Алексей Морозов | Кризис

Утром 31 декабря Валерий Петрович почувствовал себя плохо. Что-то испортилось в его мощном механизме, называемом телом. Жидкий солнечный свет последнего дня года осветил шторы. Он приподнялся на кровати, спустил ноги и въехал ступнями в остроносые ночные тапочки а-ля султан. Боль, словно ненадолго задремавшая змея, тоже проснулась. Он подошел к окну и потянул за шнур. Точно следуя за его действиями, боль слегка сжала его торс. Валерий Петрович увидел за окном Москву-реку и Кремль, чуть запорошенный снегом. Кремлевская стена то уменьшалась, то увеличивалась в зависимости от терзавшей его непонятной хвори. Он щелкнул пультом и в комнату ворвался голос диктора, твердившего про кризис, санкции, шалаву-Европу, поддерживающую их и главного негодяя – США. Диктор выразил уверенность, что в новом году Россия легко преодолеет эту проблему и даст сто очков вперед любым недоброжелателям.

Да, на заснеженных просторах Родины бродил опасный монстр – кризис. «Интересно, — подумал Валерий Петрович, — каким бы показался этот коллапс из окна его апартаментов в Париже, откуда открывался вид на Триумфальную арку, или из окна Нью-Йоркской квартиры, откуда была видна Статуя свободы?» Европа, которой он когда-то наслаждался, безвозвратно уходит в прошлое. Раньше он любил ее искусство, любил ее женщин, которые были очень обольстительны в своих коротких юбочках и без раздумий ложились в постель с каждым состоятельным мужчиной, он любил ее запахи кожи, хлеба и яблок, так напоминавшие о несокрушимом достатке. Он любил прогуляться по полутемным кривым улочкам старой Европы (что было абсолютно безопасно), любил осматривать музеи, памятники и древние здания, в которых после умной реконструкции вполне комфортно жили обыватели, любил посещать блошиные рынки, на которых отлично понималась история народа. Но все изменилось. Европу заполонили смуглые гастарбайтеры с их гортанными голосами и с другим пониманием жизни. На улицах стало небезопасно. Женщины стали носить бесформенные хламиды и рассуждать о сексуальных домогательствах. Геи стали открыто проводить свои карнавалы и митинги. Европейцев стали убивать за рисунки в газетах! Стало очевидно, что мультикультурализм провалился, а на его развалинах бродят ленивые, голодные и злые африканцы и азиаты, готовые дать пинок каждому, кто не поделится с ними или встанет у них на пути. Америка еще держится, но и там упадок налицо. Хорошо, что Валерий Петрович успел приобрести виллу на Хайнане, тропическом острове на юге Китая. Там из окна виднелось бескрайнее море, сиял белоснежный песчаный пляж. Там еще сохранился порядок и уважительное отношение к состоятельным господам, там вышколенная женская прислуга, которая ложится в постель, чтобы нагреть ее для хозяина, и не удивляется, когда ее просят остаться там на всю ночь.

Его размышления прервал телефонный зуммер. Валерий Петрович был консервативен и любил старые телефонные звонки, а не новомодную музыку на аппарате. Он резко повернулся и ощутил боль в подреберье. Он сделал несколько неуклюжих шагов и сильно ударился о картину, стоявшую на полу, которую недавно прикупил у последнего фаворита своей дочери. Эту картину еще не повесили на стену, и называлась она «Кризис». На ней была изображена большая голая жопа, затянутая паутиной. Валерий Петрович считал себя меценатом и поддерживал молодых художников и поэтов, которые хороводились вокруг его дочери. В гостевой комнате уже висела одна картина этого художника. На ней была изображена обнаженная таитянка, ловко курившая сигарету своими вертикальными губками. Полотно называлось “No Smoking!” Дочь называла художника модным словом boyfriend и всячески продвигала его.

— Ёбарь проклятый, жигало сраный, — в бешенстве заорал Валерий Петрович и, ни на секунду не сомневаясь, что молодое дарование где-нибудь сперло сюжет картины, двинул острым носком тапочка в самую задницу, прорвав полотно и отбросив картину к огромному, во всю стену, зеркалу.

— Валерий Петрович, что случилось: нужна ли помощь? – раздался из-за двери голос его «личника» (личного телохранителя) Паши.

— Все в порядке, Паша, — он быстро взял себя в руки.

Боль утихла. Телефон кончил зуммерить. Он посмотрел на экран. Звонила жена с горнолыжного курорта в Альпах. Наверное, хотела сообщить, что не приедет встречать с ним Новый год. «Черт с ней», — подумал Валерий Петрович и не стал перезванивать. Появилась легкая испарина. Отношения с женой были хуже некуда. Она была алчной стервой. Жена открыто называла его «коррупционером», грозила «раскулачить» и, когда он угрожал выгнать ее из дома, орала: «Твой дом – тюрьма». Положение казалось безвыходным. Валерий Петрович, государственный чиновник высокого ранга, не мог позволить себе развестись. Жена слишком много знала. Однако, когда Сам развелся, правила игры изменились. Его адвокаты уже полгода как готовили развод, успешно собирая компромат на пустившуюся во все тяжкие жену.

Как-то он прочел в книжечке, куда его помощник Васёк (несмотря на свои 50 лет, все звали его Васёк) записывал мудрые мысли, слова какого-то писателя Орловского: «Если б можно было оказаться в объятиях женщины, не оказавшись в ее руках!» Это изречение понравилось ему. Последние годы Валерий Петрович успешно избегал рук хищниц. Однако, в молодые годы, наломал дров и совершил несколько роковых ошибок. Одной из них была женитьба на однокурснице, по случаю залетевшей от него. И только сейчас, в канун его 65-летия, ситуация стала разруливаться. Душа оказалась пуста. Ласки, которые Валерий Петрович так или иначе получал за купюры и дорогие подарки, изрядно опустошили и утомили его. Стал сказываться возраст. Хотелось любви. А любовь, как известно, за деньги не купишь.

— Валерий Петрович, завтрак, — раздался из-за двери голос Паши.

— Заводи.

Двери распахнулись, и в спальню, в сопровождении телохранителя, вошла горничная, толкая перед собой тележку с едой. На ней были свежевыжатый апельсиновый сок, яйца вкрутую, ветчина, сыр, свежие помидора, огурцы, булочка с маслом, красная икра и большая чашка некрепкого кофе с молоком. Все это немного пробудило аппетит. Необходимо сказать, что Валерий Петрович накануне изрядно «погулял» с коллегами в одном московском закрытом клубе и до сих пор не оклемался полностью. Поэтому свою боль он связывал с перегрузкой организма и не придавал ей большого значения. Выпив для восстановления здоровья большую рюмку коньяка, он со вкусом позавтракал и решил заехать к дочери, поздравить с наступающим Новым годом.

Алкоголь несколько смягчил его грозные мысли о своем великовозрастном дитяте, и он, почти с умилением, подумал, что в своей необузданности она напоминает его, молодого. Подарок, новомодный золотой айфон с бриллиантами, он купил загодя.

Валерий Петрович уже почти оделся, когда внезапная интенсивная боль возникла в животе. Его стошнило. Однако вместо облегчения он почувствовал, как болезнь опоясала его тело и пыткой ударила в левое подреберье, ломая лопатку. Он закричал от нестерпимой муки и потерял сознание.

— У пациента воспаление паренхимы поджелудочной железы, или, попросту, панкреатит, — втолковывал врач быстро записывающему его слова Паше, — его привезла наша скорая с диагнозом «острая сердечная недостаточность», но некоторые симптомы показались нам характерными для панкреатита. После магнитно-резонансной томографии наш диагноз подтвердился. Панкреатит. Сейчас больной находится в кризисе, который продлится три-четыре дня. Мы сняли болевой синдром анальгетиками, спазмолитиками. Он уснул. Теперь надо ждать развития событий. Кроме того, у пациента алкогольная интоксикация. Поэтому, кроме препаратов, ключевой момент – это диета для обеспечения покоя поджелудочной железы. Если за четыре дня терапия не окажет должного эффекта, тогда переведем в реанимацию, где будем лечить, согласно протоколу для тяжелого течения панкреатита. Мы сделали все возможное, несмотря на предпраздничный день, остальное – в руках Божиих, — устало вздохнул врач.

— Доктор, а это опасно? – в голосе охранника звучала тревога.

— Молодой человек, — проговорил мрачно врач, — поджелудочная железа – это орган, который выделяет очень агрессивный пищеварительный сок, который в состоянии переварить любой белок, в том числе и собственные внутренности. Поэтому смертность от панкреатита всегда была высока. Практически в 50-ти % случаев болезнь заканчивается летальным исходом. Это связано с тем, что данная патология очень трудно предсказуема и многовариантна. Кстати, эпизодически, возможны резкие улучшения состояния. В этих случаях желательно присутствие родных. Больной должен чувствовать их поддержку. Это влияет на ход болезни.

— Я доложу, — тяжелое лицо Паши стало непроницаемым, — сам же я буду дежурить в машине, около входа.

Первой Паша позвонил дочери, так как она находилась в Москве. Его сообщение было встречено отборной бранью. В трубке слышались звуки музыки и пьяные голоса.

— Видимо, уже перебрала виски, рано начав встречать Новый год, — сделал выводы телохранитель.

Жена шефа встретила сообщение невозмутимо.

— Он же находится в лучшей клинике Москвы, ничего, выживет, он живучий, — вдруг с отвратительной жестокостью произнесла она и повесила трубку.

Валерий Петрович очнулся ночью. Он лежал на широкой кровати голый, покрытый простыней.

— В больницу попал, наверное, — подумалось ему.

Как всегда настороженно, сквозь ресницы, он оглядел палату (не палату, а двухкомнатную квартиру со всеми удобствами, где пребывание стоило 100 000 рублей в сутки). Царил полумрак. Чуть в стороне от его кровати стояла снаряженная капельница. Напротив виднелось кресло с сидящей на нем с поджатыми ногами женщиной в белом халатике. Мягкий свет ночника освещал ее миловидное лицо и каштановые волосы, спадающие прядями. Ей было лет сорок, сорок пять. Кожа на шейке уже пошла морщинами. Она была вся какая-то убористая. Открытое лицо, некрупная фигура, и в то же время жизненная сила. Видно было, что она задумалась, а ее щеки были мокры от слезинок.

— Кто ты? – неожиданно спросил Валерий Петрович.

Он уже давно «тыкал» всем, кто был младше него.

— Я? – женщина встряхнулась, спустила ноги на ковер, и быстрым движением смахнула слезы, — я медсестра операционного отделения Наташа. Меня попросили подежурить у Вас Новогоднюю ночь, и я согласилась.

— А как же муж, семья?

— Я всегда соглашаюсь дежурить, чтобы не идти домой, плюс две тысячи рублей, оплата за Новогоднюю ночь.

— Ты меня оплакивала?

— Что Вы, ни в коем случае. С Вами все будет хорошо. У Вас немного увеличена поджелудочная железа. Наши асы-врачи прекрасно лечат эту болезнь. А плакала я над своей неудавшейся жизнью. Извините, этого больше не повторится. Как Вы себя чувствуете?

— Прекрасно! Однако у меня тоже кризис, — признался Валерий Петрович, — дочка, жена, три любовницы, толпа друзей. Где они? Посмотри под столом, может, там спрятались? Пока все хорошо – они с тобой, рядом, сосут кровь, а когда плохо – нет их. Все люди – предатели.

— Я никогда не предавала, даже когда меня обижали.

— Скажи на милость, — усмехнулся он, — отчего же тогда у тебя жизнь не удалась?

— Долгая история.

— А ты расскажи, легче будет.

Она покачала головой и бросила на него вопрошающий взгляд. Он улыбнулся ей ободряющей улыбкой.

— Ничего интересного. Все бабьи истории похожи одна на другую.

— Может, и так, но их концовки всегда разные, — загадочно сказал Валерий Петрович, — ты еще молода, все можно исправить.

Ее рассказ, действительно, не был оригинальным. Родилась она на Урале, в рабочем поселке, около горы Магнитной. Собственно, это была уже не гора, в глубокий карьер, где сотни людей добывали железную руду. Работа была адская, а жизнь и того хуже. Поселковая больничка не справлялась с потоком увечных и больных. Смертность была выше всяких пределов. Когда умер отец, чтобы прокормить семью, в карьер отправилась мать. Наташа поклялась выучиться на врача и спасать людей. После окончания десятилетки уже чахоточная мать сказала ей: «Уезжай, Наташка, а то помрешь здесь или сопьешься». Дав на дорогу мешок картошки и десять рублей, мать благословила ее ехать в Москву. В медицинский она с первого раза не поступила и стала работать нянечкой, а затем санитаркой в Склифе. Пахала там три года за нищенскую зарплату, жила в пристройке больницы, за койку платила завхозу. Каждый год поступала в институт и проваливалась, недобирала баллы. Наконец, на четвертый год поступила, будучи уже опытной медсестрой. Жила в общежитии. Учеба, а именно специальность, давалась легко, но латинский язык убивал больше усталости. Начали одолевать парни. Она всем отказывала, а одному однокурснику не смогла. Слишком хорошо он спел ей под гитару «Ты у меня одна…», и Наташка не выдержала. Через девять месяцев родился мальчик. Однокурсник оказался порядочным и женился на ней, в один день приведя в однокомнатную квартиру к своей матери жену и сына. Сначала все было ничего, но теснота душила. Свекровь запилила ее, а муж стал потихоньку пить и бросил институт. И потащила она этот воз одна.

Пришлось уйти с четвертого курса. Она с легкостью окончила ради диплома курсы медсестер и стала зарабатывать деньги. Они все уходили на сына, мужа и свекровь. Наташа работала на трех работах и все было мало. Наконец один профессор, у которого она когда-то училась в мединституте, сжалился над ней и взял с собой в престижную московскую клинику, где она выполняла любую работу четко, аккуратно и профессионально. Ею были довольны. Жизнь, казалось, начала налаживаться, но после восьмого класса её сын пристрастился к наркотикам. Пришло большое горе.

— Родила ублюдка, — кричала ей свекровь.

— Чтобы каждый день была бутылка, — требовал мужик.

Наташа его лечила, платила большие деньги, тот прекращал колоться, но, через некоторое время, начинал снова. Жить стало совсем невмоготу. В это время заведующий отделением и предложил ей подежурить у постели больного в Новогоднюю ночь.

— Вот и вся история моей жизни, — подытожила Наташа, — очень простая история.

Валерий Петрович вдруг подумал о том, что эта женщина — святая (другая бы давно бросила дебильную семейку), и что он, никогда не испытавший любви и такой преданности, должен схватиться за Наташу, как утопающий хватается за соломинку. Он ясно осознал, что жизнь прошла и он почти обречён. Чтобы спастись, ему нужна только она, эта несчастная и святая медсестра. Только она может вытащить его из пропасти, куда он попал.

— Я ведь никогда не любил, — сказал он глухо, — всегда относился к женщинам, как к сексуальным игрушкам. Наверное, Бог наказал меня за это.

— Бог не наказывает, он испытывает. Если Вы выдержали испытание, тогда достойны любви, — ответила Наташа.

Валерий Петрович неожиданно для себя всхлипнул и безмолвно заплакал, закрыв краем подушки лицо. Наташа подошла, поправила подушку и вытерла салфеткой его щёки.

— Какой он, в сущности, несчастный, — подумалось ей.

— Ты жалей меня, не люби, жалей, — Валерий Петрович обнял её и притянул к себе, — ляг со мной и жалей, только жалей, иначе я умру.

Они долго лежали рядом в молчании, она гладила его волосы и жёсткое лицо, словно стараясь сделать его добрее. Он прижался губами к её губам. Не целовал, а только прижался, но она задрожала. Видно было, что у неё давно не было мужчины.

— Наталия, в переводе значит «родная». Будь мне родной, — голос Валерия Петровича изменился, — не отталкивай меня.

Он расстегнул её халатик.

— Ты носишь чулки?

— Так дешевле, — сконфуженно призналась Наташа.

Он стал целовать её морщинки на шее, словно стараясь стереть их, и с каждым поцелуем она становилась всё желаннее.

Валерий Петрович наслаждался её смущением. Он осторожно раскрыл её словно морскую раковину, неожиданно обнаружив в глубине настоящий жемчуг. Наташа застонала.

— Какая ты уютная, внутри, — прошептал он ей на ушко, — нет больше таких женщин, ты единственная осталась. Для меня.

Валерий Петрович был опытным мужчиной и знал, что любовь — прежде всего борьба за первенство. После первой близости становится ясно, кто стал рабом, мужчина или женщина. Он также понимал, что встреча с Наташей — его последний шанс изменить свою жизнь. Он уже хотел, чтобы эта женщина осталась с ним до конца дней. Он уже хотел, чтобы она любила его, а не жалела и он сделал всё, чтобы Наташа наслаждалась близостью с ним.

Неожиданно она вскрикнула и как бы стала уменьшаться в размерах, будто из неё выпустили воздух. Она лежала совсем маленькая, положив голову ему на грудь и, казалось, не дышала.

— Что случилось, моя девочка? — едва слышно спросил Валерий Петрович, — что с тобой?

— У меня так было всего один раз в жизни, я думала, что больше никогда не испытаю такого сладкого счастья. Вы подарили мне рай. Я опять хочу жить. Вы моё блаженство.

Это «Вы» звучало иначе, чем то «Вы», которым она в начале ответила ему. Это «Вы» относилось не к возрасту и не к положению, это «Вы» относилось к нему, как к мужчине, которого она безоговорочно признавала своим господином.

Внезапно Наташа встала на колени и, как бы в благодарность, а, может быть, действительно в благодарность, вылизала его всего, как тигрица вылизывает своего тигрёнка. Валерий Петрович понял, что победил и теперь восторгался, глядя на покорённую, по-матерински вылизывающую его, женщину. Он завоевал её. С этого часа и до скончания дней она принадлежит только ему.

— Господь услышал мои молитвы, — спокойно произнёс Валерий Петрович,— и подарил тебя.

— Нет, что Вы, кто я такая? — прошептала она влюблено, — это я вымолила Вас у Бога.

Они лежали ещё часа два и он рассказал ей свои планы.

—Мальчишку твоего я вылечу, есть связи. Затем определю его к монахам, в монастырь. Пусть поживёт и поработает там. Его необходимо оторвать от компании, перевести в другую среду. После излечения будет жить в монастыре на правах послушника года три, четыре, а там посмотрим. Навещать его придётся только раз в полгода. Чаще нельзя. Тебя я переведу на другую работу. Будешь сестрой-хозяйкой в нашей госрезиденции на Валдае. Работёнка хлопотная, но ты справишься, я уверен. У меня вертолёт стоит в ангаре, в Мячиково. Буду прилетать к тебе каждые выходные и праздники. Нам нужен год. За год я разведусь с женой, а ты с мужем. Я помогу, никто и не пикнет. Через год я выйду в отставку и мы уедем на Хайнань.

— Где это?

— В Китае, у меня там вилла.

— Согласна? — спросил он, усмехаясь.

— Как скажете, — она восхищённо глядела на него.

Потом Валерий Петрович захотел её опять.

— Вам нельзя, может ухудшиться состояние, — Наташа мягко отстранила его, — скоро придёт утренняя смена, я Вам сделаю укол и Вы заснёте. Я приду через два дня и, если не забудете то, что говорили, тогда я соглашусь окончательно.

— За кого ты меня принимаешь? — обиделся Валерий Петрович, — я полюбил тебя и зову не в любовницы, а хочу чтобы ты стала моей возлюбленной женой.

Во время этой бурной реплики Наташа ловко сделала ему сильнейший укол и через три минуты Валерий Петрович уже спал, как младенец. Поцеловав его в лоб, Наташа быстро сдала смену и бегом выскользнула из клиники. Около входа она увидела длинный лимузин и, стоящего возле машины, молодого, крепкого человека в чёрном костюме и чёрном пальто, жующего бутерброд.

— Здравствуйте, я телохранитель Валерия Петровича, Паша. Вы ведь дежурили в его палате. Как он чувствует себя?

— Всё неплохо. Ночью больной чувствовал себя хорошо. Сейчас, я сделала ему укол, прописанный врачом. Он снова уснул. Думаю, его обязательно вылечат.

— Спасибо, — Паша посмотрел ей вслед.

Эта медсестра была удивительно привлекательна. Ни единой морщинки, какая-то чувственная женственность, казалось, смешалась в ней с неброской красотой и сделала её неотразимой.

— Бывают же такие, — вздохнул холостой Паша, — повезло её мужу.

Через два дня, словно на крыльях, Наташа впорхнула в клинику. Быстро накинув халатик, она побежала в палату Валерия Петровича. Дверь была открыта. В палате санитарка застилала постель свежим бельём и делала уборку.

— А где больной? — удивлённо спросила Наташа, — перевели куда-то?

— Умер больной, не пережил кризис, говорят начался некроз тканей. Наши врачи ничего не смогли поделать, — ответила та, не оборачиваясь, — сейчас вскрытие проводят.

У Наташи закружилась голова, она еле дошла до ординаторской, вдруг упала и стала биться головой о пол, по волчьи воя и крича: «Почему он, почему не я? Это несправедливо!», пока прибежавший дежурный врач не вколол ей гремучую смесь нитразепама.

Беда не приходит одна. При вскрытии тела Валерия Петровича выяснилось, что незадолго до смерти у него было половое сношение. И, хотя это не было причиной летального исхода, Наташу безжалостно уволили. Постепенно она опустилась и стала пить вместе с мужем и свекровью. Сын стал законченным наркоманом и продал всё из дома. Как-то, в пьяном угаре, она рассказала мужу почему её выгнали из клиники. Теперь, напившись, муж лупил её кулаками куда попало и орал: — Наблядовалась, иди доставай ещё бутылку, — и выгонял из дома. Она стала просить милостыню. Как-то, около метро, она наткнулась на молодого, крепкого мужчину.

— Милок, дай рублик на опохмел, — попросила Наташа.

Паша, а это был он, хотел было пройти мимо, однако профессиональная память не подвела и, с огромным трудом, но он всё-таки узнал медсестру, которой так восхитился год назад. Перед ним стояла беззубая старуха с ввалившимися щеками, лицо её было испещрено глубокими морщинами, вся в синяках, взгляд бессмысленный. Он в ужасе бросил ей тысячу рублей и побежал прочь, не разбирая дороги.

Когда она принесла водки, в квартире опять началась пьянка, которая продолжалась три дня. Потом муж, Наташа и свекровь заснули кто где тупым, диким сном.

А что ещё делать нищей старухе в кризис? Только спиваться.

КОНЕЦ

Алексей Вячеславович Морозов
Член Союза Писателей России
Член Союза Журналистов России