ОЧЕНЬ СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ
Российская Академия художеств не знает имён и биографий художников, выставку работ которых проводит.
«Этот скверный анекдот случился именно в то самое время, когда началось с такою неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам», — писал Федор Михайлович Достоевский в 1862 году. А вот история, которая приключилась со мной, произошла совсем недавно, но место её действия, как и у Достоевского – Петербург, да и период похожий — очередной виток стремления к новым судьбам и надеждам, и лица, казалось бы, те же, но всё же, правда, немного другие. Рассказ я свой постараюсь сделать настолько документальным, насколько позволят мне мои скромные возможности, хотя многие, боюсь, поверят мне с трудом. Но это, как говорится, дело хозяйское.
Итак, прознала я про то, что в Академии художеств организована выставка «Советское искусство 1920-х—1950-х годов», и захотелось мне на неё пойти. Сказано — сделано. Приезжаю. Народу — никого, по трем огромным залам бродит несколько человек. Во, думаю, красота! Экспонаты как следует рассмотрю. Вхожу в первый зал, подхожу к картине и достаю блокнотик записать впечатления, хорошенький такой современный блокнотик — маленький, толстенький, в пластмассовой обложке. Я еще открыть его толком не успела, как ко мне подлетела служительница и голосом человека, на которого вот-вот наедет поезд, оповестила, что фотографировать нельзя. Я, говорю, не фотографирую.
— А что вы делаете?
Поскольку я еще ничего не делала, то решила уточнить, что же видится ревнительнице муз: «А что я делаю?».
— Фотографировать нельзя! – был ответ.
Решив направить разговор в творческое русло, интересуюсь у служительницы, как зовут художника, у полотна которого мы стоим, — имя его обозначено только инициалами, а у меня профессиональная любознательность, знаете ли.
— Не знаю, — ответила она уже голосом человека, которого поезд всё же не переехал. Ну, не знает и не знает, чай не экскурсовод. Хотя в Эрмитаже или Русском музее любой служитель вам с удовольствием расскажет массу историй и о художниках, и об их картинах, только спросите. Продолжаю осмотр экспозиции и замечаю, что все подписи содержат только фамилии, инициалы и год рождения (годы жизни) художников, еще год написания картины, но нигде ни одного полного имени. Перехожу в другой зал, интересуюсь там. Тоже не знают.
Журналистское упорство — качество всё же полезное, поэтому на другой день звоню по телефону, указанному на сайте академии, в радужной надежде всё выяснить — мне и для себя хотелось многие имена узнать, а заодно и биографии некоторых художников, хотя бы краткие — уж больно картины хороши! Например, С. Позднякова, потому что он имел смелость в 1937 году написать экспонируемую на выставке картину «Лесорубы», на которой сталинские зеки валят лес в морозной тайге. Меня интересовало не только имя художника, но и то, миновала ли его самого ГУЛАГская судьба.
Звоню, представляюсь. Женский голос звучит приветливо, но имен художников не называет и начинает долго говорить о том, что сотрудник, готовивший выставку, в отпуске, еще один, по связям с прессой, тоже отсутствует, а больше имена выяснить не у кого. Простите, спрашиваю, а вы кто?
— Научный сотрудник, но я советским периодом не занимаюсь.
Тогда я начинаю называть так называемому научному сотруднику источники поиска имен. Например, в личных делах выпускников, хранящихся в академии (а выставка, чтоб читатели были в курсе, составлена из фондов Научно-исследовательского музея Академии художеств и на ней было много работ «академистов»). Научная реакция: это невозможно. На моё ненаучное «почему?!» собеседница предлагает записать мои вопросы и передать их ученому секретарю музея Жанне Ивановне, с тем, чтобы завтра я перезвонила уже ей. Наступает завтра. Звоню. Ученый секретарь (кстати, должность, требующая степени доктора наук или, на худой конец, кандидата) записывает чуть ли не досье на меня, все телефоны, в том числе газеты, просит прислать текст моей статьи о выставке — всё диктую, статью тут же отправляю по электронной почте в надежде в благодарность за покорность получить желанную информацию. Ха! Записав всё, Жанна Ивановна заявляет, что имен и тем более биографий не знает.
— Это не моя тема.
— А выставка ваша?
— Выставка наша. А зачем вам такие детали, вы что, на советском периоде специализируетесь?
«И это столица! Просвещение!» — восклицал незабвенный Фёдор Михайлович. Эх, не было во времена Достоевского у Петербурга титула «Культурная столица», а то бы он что-нибудь посильнее сказал.
Не могу предположить, чтобы не только ученый секретарь, но любой научный сотрудник Эрмитажа или другого хранилища произведений искусства знал, допустим, имя Рембрандта, и не знал Петрова-Водкина. Но здесь, увы, «не Байрон». Чтобы не утомлять читателей, скажу сразу, что имен и биографий живописцев ни от кого в Академии художеств я так и не узнала, зато узнала большинство из них сама. Это оказалось просто: взять справочник членов Союза художников и прочитать там. А имена некоторых художников, кто не члены Союза, выяснила у их коллег — своих знакомых. И ушло у меня на всё про всё меньше часа.
Но если бы история с академией этим закончилась! Мне для иллюстрации статьи необходимо было несколько фотографий картин. Я и попросила прислать их по электронной почте или дать на компакт-диске. Что, уже слышите ответ? Да, он таким и был: «Я занимаюсь наукой, а не рассылкой!». Смиренно предлагаю поручить отправку неученому секретарю. Тоже невозможно. По тем же причинам: чего-то нет, кто-то отсутствует и т.п. Придет фотограф из газеты? Нельзя! Почему? Потому что в Музее Академии художеств, по словам его ученого секретаря, одна фотография стоит пять тысяч рублей. А вот много ли покупателей таких фотографий, ученая дама не сообщила.
— Но у вас в кассе висит объявление, согласно которого любой человек, заплативший 200 рублей за фотосъемку, может снимать картины хоть весь день! (В Эрмитаже, к слову, — 100 рублей).
— Вот платите и фотографируйте!
Справедливости ради должна отметить, что и с фотографированием вопрос в итоге решился. Правда, для этого потребовалось вмешательство шеф-редактора одной из петербургских газет, для которой я писала свою статью. Однако, когда мы с фотографом пришли на выставку, Жанна Ивановна неотступно шествовала следом и всё повторяла: «Хватит! Хватит!». В смысле — фотографировать. А так же про пресловутые пять тысяч рублей. А как же искусство, которое принадлежит народу, тем более, в государственном музее? Ведь народа этого опять на выставке почти не было, а так статья бы с фотографиями вышла, люди бы пришли. Статья-то моя вышла, и люди, наверное, пришли. Но имен художников они не узнали тоже.
«Что же! … вот мы все говорим, говорим, а коснется до дела, и только шиш выходит», — сокрушался Достоевский в своем «Скверном анекдоте». Да-а… Сменяются века в Государстве Российском, а шиш всё здесь — выходит и выходит. Ну, представьте себе!
Людмила Петрова
Фото Валерия Мишакова
P.S. Автора публикации по-прежнему интересуют полные имена выставлявшихся художников и их биографии, в частности, Н. Веселовой, Г. Зеленской, С. Позднякова, Н. Сергеевой, Н. Постникова, Р. Зеньковой и Б. Щербакова. Поэтому просим наших читателей, располагающих какой-либо информацией об этих художниках, позвонить в редакцию или написать автору по электронной почте: ludmilahotmail@rambler.ru.
Людмила ПЕТРОВА
ОЧЕНЬ СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ
Российская Академия художеств не знает имён и биографий художников, выставку работ которых проводит.
«Этот скверный анекдот случился именно в то самое время, когда началось с такою неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам», — писал Федор Михайлович Достоевский в 1862 году. А вот история, которая приключилась со мной, произошла совсем недавно, но место её действия, как и у Достоевского – Петербург, да и период похожий — очередной виток стремления к новым судьбам и надеждам, и лица, казалось бы, те же, но всё же, правда, немного другие. Рассказ я свой постараюсь сделать настолько документальным, насколько позволят мне мои скромные возможности, хотя многие, боюсь, поверят мне с трудом. Но это, как говорится, дело хозяйское.
Итак, прознала я про то, что в Академии художеств организована выставка «Советское искусство 1920-х—1950-х годов», и захотелось мне на неё пойти. Сказано — сделано. Приезжаю. Народу — никого, по трем огромным залам бродит несколько человек. Во, думаю, красота! Экспонаты как следует рассмотрю. Вхожу в первый зал, подхожу к картине и достаю блокнотик записать впечатления, хорошенький такой современный блокнотик — маленький, толстенький, в пластмассовой обложке. Я еще открыть его толком не успела, как ко мне подлетела служительница и голосом человека, на которого вот-вот наедет поезд, оповестила, что фотографировать нельзя. Я, говорю, не фотографирую.
— А что вы делаете?
Поскольку я еще ничего не делала, то решила уточнить, что же видится ревнительнице муз: «А что я делаю?».
— Фотографировать нельзя! – был ответ.
Решив направить разговор в творческое русло, интересуюсь у служительницы, как зовут художника, у полотна которого мы стоим, — имя его обозначено только инициалами, а у меня профессиональная любознательность, знаете ли.
— Не знаю, — ответила она уже голосом человека, которого поезд всё же не переехал. Ну, не знает и не знает, чай не экскурсовод. Хотя в Эрмитаже или Русском музее любой служитель вам с удовольствием расскажет массу историй и о художниках, и об их картинах, только спросите. Продолжаю осмотр экспозиции и замечаю, что все подписи содержат только фамилии, инициалы и год рождения (годы жизни) художников, еще год написания картины, но нигде ни одного полного имени. Перехожу в другой зал, интересуюсь там. Тоже не знают.
Журналистское упорство — качество всё же полезное, поэтому на другой день звоню по телефону, указанному на сайте академии, в радужной надежде всё выяснить — мне и для себя хотелось многие имена узнать, а заодно и биографии некоторых художников, хотя бы краткие — уж больно картины хороши! Например, С. Позднякова, потому что он имел смелость в 1937 году написать экспонируемую на выставке картину «Лесорубы», на которой сталинские зеки валят лес в морозной тайге. Меня интересовало не только имя художника, но и то, миновала ли его самого ГУЛАГская судьба.
Звоню, представляюсь. Женский голос звучит приветливо, но имен художников не называет и начинает долго говорить о том, что сотрудник, готовивший выставку, в отпуске, еще один, по связям с прессой, тоже отсутствует, а больше имена выяснить не у кого. Простите, спрашиваю, а вы кто?
— Научный сотрудник, но я советским периодом не занимаюсь.
Тогда я начинаю называть так называемому научному сотруднику источники поиска имен. Например, в личных делах выпускников, хранящихся в академии (а выставка, чтоб читатели были в курсе, составлена из фондов Научно-исследовательского музея Академии художеств и на ней было много работ «академистов»). Научная реакция: это невозможно. На моё ненаучное «почему?!» собеседница предлагает записать мои вопросы и передать их ученому секретарю музея Жанне Ивановне, с тем, чтобы завтра я перезвонила уже ей. Наступает завтра. Звоню. Ученый секретарь (кстати, должность, требующая степени доктора наук или, на худой конец, кандидата) записывает чуть ли не досье на меня, все телефоны, в том числе газеты, просит прислать текст моей статьи о выставке — всё диктую, статью тут же отправляю по электронной почте в надежде в благодарность за покорность получить желанную информацию. Ха! Записав всё, Жанна Ивановна заявляет, что имен и тем более биографий не знает.
— Это не моя тема.
— А выставка ваша?
— Выставка наша. А зачем вам такие детали, вы что, на советском периоде специализируетесь?
«И это столица! Просвещение!» — восклицал незабвенный Фёдор Михайлович. Эх, не было во времена Достоевского у Петербурга титула «Культурная столица», а то бы он что-нибудь посильнее сказал.
Не могу предположить, чтобы не только ученый секретарь, но любой научный сотрудник Эрмитажа или другого хранилища произведений искусства знал, допустим, имя Рембрандта, и не знал Петрова-Водкина. Но здесь, увы, «не Байрон». Чтобы не утомлять читателей, скажу сразу, что имен и биографий живописцев ни от кого в Академии художеств я так и не узнала, зато узнала большинство из них сама. Это оказалось просто: взять справочник членов Союза художников и прочитать там. А имена некоторых художников, кто не члены Союза, выяснила у их коллег — своих знакомых. И ушло у меня на всё про всё меньше часа.
Но если бы история с академией этим закончилась! Мне для иллюстрации статьи необходимо было несколько фотографий картин. Я и попросила прислать их по электронной почте или дать на компакт-диске. Что, уже слышите ответ? Да, он таким и был: «Я занимаюсь наукой, а не рассылкой!». Смиренно предлагаю поручить отправку неученому секретарю. Тоже невозможно. По тем же причинам: чего-то нет, кто-то отсутствует и т.п. Придет фотограф из газеты? Нельзя! Почему? Потому что в Музее Академии художеств, по словам его ученого секретаря, одна фотография стоит пять тысяч рублей. А вот много ли покупателей таких фотографий, ученая дама не сообщила.
— Но у вас в кассе висит объявление, согласно которого любой человек, заплативший 200 рублей за фотосъемку, может снимать картины хоть весь день! (В Эрмитаже, к слову, — 100 рублей).
— Вот платите и фотографируйте!
Справедливости ради должна отметить, что и с фотографированием вопрос в итоге решился. Правда, для этого потребовалось вмешательство шеф-редактора одной из петербургских газет, для которой я писала свою статью. Однако, когда мы с фотографом пришли на выставку, Жанна Ивановна неотступно шествовала следом и всё повторяла: «Хватит! Хватит!». В смысле — фотографировать. А так же про пресловутые пять тысяч рублей. А как же искусство, которое принадлежит народу, тем более, в государственном музее? Ведь народа этого опять на выставке почти не было, а так статья бы с фотографиями вышла, люди бы пришли. Статья-то моя вышла, и люди, наверное, пришли. Но имен художников они не узнали тоже.
«Что же! … вот мы все говорим, говорим, а коснется до дела, и только шиш выходит», — сокрушался Достоевский в своем «Скверном анекдоте». Да-а… Сменяются века в Государстве Российском, а шиш всё здесь — выходит и выходит. Ну, представьте себе!
Людмила Петрова
Фото Валерия Мишакова
P.S. Автора публикации по-прежнему интересуют полные имена выставлявшихся художников и их биографии, в частности, Н. Веселовой, Г. Зеленской, С. Позднякова, Н. Сергеевой, Н. Постникова, Р. Зеньковой и Б. Щербакова. Поэтому просим наших читателей, располагающих какой-либо информацией об этих художниках, позвонить в редакцию или написать автору по электронной почте: ludmilahotmail@rambler.ru.