Андрей Васильев | «Пять»

— На той неделе солдачи пришли – мне старшина сказал…

— Я видел, — сказал солдат, — молодые полдня разгружали, каптерку до потолка забили.

— Мы где были?!…

— На объекте. Машины поздно пришли…

— Тогда надо было брать, — Макс шаркнул по лицу громадной ладонью, — на лестнице, пока несли…

— Мне на дембель не в чем идти, — продолжал Булат.

— Мне тоже, — сказал солдат. У меня и парадки нет.

— Я к армяшке – Булат поправил очки, — а он мне гражданские лапти сует. Нет, говорит, солдатских сапог, не привезли. За деньги, говорит, хочешь – достану… — Булат снова поправил очки, — за деньги я сам чо хошь достану.

— Зарежешь его?… – Микуха пьяными глазами уставился на Булата.

— Тебя зарежу!…

Микуха захохотал.

6

Солдат взглянул на часы.

Десять.

— Все, дядьки, отбой.

Солдат вышел в коридор : служба!…

К нему осторожно подошел дневальный, тот самый, которого ударил он сбитой рукой, который дерзил ему вечером.

— Отбивай роту.

— Рррота, отбой!!!… – прокричал дневальный и погасил свет.

Синяя лампа зажглась над широким дверным проемом, взвыли ржавые пружины кроватей, гитара все не унималась.

— Эй, харош там музика!… — донеслось из узбекского угла, — спать давай!… – бренчание продолжалось, как ни в чем не бывало.

— Отбой, бля!… – сердито сказал дежурный.

Гитара умолкла.

«Порядок в роте, — думал солдат, — это хорошо. Беглых нет, отсутствующих нет, в ночном нет, два кочегара в кочегарке кантуются, в роту никогда не приходят – грязные очень, забьют их тут, заплюют… В госпитале двое молодых, с голодухи нажрались какой-то дряни, отравились, один узбек в увольнении – к нему отец приехал… Итого пять.»

Солдат поднял глаза.

— Чо смотришь?…

Дневальный хлопнул глазами…

— Щас будем мыть?…

— Через час. Дай уснуть… Курите пока.

— Я не курю.

— Читай устав.

Солдат пожалел, что настоял на своем – из наряда в наряд взял этого черпака. Ему не хотелось ни с кем препираться, ни о чем не хотелось спорить, ему хотелось тишины, шелеста листьев, хотелось увидеть, услышать лес… Да, лес. Ему осточертел океан, который не умолкал и не менялся, который был всюду, куда не пойди, на что не взгляни – все принадлежало океану, было с ним связано, им погублено или у него взято. Только ночами океан исчезал, превращаясь в безбрежную черную равнину и можно было подумать, что там, под высоким берегом не вода, а земля, распаханная, пахучая, черная земля, огромное, до горизонта, поле, и стоя у окна, можно было мечтать о том, каким оно будет, это поле, когда зацветет. Но вот вставала луна, по воде пробегала дрож, лунная дорожка, будто пролитая серебрянная краска, перечеркивала черноту и становилось ясно, что там земли нет.

Летёха что-то хотел…

Солдат вспомнил просьбу лейтенанта.

Зайду.

Солдат подошел к дверям канцелярии, постучал – никто ему не ответил. Он постучал еще, толкнул дверь – лейтенант сидел на диване, обхватив голову руками и плакал.

— Товарищ летенант?…

— Чо надо, бля?!… – лейтенант утерся, поднял большие, заплаканные, как у ребенка, глаза.

— Вы просили зайти…

— Просил?…

— Да.

— Просил, бля… — согласился лейтенант, — ты это, бля, спроси у Макса… У него травы нет?…

— Травы?… Какой травы?…

— Маковой… Этой… Бля-ааа…

— Соломы?…

— Херово мне, пить мне нельзя!… – лейтенант всхлипнул, — уволят меня на хуй!… Жрать чо я буду?… Жить где?…

— Я спрошу…

Солдат закрыл дверь, выдохнул, помотал головой. Зрелище придавило его.

Подумал : спрошу…

Он слыхал, что минувшим летом Макс посылал с объекта молодых бойцов скосить в Заветах Ильича – убогом поселке, населенном сплошь военными моряками и их семьями, все маковые клумбы. Скосили в одну ночь, шуму тогда было много, офицерские бабы жаловались, Едуков распекал их, впрочем недолго. Травы тогда не нашли — да и как ее найдешь?… На военной стройке такая грязь и неразбериха — там слона можно спрятать — никто не сыщет, не то что пару мешков сухой травы…

Будить Макса не хотелось. Солдат, как и все тут, относился ко сну, как к  драгоценности, бережно, оттого, что вечно не досыпал сам, оттого, что все тут недосыпали. Может не спит еще… Солдат прошел в Максов угол – Макс лежал, подсунув подмышку котенка.

— Макс… — солдат дотронулся до огромной Максовой руки.

— Ну?…

— Слышь, ты…

— Говори…

— Летёха…

— Не тяни…

— Он это…

— Чо?…

— Травы просит…

— Какой травы?…

— Пыхнуть хочет лейтенант, — отозвался с соседней койки Булат.

Микуха одобрительно хрюкнул.

— Приспичило, блядь!…

— На хуй давал?… Расчухал, теперь клянчить будет…

— Червонец, у тебя нет?…

— Нет. Перед отбоем последнюю раскурили…

— И у меня нет!… Нету у меня тут, — прошипел Максим.

— Ну?…

— Чо ну?… Сказал же нету… Завтра!…

— Так и сказать?…

— Так и скажи.

***

— Нет у него…

Лейтенант сидел в той же позе, обхватив голову руками.

— Завтра, говорит…

— На хер мне завтра?!…

— Не знаю…

Солдат мялся, ему не хотелось здесь торчать, к тому же пора было мыть казарму.

— Я пойду, товарищ лейтенант.

— Погоди!… — Лейтенант вцепился в солдата мокрыми от слез руками, — посиди тут…

Солдат сел.

— Курить хочешь?… Кури, бля… — лейтенант бросил на стол пачку болгарских сигарет.

Солдат, подумал, закурил.

— Херово мне, Савельев… — лейтенант оторвал фильтр, закурил, затягиваясь жадно, слюнявя конец сигареты… — ох, как херово!…

Летенант сморщился, поглядел в окно.

— Тебе бывает херово?…

— Бывает.

— Ты чо делаешь, когда тебе херово?…

— Когда как…

— Не хочешь говорить?…

— Не знаю, что сказать… Тут всем херово…

— Да…

Оторвав фильтр, лейтенант прикурил другую сигарету.

— Башка трещит… Ломает!… Всего, бля, ломает!…

— Может у вас температура?…