких обстоятельствах. Тут официант так манерно выносит посуду, графины, приборы с блюдами, что это само собой становится спектаклем в спектакле, где нет ничего случайного, лишнего, проходного и манерного. Здесь уже программка, первое, что дает представление о будущем спектакле для зрителя, оформлена в духе – по шрифту и манере подачи – книжно-газетной продукции столетней давности, напоминая в чем-то меню ресторана или все ту же книгу жалоб на вокзале из рассказа Чехова.)

Действительно, Чехов в названном спектакле разыгран на двадцать голосов, представлен персонифицированным социально или как-то иначе персонажем, от лица которого произносится текст писателя. Считаю, что все их надо перечислить, что поможет представить, как сделан спектакль «Записные книжки» и насколько деликатно, с пиететом создатели его обошлись с авторским материалом.

Итак, в том порядке, как это указано в программке:

Холостяк (Сергей Аброскин), Беременная (Катерина Васильева),Артист Тигров (Алексей Вертков/ Даниил Обухов), Вумная дама (Татьяна Волкова), Эмансипированная дама (Евгения Громова/ Мария Корытова), Коллежский асессор (Вячеслав Евлантьев), Дама-драма (Анастасия Имамова), Актриса (Ольга Калашникова), Доктор (Сергей Качанов/Никита Исаченков), Барышня (Мария Курденевич/Екатерина Копылова), Читающий рассказ «Студент» (Игорь Лизенгевич), Критик (Дмитрий Липинский), Художник (Андрей Назимов), Официант (Сергей Пирняк), Гимназист (Александр Прошин), Жена (Елизавета Кондакова), Мать (Анна Рудь), Муж (Нодар Сирадзе), Прохожий (Григорий Служитель), Вдова (Мария Шашлова/Варвара Насонова), Молодой литератор (Андрей Шибаршин).

Действительно, спектакль играется почти всей труппой театра, которая пополняется, как правило, студентами актерско-режиссерского курса, учениками Сергея Женовача. И на самом деле здесь есть практически все из, так сказать, русской интеллигенции чеховского времени. И принципиально то, что их существование в спектакле имеет не столько социологический, менее всего исключительно такой подтекст, а факт художественного существования. Персонажи на сцене общаются между собой, между ними установившиеся, возникающие, прерывающиеся взаимоотношения. Они знают друг друга, им есть что сказать любопытное или нелицеприятное, когда алкоголь развязывает язык по известной русской пословице. И поэтому кому-то приходится выслушивать не только восхваления или анекдотические ситуации, а и нечто обидное, критическое, иногда двусмысленное в собственный адрес. Понятно, что доктор, например, говорит о пациентах (хотя не он один), артист – о бенефисах, а актриса поет романс под гитару, чтобы обозначить особенность типажности играемого персонажа. Но не более того, поскольку, повторим, главное в спектакле – разговоры о том о сем, на самые разные темы, которые, как кажется, возникают спонтанно, сами собой, тут же, в одно мгновение, и гаснут, когда кто-то сказал очередную пошлость, скабрезность или высказал то, что накопилось в душе, как вопль или страдательного рода признание. Поведение персонажей на протяжении каждого из двух действий спектакля настолько обиходно, вместе с тем и игрово в предельной степени достоверности, что зрители без напряжения и как бы без особых усилий втягиваются чуть ли сразу же в лаконичные до пересказывания анекдотов пикировки, беседы на сцене, будучи и слушателями и непосредственными участниками здесь происходящего так убедительно и ясно, что, кажется, за сменами настроений героев спектакля, за их отношениями друг с другом, за всем, во что они играют на сцене, как в жизни их персонажи, можно следить сколько угодно времени. Несмотря на отсутствия внешней интриги, или как бы четко сформулированного сюжета (конечно, он , несомненно, явен, и время от времени возникают одни и те же темы, которые получают при повторении их новые акценты и развитие, как например, это происходит в конце спектакля, когда веранда со столом и сидящими за ним уходит под сцену, а над ней возникает копия ее, но без стола, где тоже лежит спиной к залу человек – как Фирс в «Вишневом саде», как перепивший и заснувший Холостяк в «Записных книжках»; а потом пустая веранда снова поднимается в то положение, какое было до того, а стол с гостями возвращается на то самое место, где он был в начале спектакля, показывая и то, что он окончен, и то, что записные книжки Чехова прочитаны не полностью, и их можно опять и опять перечитывать по настроению, находя в них нечто поучительное и дающее пищу воображению и памяти).

Очевидно, что достоинства «Записных книжек» не только в великолепной режиссуре Сергея Женовача, чуткой игре всех актеров, в творческом содружестве тех, кто его готовил: художник Александр Боровский, художник по свету – Дамир Исмагилов, композитор – Григорий Гоберник, педагог по речи – Вера Камышникова. Успех спектакля выражается в том, что у зрителя не возникает сомнения ни на мгновение в том, что в описываемое Чеховым время все было именно так до любой детали, как сыграно в этом удивительном по совершенству и искренности спектакле. Конечно же, без реставрации, без доморощенной педантичности в воссоздании как бы того времени, что отдает фальшью и тяжеловесностью, фатальных, неприемлемых для режиссерского почерка Сергея Женовача. Персонажи записок Чехова воспроизведены в спектакле настолько внятно и узнаваемо, что понимаешь, что именно такими они и могли бы быть в жизни. И были на самом деле, как их увидел и описал в своих заметках русский писатель и драматург. И только такими, какими они были на сцене Студии театрального искусства под руководством Сергея Женовача.

P.S. Чуть меньше тридцати лет назад в помещении одного из московских кинотеатров прошла премьера спектакля «Вишневый сад» в постановке Леонида Трушкина. С него начался Театр Антона Чехова, где теперь идут постановки исключительно переводных пьес. Ничего лучшего того, как поставил «Вишневый сад» Леонид Трушкин с тех пор не приходилось видеть, встречать на столичной сцене в России, хотя бесспорно, что Чехов в нашем отечестве один из самых востребованных и признанно любимых театром авторов.

И вот, к счастью, привелось посмотреть «Записные книжки» Чехова в интерпретации Сергея Женовача в исполнении его учеников, ныне артистов руководимого им театра, чтобы пережить, понятно, что по-другому, столь же сильное и воодушевленное впечатление от увиденного на сцене по мотивам текстов Чехова. Ясно, что Женовач поставил свой спектакль иначе, чем когда-то свою постановку – Трушкин. Но важно подчеркнуть, что через три десятилетия возникло схожее впечатление радости от увиденного на сцене, включенности в происходящее на сцене, сочувствие ему, активного и долгожданного соучастия. А главным образом , душой и сердцем подтвержденной зрительской веры в то, что все играемое в спектакле «Записные книжки» – только правда. Театральная и житейская, в редком сосуществовании их друг с другом и с творчеством Чехова, классичность которого в таком контексте выглядит современной, подлинно актуально и притягательной для зрительского внимания.

Илья Абель

Фото: Александр Иванишин