Лишь земля и небо

Михаил Лемхин избегает слова фотоальбом, когда говорит о своей книге «Фотограф щёлкает, и птичка вылетает», посвящённой Булату Окуджаве. Он говорит: портрет, рассказ, а иногда фотопоэма. Так же он никогда не называл фотоальбомом свою книгу об Иосифе Бродском «Фрагменты», вышедшую в 1998 году в Нью-Йорке. Новая книга «Фотограф щёлкает, и птичка вылетает» вышла в Лос-Анджелесе.

Нью-Йорк, Лос-Анджелес… Ни до Москвы, ни до Санкт-Петербурга эти книги пока не добрались.

Борис Владимирский – Я помню, как у нас в JCC ты разложил на полу в большом зале несколько сотен ленинградских фотографий и фотографий Бродского. В течение дня я заглядывал в зал и видел, как ты пробовал пары, менял фотографии местами…

Михаил Лемхин – На самом деле какие-то куски книги были уже готовы, но дома разложить всё и выстроить рассказ я не мог – у меня нет такого пространства, чтобы увидеть всё от начала до конца. А ты мне сказал, что у вас в зале стулья убраны, можно картинки разложить на полу и поиграть с ними. Ведь эти пары – развороты книги – сцеплялись не только по смыслу, но и визуально. Или наоборот: не только визуально, но и по смыслу… Что в первую очередь определяло выбор – если честно, я ответить не могу. Постфактум, когда всё готово, можно рассуждать и очень убедительно демонстрировать, что вот эта фотография попала сюда потому-то, а эта пара оказалась здесь, вот по таким причинам. Так многие делали, рассматривая книжку. Я и сам так делал. И даже однажды притащил эскиз-макет «Фрагментов» в университет и объяснял своим студентам как и что с чем здесь сцепляется. Но готовую работу объяснять легко. Иногда кажется, что вообще всё лежит на поверхности. Однако никаких рецептов из этого извлечь нельзя. И каждую новую работу начинаешь с чистого листа.

Б.В. – Почему я вспомнил о «Фрагментах»? Мне кажется, что та книга, складывалась более интуитивно, а книга об Окуджаве, «Фотограф щёлкает, и птичка вылетает», более рационально.

М.Л. – Может быть… Хотя вообще-то мне кажется, что обе книги складывались в какой-то степени интуитивно, а в какой-то рационально. Конечно, в «Фрагментах» многие развороты не могли быть придуманы, они возникали при сопоставлении или противопоставлении имеющихся в наличии изображений, то есть, большей частью интуитивно. Но некоторые приёмы киномонтажа были использованы вполне сознательно. Так же как вполне сознательны аллюзии к тем или иным строчкам Бродского или, например разворот, где справа фотография Иосифа с задранным вверх подбородком, чуть высокомерного, во всяком случае, знающего себе цену, а на левой стороне грязное окно, выходящее на какие-то крыши и вдалеке за домами Александровская колонна. Это совершенно определённая отсылка…

Б.В. – «Вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа»?

М.Л. – Именно. Не очень ловко признаваться – уж очень пафосно, – но так и есть… Фотографию Иосифа Александровича я сознательно подбирал для этой пары. И, разумеется, вполне сознательно в книгу о Бродском и Ленинграде попали фотографии моей жены, моих детей, моих друзей, моих родителей, моей няни, моего дома. Эта книга не только про Иосифа, но и про меня.

Книжка про Окуджаву – такая же смесь обдуманного и найденного интуитивно.

Я снимал Булата Шалвовича много раз, и у меня было несколько фотографий, которые, мне казалось, раскрывают его характер. Эти фотографии я показывал на своих выставках, предлагал для публикаций. А остальные лежали в моём архиве. Львиная доля моего советского времени архива погибла при переезде в Штаты, но всё же что-то осталось. Плюс были фотографии, сделанные в постсоветские годы, когда Окуджава стал появляться в Америке.

Но я никогда не думал о книжке. Помню, после смерти Булата Шалвовича я выбрал штук, наверное, десять фотографий, относящихся к разному времени, и послал эту подборку Саше Половцу в «Панораму». Может быть, первая мысль об этой книге и возникла, когда Саша позвонил мне со словами: «У тебя получился целый рассказ».

Время от времени я доставал эти отпечатки и контрольки из альбомов и коробок, раскладывал и так, и сяк. Понятно, что мысли шли по привычному руслу. Книгу о Бродском я делал, ориентируясь на то, что Ленинград Бродского это и мой Ленинград, что уехав из этого города, мы унесли его с собой и многое в нас объясняется этим городом. Поэтому городские фотографии могли стать частью портрета – мозаичного портрета – Иосифа Александровича. Про Окуджаву я ничего такого не знал и знать не мог. У него всё другое. Другой город, который я никогда не фотографировал, другое время, которое я знал только с чужих слов. И тут важно не наличие или отсутствие в моём архиве живых фотографий Москвы, а то, что это был бы отвлеченный рассказ, рассказ про абстрактного Булата Окуджаву. Интуитивно я понимал, что стихи и песни Окуджавы опираются не на те или иные московские реалии, а на символы, которые относятся так же к его Москве, как и к моему Ленинграду, которые пробуждают те же чувства, как в людях его поколения, родившихся в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году, так и в людях моего поколения, родившихся в сорок девятом.

Б. В. – Например?

М.Л. – Солдат, Прекрасная дама, Верность, Рыцарство, Товарищество, Великодушие, Пушкин (не только Александр Сергеевич Пушкин, но и Поэт)…

Мир Окуджавы держится на этих опорах. И никакого значения не имеет Москва это или Ленинград:

Как обаятельны (для тех, кто понимает)
все наши глупости и мелкие злодейства
на фоне Пушкина! И птичка вылетает.

Или:

Не представляю Пушкина без падающего снега,
бронзового Пушкина, что в плащ укрыт.
Когда снежинки белые посыплются с неба,
мне кажется, что бронза тихо звенит.

Не представляю родины без этого звона.
В сердце её он успел врасти…

На фоне Пушкина – это не про городские достопримечательности, а про то, что он «врос в сердце» нашей культуры, нашего сознания. Питерская площадь Искусств, где стоит аникушинский памятник Пушкину или Тверская улица в Москве, на которой стоит памятник работы Опекушина, здесь совершенно не при чём.

Б.В. – Раз уж заговорили о Пушкине – «Прекрасная дама» в книге – это Александра Волконская?

М.Л. – Боря, ты первый заметил. Это, действительно, Александра Дурново, в девичестве Волконская. В доме на Мойке 12, который принадлежал её матери Софье Волконской, Пушкин снимал квартиру.

Б.В. – Вот, ты сам говоришь, что никто не обратил на это внимание. Значит, никто не прочитал того, что ты хотел сказать. Какой же тогда в этом смысл?

М.Л. – Почему никто не прочитал? Молодая женщина, первая половина 19 века – время, которое больше всего интересовал Окуджаву. В качестве «Прекрасной дамы» это работает – это прочитали все. В моей конструкции этого совершенно достаточно. А то, что перед нами реальный персонаж пушкинского круга – это уже следующий уровень.

Б.В. – Говоря о конструкции книги, привязана ли она к конкретным биографическим ситуациям или она, скажем так, иллюстративна?

М.Л. – Я бы не хотел толковать отдельные картинки. Для меня каждая из них – элемент нарратива. Я надеюсь, что читатели нагрузят этот нарратив своим эмоциональным опытом. Я помню, как во время одного из выступлений Булата Шалвовича спросили: чёрный кот – это Сталин? Ответ был: «И да, и нет». Стихотворение – это ведь не ребус с однозначным ответом. То же и с книжкой. Можно, конечно, сказать, что аллея, по которой идут мальчишки на первой странице – это начало жизни, а земля с палой листовой на последней странице – это конец. Значит фейерверк между ними – жизнь, праздник жизни. И если меня спросят, так ли это, я отвечу – конечно, так. А можно сказать, что фейерверк – это праздник Победы. Окуджава ведь родился 9 мая. Так предположил один мой старинный друг. Я не думал об этом, но ответил – так и есть. И это правда.

Но если говорить серьёзно, то самый универсальный ответ на твой вопрос вот в этих строчках Окуджавы. Тут и объяснение моего замысла и конструкции книги:

Всё слабее звуки прежних клавесинов,
голоса былые.
Только топот мерный, флейты голос нервный
Да надежды злые.
Всё слабее запах очага и дыма,
Молока и хлеба.
Где-то под ногами и над головами –
лишь земля и небо.

Книга так и заканчивается – земля и небо.

Б.В. – Хоть это и странно, «Фрагменты» добрались до России только в виде выставки, да? Книга ведь там так и не вышла?

М.Л. – Была в 2000 году выставка в Питере, в Музее Ахматовой. Там была развёрнута вся книга, все 186 фотографий. Провисела там рекордный срок – два месяца. Но издателя она так и не дождалась.

Б.В. – А что с новой книгой?

М.Л. – Этой книге повезло больше. На титульной странице указано, что это совместное издание Американского фонда Окуджавы и питерского издательства «Читатель». «Читатель» дал свой ISBN*, но никакого тиража в Петербурге не печатал. Напечатан только американский тираж. Сейчас в Москве книгой занимается издательство «Совпадение». Она уже в типографии. Так что днями должна выйти.

* Международный стандартный книжный номер (International Standard Book Number).

Михаил Лемхин «Фотограф щёлкает, и птичка вылетает»
Предисловие Вяч. Вс. Иванова
Послесловие Юрия Левинга
Совместное издания «Американского фонда Булата Окуджавы» (Лос-Анджелес) и и-ва «Читатель» (СПб).
Книга форматом 8,5 на 8,5 дюйма, 78 страниц.
ISBN 978-5-903549-20-7
Цена книги $ 35 (стоимость пересылки внутри США включена).
Желающие приобрести книгу отправляйте чеки по адресу:
Mikhail Lemkhin 1811 38 Ave., SF, CA 94122
(Не забудьте указать обратный адрес, а также хотите ли вы, чтобы автор подписал вам книгу).