Андрей Васильев | «Пять»

— Я ебал, — тихо сказал лейтенант, как прежде сказал бы : я не понимаю.

— Фамилия… — обиделся было Ванька.

— Таратынкин, — помолчав, серьезно сказал лейтенант.

Он подождал минуту, пытаясь расслышать в гуле голосов отклик, букву, которой положено отзываться на поверках. Не расслышав, лейтенант вздохнул, сказал уже резче :

— Таратынкин, бля!…

— Я… — нехотя отозвался якут.

— Головка от хуя, — все так же, не поднимая глаз, примирительно произнес лейтенант и принялся дочитывать список.

Дочитав, вновь почесав небритый подбородок, лейтенант распустил роту. Он должен был зачитать солдатам приказы, по тем или иным поводам регулярно спускаемые военным советом флота, касающиеся флота и прикомандированных строительных частей, а так же, ожидаемые солдатами, описанные в деталях несчастные случаи, произошедшие на бесчисленных объектах военного строительства на Тихоокеанском побережье. Так делалось всегда, каждый вечер, чтобы, выслушав, солдаты вперед были осторожнее и в отношение новоиспеченных приказов, а заодно и на строительных объектах.

Но лейтенант не прочитал. Ему было лень и кроме прочего, ему совсем не жаль было солдат, всех этих ванек, микух, червонцев… Ему было жалко себя, своей жены, своей пропащей, загубленной жизни.

***

Распустив роту, поискав глазами, лейтенант подозвал дежурного по роте.

— Дежурный, зайди потом…

— Зайду, — сказал солдат.

Лейтенант, не оглядываясь, поплется в прокуренную, с грязным окном, выходящим на серый, зимний еще океан, канцелярию. Ему хотелось лечь и не вставать уже никогда. Он вспомнил, что не получил сведений об отсутствующих солдатах, он просто пропускал их в списке.

Лейтенант подумал было вызвать дежурного по роте, чтобы потребовать отчета и не вызвал.

Ему было все равно.

Солдат, меж тем, еще раз прошелся, оглядывая все и вся, пытаясь взглянуть на все глазами проверяющего, глазами дежурного по части – красивого и злого старшего лейтенанта, на ближайшие сутки непосредственнного и главного своего начальника.

В роте все было как всегда, Макс с Микухой, Червонцем и Булатом – все, кроме Микухи, бывшие уголовники с отбытыми тюремными сроками, чифирили в чистом своем углу, узбеки и таджики шептались в своем, дурнопахнущем, грязном, армяне, объединившись с грузинами ввиду своей малочисленности, курили что-то ароматное в выметенном третьем, в четвертом, неметенном, бренчали на гитаре русские – обычные солдаты разных возрастов и годов призыва. Рота ждала отбоя, до двадцати двух оставались минуты.

— Слышь, солдат!… — Макс, улыбнувшись, махнул ему рукой, — иди сюда!…

Солдат подошел.

— Прими, — Макс сунул ему в руку почернелую, горячую кружку.

Солдат, посмотрел. Глотнул.

— Конфетку возьми, — Макс заботливо подвинул к нему конфеты. – Шоколадные, бери.

Солдат взял.

— Ты ешь…

Солдат развернул конфету, разжевал.

— Хорошо?…

— Мммм… — кивнул солдат.

— Слышь, солдат, котенка завтра спряч куда-нибудь… — Лицо Макса сделалось просительным, мягким.

— Куда?…

— Не знаю… Подумай…

— Ты ж хотел к старшине…

— Когда я его увижу?…

— Может к армяшке?…

— Факт!… – Микуха шмыгнул.

— Червонец, зови каптера…

— Хуй возьмет, — Булат наморщил нос.

— Ара!… – настойчиво, но без металла в голосе Макс бросил в темноту.

— Инч?… – не сразу раздалось из темноты.

— Калараскупинч!… –  с нескрываемым удовольствием по-армянски громко выругался Булат, Макс ткнул его в бок, Булат улыбнулся, поправил очки.

— Котенок поживет у тебя в каптерке денек-другой?…

— Кто?…

— Сюда иди…

Долго ничего не было слышно, наконец раздалось сопение и тяжелые, редкие шаги, словно шагал человек, ноги у которого были десятиметровой длинны.

Армяшка шел медленно, важно, он выступал.

— Садись…

— Э… — сказал армянин и показал рукой, что ему некогда, — что хочишь?…

— Котенок поживет у тебя в каптерке денек другой?…

— Что у меня, зоопарк?…

— Я-асно… — Булат чуть заметно кивнул.

— Ара…

Лицо Макса заострилось, помягчало вновь.

— Он маленький, он тебя не съест.

— А если проверка?…

— Ара, когда тебя в последний раз проверяли?…

— Никагда, — армянин гордо поднял голову, от чего заколыхался его толстый живот.

— Разъелся ты, Ара, в каптерке, — блестнув очками, тихо сказал Булат.

— Тебе, Булатаф, что, жалка?!… – тонко выкрикнул армянин.

— Жалко у пчелки в жопке, — спокойно отвечал Булат, поправляя очки.

— Ты Ара, ему не груби, отхлебывая, подмигнул Микуха, — а то он тебя зарежет.

Все знали, что Булат сидел за убийство, вышел через полсрока, был призван в стройбат.

— Я сам кого хочишь зарежу… — отвечал армянин, на всякий случай отстраняясь от Булатова.

— Насрет – сам убираешь… — армянин повернулся, поплыл, в сумерках растворилась его непомерная, словно набитая ватой, спина.

— Зарежешь армяшку?… – спросил Микуха, глядя вслед армянину.

— На хуй нужно, — уронил Булат, принимая опустевшую кружку из Микухиных рук, отхлебывая, прикусывая конфетой, — сам сдохнет.

— Ара, кто сдохнет?… – долетел из темноты обиженный, жирный тенор…

— Засохни, Булат… — Макс поднял огромную ладонь.

Булат, худенький, ростом с подростка, втрое меньше Макса, не повернулся, не изменился в лице.

— Министр обороны, Дмитрий Федорович Устинов!… – вдруг выкрикнул Булат.

Армянин пробурчал, что-то невнятное.

— На хер ты его кусаешь?…

— Я его на хую видал, — серьезно сказал Булат и поправил очки.

— Он нужен… — буркнул Микуха.

— Мне нет, — Булат слизал последние капли, развернул последнюю конфету, — он сука, он у своих ворует.

— Все воруют, — вздохнул Макс.

— Я нет. Я работаю.

— Работник…

— Хуй с ним, — Червонец закурил толстую, запашистую папиросу, пустил по кругу.

— Нееет… Раскулачить надо, — Булат затянулся, — пора.

— Булааат…