Владимир Брисов. Космическая пыль или быль? (не научная фантастика)

Я уйду за последним закатом,
не чужой, и не свой, и не ваш.
Я здесь не был ни сыном, ни братом,
потерявший дорогу алкаш,
заметённый в пути снегопадом,
между старых и новых параш…
Автор

Василий проснулся рано от нарастающего жжения в желудке, встряхнул по очереди бутылки, опустошённые накануне, – безрезультатно. Всунул худые длинные ступни ног в заношенные до дыр шлёпанцы и прошмыгнул на кухню. Ни чая, ни молока у соседей не было. Пил до отрыжки из-под крана холодную, пахнущую хлоркой воду. Потом прислушался: «тишина». Открыл один из соседских холодильников и, не вынимая большую кастрюлю, запустил в неё руку. На свет появилась порция белоснежной квашеной капусты, с тонко нарезанной морковью и красной, кисло-сладкой клюквой.

– Да, что не говори, а Христина – жена Остапа-малоросса, проживавшего в большой комнате, готовить умеет, – подумал Василий, закрывая глаза от удовольствия. Сочная закуска хрустела на зубах и аппетитно пахла. Вот только беда, – рассол стекал по руке, оставляя на полу «следы преступления». Он не удержался и вновь провёл «дегустацию», а потом ещё и ещё.

Жжение стихло, но голова оставалась тяжёлой, будто с мокрым песком внутри.
– Зачем вчера столько пил? – Укорял он себя. – И с кем? С красномордым халявщиком Витькой из соседнего подъезда, по прозвищу Мэр, из-за вечно натянутой на лысину кепки. Со сменой градоначальника, дворовая компания присвоила ему погоняло Бывший Мэр, язвительно интересуясь плотностью туманов в Лондоне. И с Любкой-Небуду, – шалавой из дома напротив. Представив рожи вчерашних компаньонов, Василий окончательно расстроился, снял кастрюлю с полки холодильника и сделал несколько больших глотков. Бодрящая влага рассола побежала внутрь обезвоженного тела.

– Да, теперь уж соседи заметят, что капусты поубавилось и будут скандалить, называть его алкашом и барабанить в дверь. Но самым обидным было слово «лузер», привнесённое в их коммуналку Абаем, сыном Батмы, проживавшей в комнате с металлической дверью, напоминавшей банковский сейф.

Парень в знании русского не преуспел, но слово «лузер» произносил так презрительно, будто не дурь разносил по школам, а оглашал приговоры шариатского суда. Василий знал, достаточно вмазать обидчику крепкий подзатыльник, и он заткнётся. Но вместо этого прятал голову в плечи, краснел и отступал с видом побитой собаки. И, чувствуя не уютность в квартире, ещё недавно принадлежавшей ему одному, бежал в ларёк к Батме за очередной бутылкой самопала.

– Ну, раз скандала уже не избежать, – прошептал Василий и, махнув рукой, будто с кем-то споря, отрезал ломоть чёрного хлеба с тмином, накрыв его куском домашнего сала, с запахом чесночка. Затем, сложив пальцы в фигу, гордо сказал «вот вам газ» и захлопнул дверку «украинского» холодильника. Затем,  распахнул холодильник Батмы. Оттуда в рот Василия перекочевали манты с начинкой из баранины и курдючного жира.

– Если я лузер, то пусть буду хотя бы сытым лузером, – впервые после тяжёлого пробуждения он скривил губы в улыбке, – хлопкоробы хреновы! – Жизнь начала окрашиваться в светлые тона.

Зайдя в ванную комнату, увидел себя в маленьком треснувшем паутиной зеркале. Зеркало пару лет назад сам разбил кулаком, уж очень неприятны для него были перемены внешности. Вот и сейчас, на Василия смотрели грустные глаза, разделённые нитями разбитого стекла: под глазами – синяки, на щеках – заросли щетины. Сверху, как шапка, копна нестриженных поседевших волос, падающих на лоб, расчерченный морщинами.

Вернувшись в комнату, сел на истёртый кожаный диван – осколок прежней жизни, ныне исполнявший роль и кровати, и «насеста» для знакомых аликов. В купленной вчера пачке болталась дерьмом в проруби последняя сигарета. – Это Любка-Небуду, зараза с травлеными волосами, всё выкурила.

Он накануне к ней заходил, вроде как «чаю попить», а реально – перепихнуться. Хоть её и звали Небуду, на деле никто не спрашивал, будет она или нет. Если есть бухалово или раздобыл деньжат, отказа не жди. И вчера эта «блондинка», почуяв, что заначка не пуста, увязалась за ним…

Его окружили мрачные мысли, от которых ежедневно спасался «пивоводкой». Когда-то была и престижная работа, и уважение в коллективе, и отдельная квартира, и семья, как тогда говорили «ячейка общества». А теперь одна «ничейка». Он вспомнил, как ездил с женой в Сочи, Крым. Море, загар, фрукты. «Вароний рак, гарачий кукуруз», – перекрикивали друг друга торговцы на пляже. «Бодрящая пепси-кола, жена – красотка, как с сыра «Виола».

Устроился между пружинами дивана, и задремал, но тут услышал крики с кухни. Вначале, понятно, вопил Остап, который раньше других уходил на работу, хозяин того холодильника, где хранилась капуста: – Ти, самурай, чи що, капусту жер? Що нет, що нет, а то я, вражина, не бачу?!

– Зачем я? – Оправдывался Абай,– У москвича своего спроси!
– Та москаль-то не приходив учора! – горячился Остап.
– Как ни так, приходил он с Бывшим Мэром и пириститутку приводил! Я их ещё лузерами обзывал, – оборонялся Абай.

Захлопали двери, значит, подтягивается тяжёлая артиллерия, в лице их вумен: Христина, с южнославянской поволокой глаз, способных околдовать любого носителя штанов; и худенькая восточно-окая Батма, с выпрыгивающим из халата бюстом во время приготовления плова. Василий искренне считал, что попеременно мелькавшие обнажённые груди, это фирменный секрет её рецепта.

– Сейчас обе, без признаков макияжа, и оттого ещё более склонные к гневу, метут подолами халатов в сторону кухни… А что будет, когда обнаружат похудевший шмот сала и поредевшие манты? – Загрустил Василий. Он вспомнил, виденную когда-то в музее, картину Рубенса «Страшный суд», впрыгнул в кроссовки и пулей вылетел из квартиры.

– Понаоставалися тут, москали-вражины, жить нормальним люд`ям не дають, а ще кажеш мени «земляк, земляк», – несся вслед бас Остапа. – Сапожники, борщи, ллууззерры, – догонял визг Абая.

В кармане, под рваной подкладкой ветровки, оставалась заначка из трёх купюр по сотне. Василий видел, как вчера Любка шарила по карманам, думая, что он спит. В волнении сунул руку в поисках денег. – Есть, родные, не подвели. Два чебурека и кружка пива. – Он занял место за угловым столиком, где последний месяц слышал чей-то металлический голос. Голос монотонно, без эмоций,  задавал очень странные вопросы: то гладенькие, как детский леденец, то шершавые, как старая хлебная корка. Василий уже привык к этим пресс-конференциям. Голова должна была работать ясно и много пить уже не получалось.

Он вспоминал далёкие школьные годы и чопорную, подтянутую учительницу английского. Входя в класс, она всегда строго спрашивала:
– Who is on duty today? (Кто дежурный сегодня?).
– Ева Адамовна, но почему каждый раз дежурю только я один, – пыхтел, потел и возмущался Василий.
– Терпи, Васенька, – сочувственно говорила учительница, – ты самый ответственный, самый надёжный, я тобой горжусь.

И действительно класс к урокам английского был в образцовом порядке: слайдоскоп, экран, таблицы, магнитофон, произносивший иностранные слова, чистая доска, куски мела, влажная тряпка, … Лентяй и прогульщик по своей натуре, на английском он был учеником «the number one, best» (номер один, лучшим). И на недоумённые вопросы одноклассников, знавших его как дворового анархиста, «в чём дело?». Всегда отвечал: – В доверии.

Вот и сейчас ему казалось, будто он на бессменном посту и, участвуя в этих межпланетных диалогах, защищает свою учительницу, бывших одноклассников, улицу, город, да что там, страны, народы, даже планету Земля.

Большинство собутыльников, сочувственно кивая, называли эти диалоги белой горячкой. Другие завидовали: – Тебе везёт, тебе не скучно. У нас все темы по внутренней политике. Правовые: кто и как надул легавых; экономические: сколько выпить и чем закусить; патриотические: наш двор – лучшее место в мире! (Правда, кроме родных Хамовников, армии и ментовки никто нигде и не был) – А у тебя, бери выше, переговоры международные, даже межгалактические.

К концу дня вокруг него клубился народ, напоминая картину Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Слышь, Вась, а сейчас-то инопланетянин твой чего спрашивает? –  Волновались собутыльники. – Во, вражина, вопрос загнул, как Обама! Ну а мы, Василий, как ответили? Во-во, Лавров отдыхает… И сердились на тех, кто халтурил и превращал «переговоры» в пустой базар.

Но ни кто, даже из тех, что верили и симпатизировали Василию, не мог понять, почему голос слышен только здесь, в этой рыгаловке быстрого отравления, только за этим столом и слышит его только Василий.

Василия червь сомнения не глодал, он когда-то столкнулся с этим явлением в Крыму, в Симеизе, где отдыхал с женой. Там располагалась старая, дореволюционная обсерватория, построенная не для того, чтобы украсть деньги, а исходя из научной целесообразности. В этих местах Млечный Путь был виден, как на ладони. В Ялте – не различим, в Мисхоре – чуть заметен, в Мелассе – размыт. Но в Симеизе, – нате вам, Млечный Путь во всём величие. Тысячи и тысячи звёзд, то чуть мерцающих, то горящих ярче луны. Огромное небесное стадо, гонимое космическим пастухом. Участок земли, окружавший  Обсерваторию, даже без специальных приборов был «окном», распахнутым во вселенную.

Василий с женой, в те далёкие годы, словно завороженные, вглядывались в чёрный бархат небосвода и россыпи жемчужин на нём. Ночные «жемчужины» были разные: от крупных, как японские искусственные, до мелких речных, как на старинной русской одежде. И до звёзд, как им тогда казалось, легко дотянуться руками.

И теперь он понял, что концентрация звуков определённой частоты пришлась на это место, на этот клочок земли, по воле случая занятый дешёвым кафе. Здесь было «окно» в космические звуки.

Так в старинных замках и храмах находили акустическую точку аудио концентрации и ставили там слуховое окно. К сожалению, не для того, чтобы насладиться мелодией органа или слаженностью хорового пения, а для козней и интриг. В этом пучке волн Василий играл роль и камертона, и приёмника одновременно. Почему космическая связь выбрала его, сие науки не известно… А почему один поёт так, что миллионы почитателей спешат купить билеты на его концерт, а другой не может проблеять «до, ре, ми…»

И вот, не успел он выпить и пол кружки пива, разведённого водой, и сжевать остывший чебурек, как услышал не один, а три скрипучих металлических голоса. Голос, с которым он разговаривал раньше, был наименее противен. Теперь Василий это оценил.
А тем временем, чуть более двенадцати лучей тому назад (в измерении вселян) две VIPersons с планеты «Мать Вселенной» пересели с большого межгалактического лайнера на маленький шустрый кораблик-разведчик. И теперь, не отходя от экранов, всё время спорили, то желая рассмотреть самую высокую точку Земли – Джомолунгму в горах Эвереста, то сканировать самую глубокую на дне океана – «Бездну челленджера» в Марианской впадине. На время затихли, любуясь ночным Нью-Йорком, игравшим огнями огромных реклам и вновь начали препираться.

Счётчик фиксировал растущее количество витков вокруг Земли и Синий-Одноцветный, – так звали капитана корабля – космического разведчика, послушно выполнял все команды важных чиновников из научного и военного конгрессумов планеты «Мать Вселенной». Он понимал их интерес. Ещё бы, воздушную среду здесь можно впитывать без специальных очистителей, без концентрации или деконцентрации состава атмосферы.

Его коллегам-конкурентам достались скучные космические объекты: одним – расплавленные, с булькающей лавой, другим замёрзшие под многометровой толщей льда. А он  наслаждался видами этой маленькой, уютной и дружелюбной планетки. Такой образ у него сложился в ходе частых и доверительных переговоров с одним из землян со странным именем «Василий».

– Да, без сомнения, это лучший цветовой образец, по палитре и яркости красок, из всех, что я видел, – передал своё мнение Учёный-50-Цветный, – а прожил я немало закачиваний и скачиваний. Могу уверенно констатировать, капитан Синий-Одноцветный, что открытая вами планетка, не смотря на свой крошечный размер, достойна сиять в короне «Матери Вселенной».

Синий-Одноцветный всей оболочкой почувствовал расположение начальства к своей скромной персоне и, решив усилить впечатление, показал во весь экран многоцветную окружность. Он сам был поражён этим явлением природы, которое обитатели планетки Земля называли радуга, веселка, rainbow, sateenkaari, дъга и т.д.

Учёный-50-Цветный любовался увиденным, не скрывая эмоций: – Вот оно чудотворное явление Божественной Многокрасочности! Вот он молитвенный перелив цветов, тонов и полутонов. Здешние земляне – технически отсталый народ, они не умеют летать в другие галактики, и даже не освоили окружающие их планеты. И в то же время яркая Многокрасочность пребывает здесь более зримо, чем на других планетах, подвластных «Матери Вселенной». Свидетельствую это, хотя не могу объяснить с теологической точки зрения.

– Смею сообщить, – передал мысль Синий-Одноцветный, что Божественных явлений больше всего там, где вода падает сверху вниз. Аборигены, кажется, называют это «водопад», «woterfalls». Правда, с земли они не видят всей красоты, им доступна видимость только дуги. Лишь с большой высоты можно наблюдать всю Божественную окружность. Она состоит из дисперсной воды и яркого света большой раскалённой звезды, согревающей эту планетку и называемой у них «Солнце».

Глубоко вздохнув и увеличившись в размере, инопланетяне начали страстно молиться «Матери Вселенной», пытаясь обменом мыслей с ней найти прагматичное решение.

– А что, если нам захватить эту планетку, а её обитателей переселить на планету насекомых, сколопендр или в подземные города пыльных планет? – предложил Военный-40-Цветный, похоже эти руконогие черви не ценят то, что им даром преподнёс Великий Космос.

– Не богохульствуйте, солдафон, – передал мысль Учёный-50-Цветный, – наша мечта – Яркая Многокрасочность свободно присутствует на Земле, среди паствы святых аборигенов. Мы отдадим им власть и будем, как смиренные паломники, прилетать сюда замаливать грехи.

Военный не любил Учёного и не разделял его пацифизм. Но, понимал на кого возложено руководство их экспедицией. Конечно на более высокоцветного, мнение которого превалирует над его мнением в межпланетной «Табели о красках».

А тем временем в Хамовниках дождём прибило пыль, и над столпившимися домами появилась блёклая радуга, на которую никто не обратил внимания. Современный человек шарит ищущим взором по сторонам и совсем не смотрит в пустое небо. – Вот здесь, прямо здесь мы установим контакт с их цивилизацией, – безапелляционно заявил Учёный.

На поясе Синего защёлкал прибор «Объективист». Его разработал Конгрессум учёных Матери Вселенной для языкового перевода, составления карт, самостоятельного сбора информации об изучаемых объектах.

– Да, да, конечно, мы выслушаем и сведения «Объективиста», обратился Учёный к прибору, как к разумному участнику экспедиции.
А в пивнушке «У святого», так называли её из-за близости к храму святого Николая, Василий поглощал содержимое очередной кружки. Начинался обычный день, но Василий чувствовал, что Скрипачам, – так он окрестил пришельцев с другой планеты за скребущие по нервам голоса, может понадобиться его помощь.

Василий прислушался. Скрипачи как раз обсуждали Homo sapiens («Хамо соплиенс», – пошутил Василий). Новый голос, «машинный» голос «Объективиста» сообщал: – В отличие от других известных нашей цивилизации планет, все земляне делятся на два вида: мужчины и женщины. Мужчинам нравится убивать, если убийств много, то они называют это войной. И тот из них, кто больше убьёт, становится императором, цезарем, вождём, великим полководцем… люди помнят и чтут его. Ещё мужчины любят заниматься политикой – это когда одна страна в своих интересах пытается обмануть другие. Особи, что попроще и победнее часами говорят о футболе –  бессмысленном беганье по полю двух десятков здоровых самцов, пинающих ногами один маленький шарик. Кроме того руконогим доставляет удовольствие врать друг другу, сильно завышая скромный предел своих возможностей в покорении самок, управлении автомобилями и на охоте.
– Что такое охота? – Спросили одновременно Учёный и Военный.
– Это, когда собирается компания вооружённых, возбуждённых мужчин и идёт, опять же, убивать, но на сей раз не себе подобных, а безоружных четвероногих или летающих обитателей планеты, проживающих на ней намного дольше, чем сами руконогие.

Они выпускают «Красную книгу», в которой указывают зверей, птиц и рыб, уже уничтоженных, и тех, кого добьют в ближайшее время. Всё это не приумножает богатства их планеты. Но, как не странно, самцы-разрушители считаются у них главными. И все боги и пророки у них – мужчины. Была одна предсказательница – Кассандра, так они договорились не верить ей, объявив сумасшедшей. Они привыкли считать себя умнее второго вида, населяющего планету, – женщин и заставляют их кормить себя и обслуживать.

– Я так понимаю, население планеты делится на два враждебных лагеря, и мы должны оказать помощь одной из сторон, уничтожив другую, а именно злобных и бесполезных мужчин? – Отчеканил Военный канцеляриус.

– Разрешите, Ваша 40-цветность, не согласиться, – вступил в разговор Синий-Одноцветный, – дело в том, что если мы истребим одну из сторон, то получим результат, как если бы уничтожили всех аборигенов. – Оба канцеляриуса недоумённо взглянули на него.

– У них на планете такая специфика, – сообщил Синий, – для продолжения рода им необходимы две разнополые особи.

– Но зачем же две? – всполошились Военный и Учёный, – это так удобно нести в себе признаки самца и самки одновременно и самому производить потомство по мере надобности.

– Вы помните, Ваши многоцветности, что до того, как мы перешли на искусственные продукты, наши предки собирали урожаи в полях. Я это хорошо помню, мой дед был фермер на 2о-ти цветной Тау, и я всегда приезжал к нему на каникулы. Он сажал в поле маленькие семена, а поле выращивало из них растения. Так же и местные обитатели планетки Земля, их мужчины имеют между ног маленький отросток. Временами он – отросток (а не его обладатель) увеличивается из-за того, что двуногий самец видит обнажённую двуногую самку, или какие-то части её тела, которые помогают ему представить то поле, в которое он будет сажать семена. При этом его маленький отросток …

Василий не выдержал и кашлянул, в нём взыграл земной патриотизм: – Ну не такой уж и маленький, вот я вчера был у Небуду, так она говорила, что давно не видела такого «бойца» и даже хотела фоткнуть мой орган и запустить в интернет. И что я …

– Не продолжай, – передал мысль Синий,– как я понял из ваших книг, женщины говорят это всем, с кого рассчитывают хоть что-то получить.

– Синий капитан-разведчик – молодец! Он глубоко проник в тайну продолжения рода на этой многоцветной планетке, – констатировал Учёный, – но когда же и как появляются на свет новые земляне?

Капитан-разведчик Синий вкачал в себя побольше воздуха и продолжил информацию:
– Некоторые моменты и для меня остаются неясными. Когда самец вводит в самку свой окрепший отросток…

– В этом нет ничего принципиально нового, – прервал его Учёный, – некоторые виды рыб, насекомых поступают также, орошая своими гормонами, икру находящуюся внутри самки.

– Но здесь, на этой планетке, самец руконогих производит довольно странные ритмичные движения, – сообщил Синий, – прежде чем расстаться со своей гормональной жидкостью. Плод созревает внутри самки девять месяцев и этот период земляне зовут graviditate (беременность).

На поясе Синего опять «проснулся» приборчик «Объективист», который каждый разведчик обязан носить с собой, не расставаясь, даже в случае смерти. Учёные и Военные не любили, когда он пропадал. А при поступлении взаимоисключающей информации между разведчиком и прибором, нередко предпочтение отдавали последнему.

Информационный прибор, носивший на профессиональном жаргоне астронавтов название «Сплетник», начал «выплёвывать» из себя дополнительные сведения: – Разумные существа этой планеты разумны только условно, это единственные из известных нам обитателей планет, которые ненавидят друг друга из-за цвета кожи и волос… Мессию, призывавшего их возлюбить ближнего своего, они распяли на кресте и потом от его имени пытали и жгли друг друга… Они превращают планету в помойку. В их самом большом Океане есть плавающая свалка, прозванная Восточным мусорным континентом. По площади она равна двум территориям самой могучей державы – Америки.  А сейчас мы находимся на территории страны, которая всё время клянётся, что борется за мир, захватив при этом шестую часть суши всей планетки.

– На контакт не идти, не идти, опасно, опасно! Всё чему они могут нас научить, это воровать, пить водку, лузгать семечки, плевать под ноги… И лезть без очереди! Не уступая ни пожилым, ни инвалидам! Гадят в лифтах и подъездах! У них собаки справляют нужду там, где играют дети; они всё ломают и пишут матом! – кричал, шипел, захлёбывался «Объективист», извергая информацию из своих недр.

– Я не помню случая, чтобы эти приборы так возбуждались, – заметил Учёный с некоторой растерянностью, – может быть, прибор долго находился в воде? Или вы его стукнули обо что-то очень твёрдое, – последнюю часть фразы он адресовал капитану-разведчику Синему.

– Здесь нет ничего, твёрже твоей тупой башки, упрямый осёл, – кричал приборчик, – за базар ответишь, вспомнишь меня, когда начнут мочить в сортире и кошмарить. Чтоб тебя из депутатов выгнали, чтоб тебе жить на зарплату научного работника, пусть тебя бомж отымеет, черножопый, смерть масонам, Россия для русских, Спартак – чемпион!

– Нет, с ним явно что-то не так, возмущённо проскрипел Учёный – канцеляриус и выключил прибор, вопреки всем правилам и инструкциям.

– Это моя вина, – признался Синий, – я слишком много времени провёл над этой страной, и прибор собрал различную информацию, не успев градировать её и отбросить ненужное. А находился над этим государством я по одной причине – у меня возник языковой контакт с местным землянином.

– Раньше я не слышал от вас этих признаний, – сообщил 50-цветный, – пригласите его на историческое событие, установление нами межпланетного контакта с обитателями Земли. Божественной планеты, где свободно возникают священные Многоцветные окружности – радуги, которых нет ни на одной из известных планет.

– Чего там несёт твой скрипучеголосый напарник? – спросил Василий у Синего. – О какой божественной планете, о какой священной радуге? Что, чёрт возьми, за историческая встреча? Вас, дураков, обманут и ограбят… Да и сами радуги у одних народов считаются пяти-цветными, у англоязычных шести-цветными, в России – семицветными, вслед за Ньютоном, не любившим цифру шесть. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», – отбарабанил Василий знакомую со школы фразу, – народы Земли не могут договориться ни о чём, даже о количестве цветов в невинной радуге…  Где вы находитесь? Оставайтесь на месте, я бегу…

– Находимся над Хамовниками, – ответил Синий, – над детским парком, на месте разрушенной  «Усадьбы Трубецких» и мои канцеляриусы ждут вас на внеплановое, но торжественное установление контакта. Василий, бросив пиво, что было ему несвойственно и непонятно окружающим, выскочил на улицу, пронёсся мимо храма святого Николая и, сокращая расстояние, по Несвижскому переулку, чуть не попав под машину, ворвался в парк.

Лето стояло жаркое, тем более в июле. На скамейках сидели молодые полураздетые мамы с тонкими сигаретками в зубах. А рядом горластый материнский капитал играл в песочницах, отбирая друг у друга игрушки и стуча ими по соседним головам. Василий, одетый не по сезону, стоял под палящим солнцем в ветровке, ещё больше потея под критическими взглядами мам и бабушек. Он вертел головой, боясь пропустить что-то важное.

– Смотри наверх, – услышал он знакомый голос.
Василий поднял голову, и, загородив глаза от солнца, увидел три шара, спускавшихся на землю. Два напоминали цветные ядра, а третий поменьше – футбольный мяч синего цвета. Он слышал, скребущую по нервам речь.

Учёный: – Предлагаю начать знакомство с детёнышей двуногих. Они, как и наши «детки-шарики», должны быть добрее и любопытнее взрослых. Через расположение детей, мы доберёмся до сердец взрослых. – И он, видя, как малыш с мамой выдувают мыльные пузыри, сам принял цвет мыльного пузыря, только очень большого, и поспешил в их сторону.

– Смотрите, – радостно кричал он, – малыш распахнул мне объятья!
– О, нет! – крикнул Василий и побежал на помощь.

– Как это не лопается? – удивилась мамаша в ответ на жалобу ребёнка, отчаянно колотившего палкой по прижатому к земле пузырю. Она решительно наступила на шар высоким острым каблуком, и тот лопнул. – Ну, вот видишь, – сказала она сыну, – а ты: «не лопается, не лопается!»

Василий, подхватив то, что осталось от Учёного, побежал спасать Военного. Тот, в виде ярко красного шара, исполнял роль футбольного мяча, окружённый группой подростков. При каждом ударе ногой, он громко вскрикивал, но его то ли не слышали, то ли не хотели слышать.

– Мяч, отдайте мне мяч! – решительно сказал Василий.
– С какой стати? – спросил старший из подростков, – мы его нашли, он наш.
Василий, сжав кулаки: – Это мой мяч, – он двинулся в сторону лидера парней.

– А у бомжей мячей не бывает, – нагло сказал один из компании, намекая на бедную заношенную одежду Василия. Они стали перебрасываться мячом, гоняя Василия по кругу. И, только когда им прискучило это занятие, всё тот же старший подросток ткнул в мяч зажженной сигаретой. И под крик «ой», мячик сдулся.

– Вот теперь он твой, – сказал подросток, – и больше не приходи сюда, здесь мы тусуемся.
– Твоё счастье, – сказал другой, – будь ты косой, мы бы тебя прибили.
– Я больше сюда не приду, – и он спрятал в карман вторую «шкурку» от шарика.

Через 15 минут был найден и третий искомый синий мяч. Его гоняли по двору две крупные собаки, пытаясь прокусить. Рядом, за большим врытым в землю деревянным столом сидела местная лабуда. Василий, поздоровавшись, спросил, чьи эти милые грязные кобелищи, пытающиеся прокусить его мяч.

– Твой мяч, – с недоверием посмотрели на Василия алкаши, – ты и отбирай. – Василий хотел сказать, что он такой же, как и они, что также сидит с собутыльниками до позднего вечера за грязно-серым от времени столом, покрытым следами загашенных об него сигарет. Старомосковские дворы, они похожи и рассчитаны на неспешный разговор «по душам», но вместо этого предложил купить бутылёк, в обмен на мяч. Собаки были отогнаны, мяч заботливо положен в жёваный, грязный целлофановый пакет. И Василий, отхлёбывая из гулявшего по кругу единственного стакана, вспомнил, что в пакете у него живое существо – инопланетянин, и, раздав дворовому обществу пачку купленных сигарет, поспешил в свою убогую берлогу.
– Не чокаться, только не чокаться, – повторял Василий, у нас ведь поминки.
Витька-Бывший Мэр сегодня пил на свои, и даже в общий котёл сотню бросил:
– Не каждый день с инопланетянином пьёшь, – объяснил он свою щедрость.

Через десять минут в клубах сигаретного дыма замелькала Любка-Небуду. Один клиент расплатился с ней «Мариванной», и, после выпитого, замутили по косячку. Любка всё время толкала Василия в бок, на предмет интересуются инопланетяне женщинами или нет. И как их, инопланетян, с Матери Вселенной лучше называть: маменькиными сынками, матершинниками, материалистами, вселенцами? – Василий впервые с интересом посмотрел на Любку.

– А ты думаешь, дурачок, я всегда рванью была? – ответила она, поймав его удивлённый взгляд. После косячка она потащила Синего в ванну. Вернулись довольные оба.

Инопланетянин шепнул Василию, что теперь знает, зачем нужны ритмичные движения. Ну, Любка даёт, подумал Василий, где чего нашла? Мячик-то даже без ниппеля.

Зашёл Остап, увидев Синего, плюнул через плечо, перекрестился и исчез со словами: – Ось що бувае, коли багато пьють.

Заглянула «на огонёк» Батма с большой миской плова и обнажённым бюстом, вырывавшемся из приталенного халата. Начала было мучать Синего на предмет, кто же на их планете убирает мусор и подметает дворы, если они не граничат со Средней Азией? Но столкнувшись с напором Небуду, опекавшей гостя из другой галактики, вскоре захлопнула за собой дверь с обратной стороны.

Сидели душевно, пели песни, те, которые, казалось, уже забыли. Синий даже поскрежетал немного, сообщив Василию, что это его перевод стихов Пушкина. Василий не стал переводить его слова подвыпившей публике, дабы не ронять авторитет инопланетянина.

Глубоко ночью вызвали дворового водилу – Серёгу, он же «Фитиль» – за высокий рост. Долго ехали, столица всё не выпускала из своих цепких объятий. Раз их остановил гаишник, но Синий так дунул в алкотестор вместо Серёги, что полиционеров унесло вместе с машиной.

Наконец добрались до настоящего лесочка. Лунный свет, чёрные деревья, тишина, только где-то ухает филин. Нашли маленькую полянку, окружённую высокими соснами. Обнялись, Василий заплакал, прощаясь с инопланетянином, Любка тоже зашмыгала носом. Василию показалось, что её Синий  обнимал крепче и дольше, чем его.

Потом Синий вышел на середину поляны и, втягивая воздух, начал увеличиваться на глазах. Через 10 минут превратился в огромный спутник, поблёскивая в свете луны, металлическим корпусом. И тут Василий вспомнил про шкурки, оставшиеся от Учёного и Военного. Синий выпустил щуп и забрал останки своих начальственных сопланетников.

– Ну, ты даёшь, – проскрежетал Синий, – и весь вечер молчал. Ты спас Землю от первой межпланетной войны. Ты спас жизни двум высокоцветным гражданам Матери Вселенной. При нашем уровне медицины их вернут к жизни. И, наконец, ты спас мою карьеру, мою жизнь. Василий, ты великий человек, ты гражданин номер один своей планеты. Василий стянул с головы бейсболку и опять уронил слезу. Обратно ехали молча, полицаи, завидя их, просто отворачивались.
– Зайдёшь, – спросила его Любка, – одиноко очень, – вздохнула она, – без денег, вообще бесплатно…

В полдень зазвонил телефон: – Василий? – спросил его жёсткий мужской голос. На другом конце провода он услышал и голос Остапа: – Сто, обещали сто,– шумел он.

– Бери полтинник баксов и катись, не зли меня, – кто-то резко ответил ему.
Но Остап заработал-таки свои деньги. Он сдал им не только номер телефона Василия, но и адресок Любки-Небуду. Прежде чем Василий оделся, раздались резкие звонки в дверь. Двое молодых людей пружинистой походкой вошли в комнату, резко отодвинув любопытных соседей. Секундой позже появился пожилой сутулый мужчина, в безупречно выглаженном дорогом костюме, в усах и бородке «а–ля Чехов».

– Семён Прудский, – представился он с отрепетированной улыбкой, словно эти слова всё объясняли. – Вы не удивляйтесь и не пугайтесь, всё хорошо, просто мне отдельные проценты платят за оперативность. Так вы мечтали о доме рядом с большим парком, в шаговой доступности от моря, и, чтобы вечное лето-весна-лето?

– Да это я так, по глупости, как говорится, дурак думкой богатеет, – извиняющимся голосом промямлил Василий. «Странно, – подумал он, – недавно подобрал забытый кем-то на скамейке яркий туристический рекламный буклет: море, солнце, фрукты… Он любовался роскошными фото…  и вчера, во время ночных посиделок, рассказал о проспекте собутыльникам и Синему».

– А этот вариант, как, подойдёт? – спросил господин Прудский. На стол легли большие фото фундаментально построенных домов в стиле сталинской архитектурной помпезности, только совсем новых.

– Ну, я к этому точно не имею отношения, – волнуясь, сказал Василий. – Я не был в Сочи около 20-ти лет, как развелся с женой, а дома я вижу новые, – он успокоился, и уже хладнокровно добавил, – вам трудно будет пришить мне какое-то преступление.

– А раз нравится, то и забирайте! – не слушая его, продолжил Прудский. – Ваш родственник перед смертью спрятал завещание и его никак не удавалось найти. Только сегодня ночью мне сообщили о воле усопшего и приказали, – он улыбнулся, – настоятельно попросили всё сделать оперативно.

– Но у меня нет родственников в Сочи, – сказал Василий, соображая, за что ему подлянку подготовили, и как увернуться от даров данайцев.

– А кто вам сказал, что это Сочи? – не снимая улыбки, спросил Прудский.

– Ну не Крым же, в Крыму такого строительства нет по определению, а в Сочи к Олимпиаде могли построить. Я не лох.

– Это юг Испании, Коста-дель-Соль, недалеко от Марбельи. Вечное лето, ненадолго переходящее в весну. Рядом с домом прекрасный парк: озеро и на нём гуси-лебеди, тенистые аллеи, пальмы с попугаями, декоративные ручные птицы, зайцы всякие… знаете ли… и под горочку, метрах в ста песчаный пляж и чистое Средиземное море

– А документы, – осторожно спросил Василий, ему хотелось развеять сон и обличить этого важного господина во лжи.
– Сегодня утром подали на оформление, днём прислали по интернету…
Василий смирился и шёл через двор, стараясь не наступить ни в лужу, ни в собачьи экскременты. Обитатели двора повисли в распахнутых окнах. Проходя мимо своей берлоги, он услышал неспешное Остаповское: – Слышь, москаль, – Остап вздрогнул, получив подзатыльник от Христины, – в смысле, земляк, если ремонт какой, только свистни, а уж мы, хохолики – белолобые соколики сразу прилетим.

Из соседнего окна донеслось: Лузер, – и звонкий подзатыльник от Батмы, – в смысле уважаемый человек, приятного тебе…, то есть вам пути, аппетита, сна, – затараторил Абай. Если манты приготовить, фирменный плов, во дворе убраться, травки курнуть… то вспомни, – второй подзатыльник от Батмы, – то вспомниТЕ Абая и Батму.

Группка собутыльников клубилась в ожидании открытия ларька.

– Слышь, Василий, а велико ли наследство? – Не выдержал Витька – Бывший Мэр.
Прудский назвал цифру. – Это в чём, в еврейских или в зелёных? – не унимался Бывший Мэр. – В литрах, – отмахнулся от него Прудский.

Сзади через лужи скакала Любка-Небуду, моментально превратившаяся в глазах двора в Любовь Сергеевну Голубкину. Садясь в шикарный чёрный лимузин, Василий услышал, как Прудский виноватым голосом пробурчал: – Да, старею, – и потом громче, – уж простите великодушно, забыл передать вам слова: «две шкурки». Сказали, что вы сразу поймёте от кого вам подарки.
Синий уверенно вёл свой маленький маневренный кораблик на родину, планету «Мать Вселенной». Он уже придумал, как представить многоцветную планетку и её радуги в лучшем для себя свете. Как рассказать о своих подвигах по спасению высокопоставленных чинов в лице Учёного и Военного. – Да, Конгрессум должен присвоить мне звание, как минимум 10-ти цветного, – мечтал он.

Полёт проходил спокойно, в штатном режиме, и только приборчик «Объективист» продолжал бузить. Он сам включался – выключался и оглушал капитана-разведчика громким пением: – А мы имели всё на свете, кроме шила и гвоздя, а шило острое, колючее, и гвоздя етить нельзя! По реке плывёт колода из села Кукуева, ну и пусть себе плывёт деревяшка ржавая… Синий с сочувствием смотрел на приборчик «Объективист». – Ничего, ничего, – шептал он, – на планету «Мать Вселенной» прилетим и тебя перезагрузим.

С уважением к читателю, член Союза писателей России, Владимир Брисов.