Андрей Васильев | «Пять»

Булат затянулся, пустил кольцо.

— Пизданул разок и хорош!…

Солдат кивнул.

— Они, блядь, деревянные, их не переделать…

Солдат умылся.

— Только убить можно, ебаных…

Солдат посмотрел на Булата.

— Чо смотришь?…

Солдат смотрел, не отрываясь.

— Курить будешь?…

— Буду.

— Кури, – Булат протянул красивую пачку, — буржуйские…

— Откуда?…

— От верблюда. Брат приехал…

***

— Как это – убить?…

Булат длинно посмотрел на солдата, улыбнулся.

— Чо, хочется?…

— Бывает…

— Ты брось, солдат, эту хуйню, из головы выкинь…

— Помнишь?…

— Бляяядь… Ты дурак, солдат…

— Не помнишь?…

— Ты больной…

— Так помнишь?…

— Ни хуя я не помню!…

— Гонишь…

— Прааавда…

Булат закурил другую сигарету.

— Как это?…

— Так.

— Не верю…

— И хуй с тобой!…

— Нееет…

— Чо пристал?!… Чо те надо, солдат?!… — Булат ощетинился, очки грозно сверкнули на его переносице, — отъебись!…

Солдат отвернулся.

Помолчали.

— Вот пиздец!… Чо, да как?…

— Да ладно…

— Разбудил среди ночи, с хуйней какой-то пристал!…

— Ладно, не ори…

— Сказал же – ни хуя я не помню!…

Булат поднял плечи, поежился.

— На свадьбе гуляли у моего старшего брата. Пили три дня, пили, пили, я хуй его знат откуда он взялся…

— Кто?…

— Парень этот…

— Какой?…

— Которого я завалил. Я его раньше не видел… С соседней деревни пришел…

— Зачем?…

— На свадьбу поглядеть… Выпить… Я знаю – зачем?… К чужим бабам… Пришел зачем-то…

— Ну?…

— На хую баранки гну!…

Солдат засмеялся. Засмеялся уже во второй раз…

— Пиздец, как смешно.

— Пришел, дальше-то что?

— Дальше драка.

— Сразу?…

— Блядь!… Ты, пиздец, тупой, солдат!…

— Не сразу?…

— Да хуй его знает. Чо-то говорили наверное, я не помню. Потом драться стали. А он здоровенный, как слон!…

— Ну?…

— Не понукай, блядь!…

— Не буду.

Булат вдохнул, пустил одно за другим три теперь кольца.

— А потом?…

— А потом я пошел на кухню, взял нож и зарезал его.

— В доме?…

— Во дворе. Как свинью.

— Насмерть?…

— На глушняк.

Булат повертел окурок, бросил в окно.

— Потом спать лег. Прямо тут. Рядом.

— Зачем?…

— Пьяный был.

— Неужели ничего не помнишь?…

— Не помню. Мне следователь потом рассказал. Куда я там ходил, когда, всю эту поебень…

— Не может быть?…

Булат уставился на солдата.

— Ты глухой что ли?…

— Глухой, — согласился солдат.

— Оно и видно…

— Крутооо…

— Аж пиздец!…

Булат сверкнул очками.

— Девять лет, как с земли поднял!… Полсрока отсидел, вышел по амнистии – спасииибо… В армию, говорят, пиздуй, за уклонение новый срок… Хули делать — пошел…

Булат сплюнул громко, зло.

— Считай — седьмой год дома не был.

— Не снится?… – солдат спросил, как подумал – вдруг.

— Что?…

— Этот черт убитый не снится?…

— Нееет…

Булат зевнул, потянулся.

— Мне ничо не снится…

Булат сложил ладошку лодочкой, пустил тонкой струей, набрал воды, глотнул, как птенец, фыркнул.

— Мать иногда…

Он снял очки, отчего лицо его сделалось слепым, детским, протер низом майки, надел.

— Редко.

Булатов шагнул к двери, обернулся.

— Если ты чо задумал, солдат, лучше брось эту хуйню… Напейся лучше… Накурись… Отстрелят тебя, отстрелят на хуй, военный трибунал, это тебе не гражданский суд, сам знашь, сюсюкать не будут, разводить там, блядь, расписывать, чо, да как, да ебаный в рот… Трибунал – это жопа, солдат, это жесть… Отстрелят, как бешеного, и ханку жрать пойдут, а тебе не видать ни отца, ни матери, ни пушистой пизды…

— Ничего я не задумал.

Булат все смотрел на солдата.

— Спи, Булат… — солдат кивнул.

Булат не отводил взгляда.

— Спи.

Булат вышел, дверь затворилась.

Солдат стоял, держа в руке фильтр догаревшей сигареты, вкуса которой он не почувствовал, оттого, что не успел, улыбка странная, умиротворенная ползала по его лицу, словно сообщили ему какую-нибудь чудную новость, словно обрадовали подступающей радостью.

28

Не снится, значит…

Солдат не понимал отчего это его тревожит. Может быть он где-то слышал, а может быть примерял на себя?…

Солдат бросил фильтр, долго мыл лицо, не чувствуя прикосновения воды, чувствуя лишь онемение остывшей кожи. Тут он вспомнил, что не спросил Булата, как ему снится мать – с лицом или без лица? С лицом или без лица?… Сочетание казалось солдату сложным, он шел и все повторял, чтоб не забыть : с лицом или без лица, с лицом или без лица, — однако, войдя в спальное помещение, забыл зачем пришел. Забыл совсем, будто не знал вовсе.

А узбеки?… Узбеки где?… Ломанулись, небось?… В побег ушли?!…

Солдат огляделся – узбеки, все трое, с зверскими, темными лицами, стояли на посту, сжигая его глазами.

Здесь…

Они.

— Чо встали?…

Узбеки молчали, гул в голове солдата становился все гуще, казалось – он звучал по всей казарме, по всей земле.

— Чо молчите?…

Солдат чувствовал, что узбеки затаились, что они злы, что на взводе, что их подмывает тишина, пустота казарменного коридора, что толкает, соблазняет, обманывает… Неужели кинутся на него, дежурного по роте, на дембеля?… Порезать могут, басмачи…

Солдат улыбнулся вновь взглянул на узбеков. Затопчут, если сорвутся – затопчут. Ясно. Теперь с ним кто угодно управится, кто хошь…

Ребенок и тот справится… Котенок…

— Служба!!!… из последних сил крикнул солдат, — хули встали?!…

Узбеки дрогнули. Они боялись начальственного крика.

— Мыть, блядь, ленинскую комнату, коридор, лестницу, бытовку, мыыыыть!!!… – заревел солдат.

Узбеки бросились в рассыпную, солдат чудом ухватил одного, пинком направил в сторону тумбочки.

— Стой, блядь, стой, сссука, на посту стой!!!…

Солдат задохнулся, повернувшись лицом к стене, он закашлялся, переводя дыхание, где-то сбоку заскрипело, бухнуло, прапорщик Шахов вышел на крик, предусмотрительно оставив открытой дверь канцелярии.

— Смирррнааа!!!… – неожиданно для самого себя, завопил солдат, узбеки вытянулись, шлепая себя по тощим ляжкам, — рррота!!! Батальоооон!!!… Пооолк!!!… Смирррнааа!!!… Равнение на срррединуууу!!!…

Шахов замер, глядя на солдата, не понимая, что происходит, к чему одна за другой следуют команды, которым он подчинялся инстинктивно, неукоснительно, будто дрессированный пудель.

Тем временем, заправившись, одернув гимнастерку, поднеся к виску сложенную дощечкой руку, безупречным строевым шагом солдат затопал в сторону Шахова, остановился, четким щелчком приставив ногу, вскинул подбородок.

— Товарищ прапорщик!… – в голосе солдата дрогнули трагические ноты, — за время службы во вверенном мне подразделении никаких происшествий не случилось, вы заебали нас, товарищ прапорщик, заебал, ты, сквозняк, как ты за-е-бааал!!!… – захрипел вдруг солдат, — на хуй!!! Пошел на хуй!!!… – кричал солдат, наступая, — лицо его сделалось страшно, — нааахуууй!!!!!!….

Прапорщик юркнул в канцелярию, хлопнула дверь.

— Завалю… — прошептал солдат, ткнувшись холодным лбом в канцелярскую дверь.

Солдат помолчал, перевернулся, оперевшись спиной, произнес еле слышно :

— Докладывал дежурный по роте, рядовой Савельев!…

Солдат не чуял под собой ног.

— Службааа…

Узбеки забегали, вытаскивая из умывальника ведра и тряпки, кто-то громко охнул в спальном помещении. А может быть ему показалось?…

Солдат отдышался. Подойдя ближе, солдат увидел Булатова — тот смотрел с восхищением.

— А ты, солдааат…

Солдат вопросительно взглянул на Булата.

— Пиздееец…

— Спи, Булат.

У солдата хватило сил обойти казарму, обходя, проверил спит ли Ведунов. Ведунов был на месте, он поскуливал, лежа в продавленной старой своей кровати на границе меж чистыми и нечистыми, замученный теми и другими.

Солдат постоял. Ему стало жаль Ведунова. В эту минуту почувствовал он руку, что страдая, темнела, гноясь от Ведуновских зубов. Ведунов, сжавшись, смотрел на него из темноты, ожидая расправы, ожидая чего угодно…

Солдат повернулся. Он не хотел говорить с ним, выказывая жалость.

— Спи… — уходя, сказал солдат, будто не знал других слов. – Спи.

— Дижурыный!… – заблеял вдруг узбек, стоявший на тумбочке, — эй, дижурыный!!!…

Солдат обернулся, вышел из темноты – дежурный по части, усталый лейтенант стоял в дверях роты.

— Здравия желаю, товарищ лейтенант… — прошептал солдат.