ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
«ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ»
ВЕРА ЗУБАРЕВА
«Я ВОШЛА КОЛДУНЬЕЙ В ЗАЛ…»
Вера Зубарева — доктор филологических наук, чеховед, писатель, поэт и режиссёр. Родилась в Одессе. В настоящее время преподаёт в Пенсильванском университете. Автор одиннадцати книг на русском и английском языках, включая поэзию, прозу и литературную критику. Редактор литературно-философского журнала «Гостиная». В 1991 году вышел её первый сборник стихотворений «Аура» с предисловием Беллы Ахмадулиной. В 2003 году в Швейцарии вышло третье издание её книги «Трактат об ангелах» на русском и немецком (Pano Verlog, 2003) с рисунками Эрнста Неизвестного. Книга получила три диплома и награду «Топ Книга» на международной книжной ярмарке «Зелёная Волна».
От составителя. Стихи Веры Зубаревой зачаровывают философской мудростью, элегантностью и совершенством формы, пиршеством эпитетов, метафор и сравнений, остротой поэтического видения. Одна строчка: «Бог бросает пригоршни птиц» чего стоит!
Но я хочу обратить внимание на обращение Веры к читателю, которого она чувствует своим соавтором, и всей душой ощущает благотворную обратную связь в сцепке «поэт – читатель». Например, «Там читатель, творец моей жизни возник /…/ Я его создала, чтоб однажды меня сотворил он из собственной жизни за это» и др. И я, благодарный и восторженный читатель Веры Зубаревой, искренне благодарю ее за такое признание!
Ян Торчинский
* * *
Теплеет. У светил
За срывом срыв. Никак
Не может им помочь
Виновник бытия.
Испепеляет тьму
Взорвавшийся зигзаг.
«Жизнь звезд так коротка!»
Я думаю, грустя.
Пока я длю свой день
И медленно живу,
Прослеживая связь
Мгновений и эпох,
Они летят, летят,
Как будто бы главу
Листает за главой
Нетерпеливый Бог.
И достаёт лишь сил,
Чтоб крикнуть: «Не спеши!»
О, краткий путь светил,
О, долгий путь души…
* * *
Бог сочиняет план.
Голова его не прикрыта.
Небо и океан –
Два полюса одного магнита.
Выпотрошенный краб
Стал дворцом для морских насекомых.
Важнее плана стократ
Затаённый божественный промах.
Переполняется лист
Постановками вечных вопросов.
Бог – идеалист,
Как любой прирождённый философ.
Солнце меняет заряд.
Небо вступает в климакс.
Я наблюдаю закат
Солнца – из плюса в минус.
Лист превращается в сеть
И ветром заброшен в звёзды.
Хочется посмотреть,
Что там. Но очень поздно.
* * *
Памяти отца,
Кима Беленковича
К морским глубинам тянется душа.
Там всё знакомо – кривизна пространства,
И копошенье – эхо вечных странствий,
И тьма, откуда жизнь произошла.
К морским глубинам тянется душа.
Туда же осень тянется за летом,
Туда уходит день за новым светом
И мысль за отрицаньем рубежа.
К морским глубинам тянется душа,
Чтоб в голос крови вслушаться взатяжку,
Следить, как жизни бродят нараспашку
По кромке неизвестного числа,
И ощущать привязанность нутра
К рассеянному тлению заветов
И расщепленью памятных моментов
На бесконечность краткого вчера.
* * *
Где загорали вы? В Италии,
На склоне года, в ноябре,
В предместье Рима – в той дыре,
Что и названья не слыхали вы,
Что и на карте не искали вы.
В такой невиданной мечталии
Я загорала в ноябре.
Сияли глянцами магнолии.
Всё было так, как говорю.
И тосковала я не более,
Чем принято в сием краю.
И восхищалась я: в Италии
На этом самом берегу
Я ль очутилась, я ли, я ли, я!..
И плыл обернутый в фольгу
Кусочек жизни в поднебесье
Туда, где нет уже тепла,
Где я была,
Где быть могла –
К далекой, дорогой...
К Одессе...
* * *
Ныряет ночь
В узорах и изломах
Под тяжесть разодетых насекомых.
Панбархатом обшитое крыло
Дородной бабочки даёт внезапно промах
И возмущённо бьётся о стекло.
Феерии бессчётных светляков,
Что мчатся на огни особняков,
И разлетаются на мелкие осколки,
И сыпятся на травы и на ёлки.
Достигнуты заветные места.
Но как же и кому досталась та,
Другая жизнь, в нехитром до-мажоре
Проигранная запросто, с листа?
Опасный аромат любви и скорби
Разлит по дому, и жуки-гиганты
Штурмуют окна замкнутой веранды,
Запаянной, с их точки зренья, колбы,
Откуда ты, должно быть, происходишь –
Второй судьбы искусственный зародыш.
* * *
Я – была. Параллельно с легендой,
Исключившей меня из числа,
Вопреки её фабуле бедной –
Я была, я была, я была.
Ничего не поделаешь с этим,
Хоть оспорь мою душу и плоть.
Кредит свой по родившимся детям
Пересмотрит навряд ли Господь.
О, безмолвье столиц и провинций!
Скольких ты загубило – не счесть.
Не известны ни судьбы, ни лица
Тех, кто вдруг под рукой летописца
Оживёт и заявит: «Я – есть».
* * *
Инне Богачинской
Стихи – это письма,
На которые не бывает ответа,
Брошенные в ящик для того, чтоб пересечь,
Все четыре стороны света
И обнаружить в пространстве течь,
Сквозь которую просачивается время.
Письма, щедро написанные теми,
Кто снаряжает эпохи, отчаливающие вниз –
За пределы оси абсцисс.
Письма, отправленные вослед
Неминуемому крушенью,
Письма, похожие на менуэт
С тенью,
Письма, которым переваливает за миллион
Пока дойдут до своего адресата,
И которые несёт почтальон
В безвозвратность эдемского сада.
* * *
Когда же всё закончилось, и мгла
Надела траур на бессилье веток,
Тогда с листом бумаги у стола
Осталась я, как дня посмертный слепок.
Ночь напролёт пульсировал зрачок,
Увидевший агонию заката,
И осмыслял все смерти как скачок,
А жизни все – как торжество Возврата.
А на другом конце мирских забот,
Не помня смерти, воскресал восход.
Но воссоединиться не могли
Событья два,
Два опыта,
Два спора,
И ликовал язык чужой земли
В тональности рассветного мажора.
ЧИТАТЕЛЬ
Где-то там, в тишине отдыхающих книг,
Где в укромном пространстве
темнеющей полки
Жив мой путь,
по вселенским масштабам – недолгий,
Там читатель, творец моей жизни, возник.
Он родился из мысли о нём, и из всех
Самых лучших картин я его наделила
Появленьем, чтоб он, набирающий силы,
Тратил их на меня – весь бессмертный свой век.
Я его создала как свою ипостась,
Как желание новых своих траекторий,
Как готовность разрушить привычную связь
Между тем, что вначале, и после, и вскоре.
Я его создала из пустынного дня,
В этот час, где ни слова в ответ, кроме света.
Я его создала, чтоб однажды меня
Сотворил он из собственной страсти за это.
* * *
Ты ли в этот час вечерний
Вспомнил обо мне,
Или множество значений
В этой тишине?
В мире паузу нащупал
Дух ночной зари,
Подсветил луну и купол,
Где душа внутри.
Вздохом отуманил где-то
Тёплый край земли.
Вниз по насыщенью света
Небеса стекли.
Всё смешало ночи русло,
Слух смущён, глаза,
И фантазии от чувства
Отделить нельзя.
* * *
Всё я придумала! Любовь – игра фантазий.
Уйми фантазию, и будешь обречён
На беспросветную рутинность связей
И на мельканье судеб и имён.
То полная моя негодность к здравым,
Практическим оценкам и делам,
Пристрастие к пленительным отравам,
Что озаряют весь любовный хлам.
То полное моё непониманье,
Как отделить предмет любви от глаз,
Где сон и явь соседствуют на грани
И сотворяют каждого из нас.
* * *
Когда я жду, что ты придёшь ко мне,
Я думаю о следующем дне –
С разорванными образами встречи,
С косым лучом на мёртвой простыне.
Я никогда не жду тебя назад,
И я люблю античный этот сад,
Где к каждому прохладному обломку
Приникнет лоб, спасённый от утрат,
Где наблюдает время-западня,
Как спит в него попавшая ступня
В текучих складках гипсовой постели
От статуи любившего меня.
* * *
Тяжёлый август за окном
Всей грудью душно лёг на травы,
И перевёрнутый вверх дном,
Пустует месяц, сплошь дырявый.
Даны вечерние часы,
Чтоб передумывать законы.
Касаясь выпавшей росы,
Искрится воздух заземлённый.
Растёт привычная боязнь
Закрыть глаза, упасть в пустое.
И сон отложен, будто казнь,
Перед последнею мечтою.
Всё выше уровень частот
В послезакатном пепелище.
И зазвучавший небосвод
Сквозь лунное мигает днище.
* * *
Ты рассказывал мне о делах
И придумывал каждое слово.
Я-то знаю! Со мною в стихах
Никогда не бывает такого.
Этот всем надоевший досуг –
Как безвкусное яблоко в марте:
Тот же вялый картофельный звук
И жеванье не всласть и не кстати.
Как там было не с нами зимой
Неизвестного года и века?
Диалог был до крови немой,
Лишь трещала предательски ветка.
...А потом я пыталась впотьмах
Проиграть все сначала, сначала...
Но такого ни в снах, ни в стихах
Ни тогда, ни потом не бывало.
* * *
Новый год подступает ко мне,
Словно к горлу колючий комок.
И со мною почти наравне
Опечален рождественский Бог.
Никакого не нужно тепла.
Никакого не нужно стола.
Если б мне хоть немного свободы,
Я б в лесу эту ночь проспала
Среди белых гигантских ветвей
Или может быть, возле корней,
Как медведица или как птица, –
Это было бы лесу видней.
А на утро пришла бы к тебе.
Ничего б не случилось со мной.
И опять, как ни в чём не бывало,
Я бы стала твоею женой.
* * *
Что нынче творится в дремучем лесу?
Наверное, холод – зима на носу.
Наверно, сверкает земля по утрам
И веет этюдами вьюги от рам.
Прорваться хотя бы на миг из тепла
Туда, где сидит человек у стола
И чистит ружьё, и глядит на огонь.
Ему на плечо положу я ладонь.
Потрётся щекой о моё колдовство
И скажет тихонько: «Здесь нет никого».
И как-то внезапно закончится день,
И вьюга на стёкла надует мишень.
Он примется снова за чистку ружья.
И жаль, что добычею стану не я.
* * *
Все было, как всегда – вода вскипела,
Разбуженная ласками огня...
Да нет, не так! Тому назад два дня,
Пожалуй, я понятья не имела
О всех интимнейших нюансах дела,
Которое слагалось для меня
Из двух периодов: нагрева и кипенья
(И плюс мое слепое нетерпенье).
Теперь же заворожено смотрю:
Воды одежду – медную броню –
Огонь ласкает, мерно распаляясь.
И я уже навряд ли изменю
Свой взгляд на вещи, выдав октябрю
Все, что с меня по строчкам причиталось.
Люби, огонь, и – полюби, вода.
Соединяйтесь для исчезновенья.
Периоды нагрева и кипенья –
Условность, схема, но за ней всегда
Направленность и апогей стремленья.
* * *
Бог бросает пригоршни птиц
С вершины своей горы.
Небо, вышедшее из-под рук кружевниц,
Ловит его дары.
Совсем мальчишка. Никаких забот.
С утра до ночи один.
Не носит нимба и вообще живёт,
Словно простолюдин.
Он так легкомысленно мчится вниз,
Выделывая «колесо»!
И я умоляю себя: «Берегись!
Он быстро забудет всё».
* * *
Закончилось очарованье,
Как бал для Золушки. «Ноль-ноль»
Помигивает на экране
В сопровожденье си-бемоль.
Встаю, отдёргиваю шторы,
И очертаниями волн
Из ночи наплывают горы
На зарешёченный балкон.
Нет ничего великолепней,
Чем чувств сиюминутных спад,
Чем вал девятый горных гребней,
Чем небо в миллион карат
И эта суверенность мира
С его немыслимым Всегда,
Чем прежнего ориентира
Сгорающая сверхзвезда.
* * *
Я говорю: «Прощай!»
Дорога домой – по небу.
Дорога домой по небу –
Так возвращаются в рай.
Так возвращаются в рай
Злые обманщицы Евы –
Злые обманщицы Евы,
Что говорят: «Прощай!»
Да, говорят: «Прощай!» –
Жалят больнее змея.
Жалят больнее змея
И – возвращаются в рай.
* * *
За полдень. Спуск немного крут.
С его вершины виден город.
Там – ты. А бесконечность – тут.
И надвое весь мир расколот.
Воткнула зонт в песок. Лежу,
Июля пагубная жрица.
И на песчинки жизнь дробится,
И я ума не приложу,
Как ею мне распорядиться.
Считаю в томике листы.
Делю количество на время,
Чтоб знать, с какой строкой в поэме
Нагрянешь, всё меняя, ты.
И кончится весь этот фарс,
Моё бессмертие прервётся,
И низведя до мига час,
Помчится бешеное солнце.
* * *
Вы любили меня –
До прихода друзей, до расспросов.
Вы любили меня
В глубине этих снежных заносов,
В глубине –
Где окно залепило, и вход, и площадку,
И где многое было
Вопреки не любви, но порядку.
Вы любили меня –
Не прослушав ни строчки, ни слова.
Вы любили меня…
Ни хорошего в том, ни худого.
Был ваш замысел прост,
И любовь – в незатейливой роли:
Словно снежный занос,
Потому что февраль – и не боле.
* * *
Вот слышу – по ступеням ты идешь,
Вот слышу –
ключ твой в скважине играет
И не поймет, и не подозревает,
Как металлический мотив хорош.
Нарочно не пойду тебе навстречу.
Послушаю еще немного, как
Поет приход
Твой торопливый шаг,
И каждый в пении нюанс подмечу.
Вот полоса от света разлилась
И вспыхнула в предчувствии подъёма
И обострилась внутренняя связь
Между тобой и каждой точкой дома.
Спеши ко мне!
Подумай, что дремлю,
Не догадайся,
Что давно я слышу,
Как ты одежду складываешь в нишу,
И как я это все в тебе люблю.
* * *
Ничего, ничего не даётся руке –
Ни обнять, ни принять.
Я опять в тупике.
Мне беспомощность эта не в новость.
А когда-то и я ведь была налегке
И от жизни всамделишней – на волоске.
А теперь – только беглая повесть.
Всё бросаю, как есть.
Снова жить на износ,
Чтоб писать, как лететь.
И какой с меня спрос?
Всё равно, что с дитя или ветра.
Только всполох руки,
Не сумевшей обнять, –
Вот и всё, что успеешь ещё воспринять
В пятицветье мгновенного спектра.
* * *
Утечка летней благости, и дождь,
Срывает небо в приступе истерик,
А ты идёшь, идёшь, идёшь, идёшь –
Как одинокий движущийся берег,
Минуя погрустневшие дома,
Стоящие всю жизнь свою на рейде.
Мечта уплыть навек погребена
В фундаменте, как мавзолее смерти.
Всё мимо, мимо – чьих-то окон, глаз,
Планет, сосущих млечности созвездий...
Ты движешься, и сохранён баланс
Между чредой стремлений и бездействий.
Ты порождаешь цели бытия –
Его извечный вектор, центр и фокус.
И предназначен постигать тебя
Вокруг располагающийся космос.
В ДОЖДЬ
В дождь сильнее привязанность к дому
Дольше улицы вьются к теплу,
Придается значенье подъему
И разрытой трубе на углу.
В дождь все земли приходят к единству
По слезе, по струе, по реке –
По земному размазавшись диску –
И молчат на одном языке.
Как с педали не снятая нота,
Резонируют капли в окно.
В дождь всегда вспоминается что-то,
Что, казалось, просохло давно.