Судьбы человеческие. РЭБЕ ЗАЛМАН
Последний раз я его видел шестьдесят лет назад. Немного в жизни каждого из нас проходит людей, которые нам кажутся образцом правильного человека. В моей жизни Ребе Залман был первым. Я тогда был ребёнком, многое выветрилось из памяти, кое-что восстановила моя мама, которой уже нет. Я запомнил ребе не в огромной чёрной шляпе, не с пейсами и не в длином чёрном сюртуке. Я помню чёрную бороду, бахрому цыцес, висящую из-под пояса, и кипу. На лацкане потёртого неопрятного пиджака — орден Красной Звезды. Советский боевой орден на груди раввина — это поражало воображение. Для нас, еврейских мальчишек из небольшого местечка, любой раввин был кем то, кого мы, по словам родителей, воспринимали как кого-то, кто был на один шаг ближе к Богу, чем остальное человечество. Но раввин — орденоносец, герой?
Больше всего я запомнил совершенно чёрные, как два отполированных камня, глаза на выкате и огромную без проседи, чёрную, как смола, бороду.
Я помню еврейские праздники. Мы, мальчишки, точно знали, когда на нашем полустанке на несколько секунд приостановится поезд, чтобы высадить несколько пассажиров, одним из которых будет РЕБЕ. Пока за оградкой «привокзальной площади» его ожидала персональная подвода, ребе Залман пожимал каждую протянутую ему руку и произносил при каждом пожатии «Шалом». Он не был «строгим» раввином, улыбка не сходила с его лица.
Ещё помню, мы, дети, расталкивали друг друга, каждому хотелось, чтобы ребе именно ему, как взрослому, пожал руку. Такое пожатие становилось предметом хвастовства «везунчика» на долгое время.
46-й голодный год. Носясь по единственной улице местечка, лугам и чужим садам, мы только на время забывали о чувстве голода. К празднику евреи стирали, латали и штопали дыры на одежде и собирали деньги — надо было пригласить ребе Залмана на праздник. Он проводил службу.
Мама рассказывала, что ребе брал только деньги на билет, остальное возвращал.
С нами, ребятами, он говорил на идиш и по-украински. Это были только те два языка, которыми мы владели в совершенстве.
Таким остался в моей памяти весёлый герой — ребе Залман. Больше ничего я не знал о его судьбе, о его жизни, до и во время войны, на протяжение десятилетий. За годы я написал очерки о многих человеческих судьбах и всё-таки укором глядел на меня пробел...
И тогда я предпринял поиски тех, кто мог мне рассказать о Залмане. Искал евреев из Житомира, родного города ребе Залмана, искал бывших жителей местечек Житомирской области. И... нашёл!
В том, что я сейчас пишу, большая доля участия принадлежит Розалии Львовне Слуцкер из Нью-Йорка и майору в отставке, ныне инвалиду, Исааку Перельману из местечка Народичи, живущему в доме для престарелых в Филадельфии.
На мой вопрос, откуда у раввина боевой орден и несколько медалей, добрая
Розалия Львовна ответила: «Глупый мальчик (мне — семьдесят), разве ты не
знаешь, что ребе был партизан, а потом был тяжело ранен в Будапеште?»
«Он жив?»
«Ты что, не понимаешь, если бы Залман был жив, ему было бы, наверно, сто лет. Наш ребе умер в семьдесят восьмом году от инфаркта прямо на улице. Он ещё был не старый. А тебя я помню и братика твоего маленького помню. Ты же сын Блюмы...»
Мне казалось, что тётя Роза говорит слишком много, но я был не прав.
Мы несколько раз подолгу были с ней «на телефоне», и я опять видел местечко Народичи — родину моей мамы, школу, в которой я учился, моих маленьких друзей, речушку Уж, луга, где играл босяком в футбол... и слушал о судьбе замечательного человека — раввина Залмана, фамилию которого не помнят или не знают ни Исаак Перельман, ни тётя Роза.
Вот что я узнал. Прежде всего, у Залмана нет детей, он никогда не был женат. Нет и племянников, во всяком случае, мне не удалось о них узнать.
Родился он приблизительно в 1910 году в Житомире. Его отец был парикмахером и активным членом небольшой синагоги, т.е. был тем избранным лицом, что сейчас называется председателем прихода. Как и многие еврейские мальчики, Залман рано начал посещать еврейскую школу «хейдер». Тогда же подоспела революция. Отец погиб в одном из еврейских погромов. Мать поступила на работу в школу уборщицей.
Мальчик фактически жил и воспитывался в доме дедушки — житомирского раввина.
Обладая великолепной памятью, Залман не только стал первым учеником в классе, но и прекрасно изучил иврит и научился вести субботнюю и праздничную службы.
Иногда он это делал будучи совсем юным прихожанином, когда дедушка заболевал.
Много фактов биографии ребе Залмана забыты, мало осталось людей, которые знали его. Но моя цель — не биография замечательного человека, Раввина и героя, а рассказ о его поступках, которые я помню или о которых мне удалось узнать.
Я знаю, что ребе до войны был раввином одной из двух житомирских синагог.
Это было «тёплое местечко», но существовали две причины, по которым он оставил приход и стал кочующим раввином. Он предпочёл полунищенское существование, потому что не хотел принять предложение быть осведомителем НКВД. Вторая — он чувствовал, что, разъежая по местечкам, он приносит больше пользы людям, которым он служил. В местечках не было синагог, и он возмещал пробел. Те, кто ещё помнят его службы, рассказывают, что главным в его проповедях было служение людям (всем людям, он никогда не говорил «евреям»).
Залман всегда отказывался от подачек и подарков. Вообще он считал, что религию нельзя «продавать за деньги».
Это был раввин, перед которым местные жители — украинцы снимали шапку, чтобы поприветствовать его так, как священнослужителя: «Добрый день, батюшка».
Это был раввин, который, приезжая в местечко, наносил первый визит парализованному Лейбе и делился с ним деньгами, которых у самого-то было немного. Когда Залмана спрашивали, почему бы ему не жениться на одной из славных девушек нашего местечка, он полушутя отвечал по-еврейски вопросом на вопрос: «А что, вам уже надоел ваш ребе?». Ребе считал, что религии надо отдать себя всего. Много ли вы, друзья, знали таких раввинов?
«Служить людям» — было целью его жизни.
22 июня 1941 года война застала его в Коростене. Залман рвался в Житомир. Там находилась его больная мама. Дороги были забиты беженцами, поезда были заняты бросившими свои партийные посты или разгромленные полки, бегущие «привилегированные» или эвакуирующиеся учреждения. Небольшое расстояние потребовало более трёх суток. Голодный и изнурённый Залман добрался до своей квартиры, где застал маму ещё живой. Большинство соседей уже эвакуировались. Умирающая мама просила его бежать. Залман отказался, а через два дня она умерла и в город вошли фашисты. Ещё через три дня повсюду были развешаны приказы, согласно которым евреям предписывалось пришить шестиконечные жёлтого цвета звёзды на одежду и переселиться в гетто, а ещё через несколько дней начались массовые расстрелы. Залман остался верен себе, его звали к умирающим и умершим, их было много, и ребе отпевал их и помогал хоронить по еврейскому обычаю. Он находил врачей и медсестёр и приводил их к больным для оказания медицинской помощи. А потом он сам исчез. Спасая тяжело заболевшего трёхлетнего мальчика, уже потерявшего родителей, Залман покинул гетто с ребёнком на руках и отправился по крестьянским домам с просьбой принять ребёнка. Он рисковал, его могли выдать и расстрелять как бежавшего из гетто, но он нашёл добрую семью, принявшую и выходившую ребёнка. Я узнал, что мальчика звали Сёмочка, он был спасён добротой новой мамы Клавы Дьяченко и ныне проживает в Израиле. Его мне ещё предстоит разыскать...
Залман рвался обратно в гетто, там он был нужен, но на пути его задержал немецкий патруль и бросил в эшелон. Эшелон был забит русскими военнопленными. В вагоне стоял невыносимый смрад, воды не давали. Когда поезд остановился «для выгрузки», половина пассажиров были мертвы. На живых скелетах сохранилось изорванное военное обмундирование. За время пути Залман переоделся в клочья умершего солдата и взял его документы. И вот он стоял, как и остальные пленные, покачиваясь в строю у вагона. После команды «Евреи и коммунисты, шаг вперёд!» и чёткого выполнения процедуры расстрела на месте, начался отбор тех, кто ещё держался. Залман не обладал выраженной еврейской внешностью и потому был отобран в рабочий лагерь.
О содержании военнопленных в рабочих лагерях написано так много, что ничего нового я не расскажу. Знаю только, что Залман ещё с двумя пленными во время работы по растаскиванию завалов уничтоженного партизанами поезда и ремонта дороги, бежал. Логика была проста: если есть взорванный эшелон, значит есть партизаны. Один из его спутников утонул, когда групка форсировала реку, а он и его второй спутник были разбужены окриком вооружённых людей, когда обессиленные заночевали в стогу сена. Это и были партизаны, может быть — первые партизаны Отечественной войны. Несколько дней беглецов держали под охраной, пытаясь выяснить, не шпионы ли.
Возможно их бы и расстреляли (на всякий случай), но помогло «вещественное доказательство».
Пришлось раздеться, чтобы доказать, что Залман — еврей и раввин. Партизаны
смеялись, но этот эпизод спас его жизнь и вернул ему имя ребе Залмана.
Интересно, что имя его в отряде так и было записано, как Залман сказал:
Имя — Ребе, отчество — Абрамович (на самом деле, это была его настоящая фамилия), фамилия — Залман. После войны это вызывало ряд недоразумений в официальных организациях, но ребе всегда гордился своими наградными удостоверениями, которые любил показывать и которые подтверждали, что он раввин и которые были подписаны неким генералом Лисициным.
В отряде Залман никогда не скрывал, что он еврей и раввин. Однажды парторг отряда забыл, что Залман принадлежит к религиозной «секте» и после очередной награды, доставленной с Большой Земли, когда раввину прикрепили орден Красной Звезды и он, взяв под козырёк, браво прокричал «Служу Советскому Союзу!», предложил ему вступить в ряды славной партии большевиков, Залману пришлось затратить немало усилий, чтобы объяснить, почему его религиозный сан не совместим с членством в великой партии Ленина-Сталина.
И всё-таки он был раввином и в отряде. Залман не только сам молился как настоящий еврей, он молился за каждого бойца, ушедшего на задание, он молился перед закладкой взрывчатки под опоры моста, он молился за выздоровление каждого раненого. Залман помнил, как боец-христианин, умирая от ран, попросил привести к нему Залмана, чтобы покаяться, и на последнем издыхании попросил: «Помолись за меня, батюшка!» Этот случай привёл к отрицательным последствиям. Парторг отряда был взбешён, и назначение Залмана командиром диверсионной группы было отсрочено на два месяца. Этот эпизод закончился почти благополучно, потому что уважение к «еврейскому батюшке» было безграничным.
Позднее диверсионную группу стали звать «бойцами Ребе». Его дружба с подчинёнными стала примером для других командиров.
Есть причина, по которой Ребе Залман стал сапёром. Дело в том, что ему пришлось объяснить тот факт, что ему Богом не позволено убивать и он будет громить ненавистного врага другими доступными ему способами. Став подрывником, он, конечно, убил сотни, может быть тысячи врагов, но он никогда не направил ствол оружия в человеческое существо. В Израиле было и до сих пор происходит много споров на эту тему. Давайте оставим решение на суд Господа.
В 1943 году огромная территория Украины была освобождена от врага.
Партизанские отряды один за другим вливались в ряды наступающей Красной Армии. Ребе Абрамовичу Залману было присвоено звание лейтенанта — командира сапёрного взвода. Еще год смертельной схватки с врагом уже в составе регулярных войск, год не по-человечески тяжёлой и опасной боевой работы, ещё несколько боевых наград. Залман получил несколько ранений, терял друзей и славно бил врагов. Он никогда, ни на одну минуту не забывал, что он еврей и раввин.
Войну ребе закончил в Будапеште, где получил несколько осколочных ранений в голову и грудь.
Несколько госпиталей, несколько операций. Когда его раздевали в приёмном отделении, фельдшер обнаружил под брюками Залмана бахрому цыцес. Он спросил Залмана что это, но ответа не получил. Офицер в очередной раз потерял сознание.
Уже после войны полуизлеченный ребе с постоянными сильными головными болями вернулся в разрушенный Житомир. Грудь, украшенная боевыми наградами, помогла ему получить свою квартиру, где он жил и где умерла его мама.
Ребе достойно служил людям и своему народу. Окружённый любовью прихожан, он жил на скромные заработки, не желая использовать ни единой, кроме самой необходимой копейки. Умер он внезапно, сердце остановилось прямо на улице.
На этом можно было бы закончить рассказ о героической жизни воина и раввина.
Есть боль журналиста: расстаться с героем своего рассказа — это как расстаться с ним самим.
Прощай, Ребе Залман. Спасибо за твою чистую жизнь. К счастью, в этом мире есть ещё много хороших людей.
АЛАН СЛЕПОЙ
Судьбы человеческие. РЭБЕ ЗАЛМАН
Последний раз я его видел шестьдесят лет назад. Немного в жизни каждого из нас проходит людей, которые нам кажутся образцом правильного человека. В моей жизни Ребе Залман был первым. Я тогда был ребёнком, многое выветрилось из памяти, кое-что восстановила моя мама, которой уже нет. Я запомнил ребе не в огромной чёрной шляпе, не с пейсами и не в длином чёрном сюртуке. Я помню чёрную бороду, бахрому цыцес, висящую из-под пояса, и кипу. На лацкане потёртого неопрятного пиджака — орден Красной Звезды. Советский боевой орден на груди раввина — это поражало воображение. Для нас, еврейских мальчишек из небольшого местечка, любой раввин был кем то, кого мы, по словам родителей, воспринимали как кого-то, кто был на один шаг ближе к Богу, чем остальное человечество. Но раввин — орденоносец, герой?
Больше всего я запомнил совершенно чёрные, как два отполированных камня, глаза на выкате и огромную без проседи, чёрную, как смола, бороду.
Я помню еврейские праздники. Мы, мальчишки, точно знали, когда на нашем полустанке на несколько секунд приостановится поезд, чтобы высадить несколько пассажиров, одним из которых будет РЕБЕ. Пока за оградкой «привокзальной площади» его ожидала персональная подвода, ребе Залман пожимал каждую протянутую ему руку и произносил при каждом пожатии «Шалом». Он не был «строгим» раввином, улыбка не сходила с его лица.
Ещё помню, мы, дети, расталкивали друг друга, каждому хотелось, чтобы ребе именно ему, как взрослому, пожал руку. Такое пожатие становилось предметом хвастовства «везунчика» на долгое время.
46-й голодный год. Носясь по единственной улице местечка, лугам и чужим садам, мы только на время забывали о чувстве голода. К празднику евреи стирали, латали и штопали дыры на одежде и собирали деньги — надо было пригласить ребе Залмана на праздник. Он проводил службу.
Мама рассказывала, что ребе брал только деньги на билет, остальное возвращал.
С нами, ребятами, он говорил на идиш и по-украински. Это были только те два языка, которыми мы владели в совершенстве.
Таким остался в моей памяти весёлый герой — ребе Залман. Больше ничего я не знал о его судьбе, о его жизни, до и во время войны, на протяжение десятилетий. За годы я написал очерки о многих человеческих судьбах и всё-таки укором глядел на меня пробел...
И тогда я предпринял поиски тех, кто мог мне рассказать о Залмане. Искал евреев из Житомира, родного города ребе Залмана, искал бывших жителей местечек Житомирской области. И... нашёл!
В том, что я сейчас пишу, большая доля участия принадлежит Розалии Львовне Слуцкер из Нью-Йорка и майору в отставке, ныне инвалиду, Исааку Перельману из местечка Народичи, живущему в доме для престарелых в Филадельфии.
На мой вопрос, откуда у раввина боевой орден и несколько медалей, добрая
Розалия Львовна ответила: «Глупый мальчик (мне — семьдесят), разве ты не
знаешь, что ребе был партизан, а потом был тяжело ранен в Будапеште?»
«Он жив?»
«Ты что, не понимаешь, если бы Залман был жив, ему было бы, наверно, сто лет. Наш ребе умер в семьдесят восьмом году от инфаркта прямо на улице. Он ещё был не старый. А тебя я помню и братика твоего маленького помню. Ты же сын Блюмы...»
Мне казалось, что тётя Роза говорит слишком много, но я был не прав.
Мы несколько раз подолгу были с ней «на телефоне», и я опять видел местечко Народичи — родину моей мамы, школу, в которой я учился, моих маленьких друзей, речушку Уж, луга, где играл босяком в футбол... и слушал о судьбе замечательного человека — раввина Залмана, фамилию которого не помнят или не знают ни Исаак Перельман, ни тётя Роза.
Вот что я узнал. Прежде всего, у Залмана нет детей, он никогда не был женат. Нет и племянников, во всяком случае, мне не удалось о них узнать.
Родился он приблизительно в 1910 году в Житомире. Его отец был парикмахером и активным членом небольшой синагоги, т.е. был тем избранным лицом, что сейчас называется председателем прихода. Как и многие еврейские мальчики, Залман рано начал посещать еврейскую школу «хейдер». Тогда же подоспела революция. Отец погиб в одном из еврейских погромов. Мать поступила на работу в школу уборщицей.
Мальчик фактически жил и воспитывался в доме дедушки — житомирского раввина.
Обладая великолепной памятью, Залман не только стал первым учеником в классе, но и прекрасно изучил иврит и научился вести субботнюю и праздничную службы.
Иногда он это делал будучи совсем юным прихожанином, когда дедушка заболевал.
Много фактов биографии ребе Залмана забыты, мало осталось людей, которые знали его. Но моя цель — не биография замечательного человека, Раввина и героя, а рассказ о его поступках, которые я помню или о которых мне удалось узнать.
Я знаю, что ребе до войны был раввином одной из двух житомирских синагог.
Это было «тёплое местечко», но существовали две причины, по которым он оставил приход и стал кочующим раввином. Он предпочёл полунищенское существование, потому что не хотел принять предложение быть осведомителем НКВД. Вторая — он чувствовал, что, разъежая по местечкам, он приносит больше пользы людям, которым он служил. В местечках не было синагог, и он возмещал пробел. Те, кто ещё помнят его службы, рассказывают, что главным в его проповедях было служение людям (всем людям, он никогда не говорил «евреям»).
Залман всегда отказывался от подачек и подарков. Вообще он считал, что религию нельзя «продавать за деньги».
Это был раввин, перед которым местные жители — украинцы снимали шапку, чтобы поприветствовать его так, как священнослужителя: «Добрый день, батюшка».
Это был раввин, который, приезжая в местечко, наносил первый визит парализованному Лейбе и делился с ним деньгами, которых у самого-то было немного. Когда Залмана спрашивали, почему бы ему не жениться на одной из славных девушек нашего местечка, он полушутя отвечал по-еврейски вопросом на вопрос: «А что, вам уже надоел ваш ребе?». Ребе считал, что религии надо отдать себя всего. Много ли вы, друзья, знали таких раввинов?
«Служить людям» — было целью его жизни.
22 июня 1941 года война застала его в Коростене. Залман рвался в Житомир. Там находилась его больная мама. Дороги были забиты беженцами, поезда были заняты бросившими свои партийные посты или разгромленные полки, бегущие «привилегированные» или эвакуирующиеся учреждения. Небольшое расстояние потребовало более трёх суток. Голодный и изнурённый Залман добрался до своей квартиры, где застал маму ещё живой. Большинство соседей уже эвакуировались. Умирающая мама просила его бежать. Залман отказался, а через два дня она умерла и в город вошли фашисты. Ещё через три дня повсюду были развешаны приказы, согласно которым евреям предписывалось пришить шестиконечные жёлтого цвета звёзды на одежду и переселиться в гетто, а ещё через несколько дней начались массовые расстрелы. Залман остался верен себе, его звали к умирающим и умершим, их было много, и ребе отпевал их и помогал хоронить по еврейскому обычаю. Он находил врачей и медсестёр и приводил их к больным для оказания медицинской помощи. А потом он сам исчез. Спасая тяжело заболевшего трёхлетнего мальчика, уже потерявшего родителей, Залман покинул гетто с ребёнком на руках и отправился по крестьянским домам с просьбой принять ребёнка. Он рисковал, его могли выдать и расстрелять как бежавшего из гетто, но он нашёл добрую семью, принявшую и выходившую ребёнка. Я узнал, что мальчика звали Сёмочка, он был спасён добротой новой мамы Клавы Дьяченко и ныне проживает в Израиле. Его мне ещё предстоит разыскать...
Залман рвался обратно в гетто, там он был нужен, но на пути его задержал немецкий патруль и бросил в эшелон. Эшелон был забит русскими военнопленными. В вагоне стоял невыносимый смрад, воды не давали. Когда поезд остановился «для выгрузки», половина пассажиров были мертвы. На живых скелетах сохранилось изорванное военное обмундирование. За время пути Залман переоделся в клочья умершего солдата и взял его документы. И вот он стоял, как и остальные пленные, покачиваясь в строю у вагона. После команды «Евреи и коммунисты, шаг вперёд!» и чёткого выполнения процедуры расстрела на месте, начался отбор тех, кто ещё держался. Залман не обладал выраженной еврейской внешностью и потому был отобран в рабочий лагерь.
О содержании военнопленных в рабочих лагерях написано так много, что ничего нового я не расскажу. Знаю только, что Залман ещё с двумя пленными во время работы по растаскиванию завалов уничтоженного партизанами поезда и ремонта дороги, бежал. Логика была проста: если есть взорванный эшелон, значит есть партизаны. Один из его спутников утонул, когда групка форсировала реку, а он и его второй спутник были разбужены окриком вооружённых людей, когда обессиленные заночевали в стогу сена. Это и были партизаны, может быть — первые партизаны Отечественной войны. Несколько дней беглецов держали под охраной, пытаясь выяснить, не шпионы ли.
Возможно их бы и расстреляли (на всякий случай), но помогло «вещественное доказательство».
Пришлось раздеться, чтобы доказать, что Залман — еврей и раввин. Партизаны
смеялись, но этот эпизод спас его жизнь и вернул ему имя ребе Залмана.
Интересно, что имя его в отряде так и было записано, как Залман сказал:
Имя — Ребе, отчество — Абрамович (на самом деле, это была его настоящая фамилия), фамилия — Залман. После войны это вызывало ряд недоразумений в официальных организациях, но ребе всегда гордился своими наградными удостоверениями, которые любил показывать и которые подтверждали, что он раввин и которые были подписаны неким генералом Лисициным.
В отряде Залман никогда не скрывал, что он еврей и раввин. Однажды парторг отряда забыл, что Залман принадлежит к религиозной «секте» и после очередной награды, доставленной с Большой Земли, когда раввину прикрепили орден Красной Звезды и он, взяв под козырёк, браво прокричал «Служу Советскому Союзу!», предложил ему вступить в ряды славной партии большевиков, Залману пришлось затратить немало усилий, чтобы объяснить, почему его религиозный сан не совместим с членством в великой партии Ленина-Сталина.
И всё-таки он был раввином и в отряде. Залман не только сам молился как настоящий еврей, он молился за каждого бойца, ушедшего на задание, он молился перед закладкой взрывчатки под опоры моста, он молился за выздоровление каждого раненого. Залман помнил, как боец-христианин, умирая от ран, попросил привести к нему Залмана, чтобы покаяться, и на последнем издыхании попросил: «Помолись за меня, батюшка!» Этот случай привёл к отрицательным последствиям. Парторг отряда был взбешён, и назначение Залмана командиром диверсионной группы было отсрочено на два месяца. Этот эпизод закончился почти благополучно, потому что уважение к «еврейскому батюшке» было безграничным.
Позднее диверсионную группу стали звать «бойцами Ребе». Его дружба с подчинёнными стала примером для других командиров.
Есть причина, по которой Ребе Залман стал сапёром. Дело в том, что ему пришлось объяснить тот факт, что ему Богом не позволено убивать и он будет громить ненавистного врага другими доступными ему способами. Став подрывником, он, конечно, убил сотни, может быть тысячи врагов, но он никогда не направил ствол оружия в человеческое существо. В Израиле было и до сих пор происходит много споров на эту тему. Давайте оставим решение на суд Господа.
В 1943 году огромная территория Украины была освобождена от врага.
Партизанские отряды один за другим вливались в ряды наступающей Красной Армии. Ребе Абрамовичу Залману было присвоено звание лейтенанта — командира сапёрного взвода. Еще год смертельной схватки с врагом уже в составе регулярных войск, год не по-человечески тяжёлой и опасной боевой работы, ещё несколько боевых наград. Залман получил несколько ранений, терял друзей и славно бил врагов. Он никогда, ни на одну минуту не забывал, что он еврей и раввин.
Войну ребе закончил в Будапеште, где получил несколько осколочных ранений в голову и грудь.
Несколько госпиталей, несколько операций. Когда его раздевали в приёмном отделении, фельдшер обнаружил под брюками Залмана бахрому цыцес. Он спросил Залмана что это, но ответа не получил. Офицер в очередной раз потерял сознание.
Уже после войны полуизлеченный ребе с постоянными сильными головными болями вернулся в разрушенный Житомир. Грудь, украшенная боевыми наградами, помогла ему получить свою квартиру, где он жил и где умерла его мама.
Ребе достойно служил людям и своему народу. Окружённый любовью прихожан, он жил на скромные заработки, не желая использовать ни единой, кроме самой необходимой копейки. Умер он внезапно, сердце остановилось прямо на улице.
На этом можно было бы закончить рассказ о героической жизни воина и раввина.
Есть боль журналиста: расстаться с героем своего рассказа — это как расстаться с ним самим.
Прощай, Ребе Залман. Спасибо за твою чистую жизнь. К счастью, в этом мире есть ещё много хороших людей.