СУВЕРЕН�ЗАЦ�Я ПРОТ�В МОДЕРН�ЗАЦ��

Сергей МАРКЕДОНОВ

Сегодня Туркменистан находится в фокусе внимания политиков и экспертов не только постсоветского пространства. Одна из самых информационно закрытых стран мира (в этом плане даже КНДР являлась конкурентом для центральноазиатского государства) открывается миру. � это, пожалуй, первое и самое ощутимое последствие смерти Сапармурата Ниязова, «отца туркмен». О других судить пока рановато. Сейчас все экспертные и политические прогнозы относительно будущего Туркменистана носят скорее спекулятивный характер, поскольку все наши представления о формальных и неформальных институтах власти в этой стране, реальной степени внешнего воздействия, планах туркменского политического класса чрезвычайно ограничены. Однако смерть многолетнего вождя («Сердара») Туркмении дает возможности для осмысления перспектив российской политики на постсоветском пространстве. Сегодня Туркменистан может (и должен) стать тем зеркалом, в которое российским дипломатам было бы небесполезно заглянуть, для того чтобы увидеть собственные изъяны и просчеты.
21 декабря 2006 года на ОРТ дискутировалась проблема «Должна ли Россия защищать свои интересы в СНГ даже ценой конфронтации с Западом?» Оставим в стороне не вполне корректную постановку самого вопроса. Запад — это, по крайней мере, позиции США и Европейского Союза, которые далеко не всегда и не во всем совпадают. Это в очередной раз продемонстрировал и последний Рижский саммит НАТО. Это почти каждый день демонстрируют и геополитические расхождения между США и Францией, США и �спанией. Да и сам блок НАТО далеко не такой монолит, каким его представляют пропагандисты, как из Брюсселя, так и из Москвы. Но, в конце концов, ТВ-программа с элементами шоу не должна учитывать дипломатические тонкости. Она рассчитана на массового телезрителя (которого, однако тоже не мешало бы просвещать). В этой ТВ-программе активное участие принимал председатель думского комитета по СНГ Андрей Кокошин. В ходе дискуссии Кокошин озвучил несколько принципиальных тезисов, характеризующих нынешнюю философию российской политики в СНГ. Один из них впрямую касался российского подхода к Туркменистану. На вопрос, не мешает ли российской дипломатии тоталитарный характер ниязовского режима, Андрей Кокошин ответил, что многолетнее пребывание на посту Сапармурата Ниязова — это «суверенный выбор туркменского народа». Таким образом, представители российской власти уже не в первый раз рассматривают нашу внешнюю политику как следование принципам «суверенной демократии» на постсоветском пространстве. Ранее схожий подход во время своей публичной лекции (29 июня 2006 года) озвучил начальник Управления Президента России по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами Модест Колеров. Кремлевский чиновник, считающийся одним из разработчиков стратегии России в СНГ, сделал вывод о полезности укрепления «пронациональных сил» в постсоветских государствах (то есть прогрузинских в Грузии, проармянских в Армении, протуркменских в Туркмении). �, естественно, речь шла об уважении к выбору того или иного народа в СНГ.
Таким образом, сегодня российский истеблишмент открыто провозглашает, что Москва, в отличие от Вашингтона, не будет предъявлять к своим партнерам каких-то строгих «демократических требований». Ни «права человека», ни легитимность выборов, ни уважение прав этнических меньшинств не будут заботить Кремль, если партнер регулярно поставляет газ или другое нужное сырье, а также противится «западному» проникновению на постсоветское пространство. При этом форматы и реальное влияние на российскую внешнюю политику «западного проникновения» не обсуждается содержательно. «Если это выгодно Западу, то Россия что-то обязательно теряет» — вот фактически официальный лозунг сегодняшней российской внешней политики. Таким образом, для официальной власти приоритетом является поддержание имиджа России как ведущей державы в СНГ, играющей здесь эксклюзивную роль. Ради этого Москва готова мириться и с умеренно авторитарными, и с откровенно тоталитарными режимами. Сегодня прокремлевские политологи все чаще озвучивают тезис Теодора Рузвельта о том, что имярек диктатор «сукин сын, но это наш сукин сын». Таким образом, идея, что сырьевые и политические интересы важнее демократии, овладевает массами российской элиты (включая и интеллектуально продвинутых Колерова и Кокошина).
Однако принесло ли России следованиие подобной концепции ощутимые дивиденды? Ответ на этот вопрос мог бы прояснить причины многих неудач российской политики в СНГ. В течение 2000-х гг. Москва в угоду идее демократии как не более чем инструмента для реализации внешнего вмешательства для суверенных геополитических игроков отказалась от диверсификации своих отношений с туркменским политическим классом. Если в ельцинские времена в Москве получали прибежище те, кто не соглашался с «единственно верным курсом» Туркменбаши, то затем Россия перестала быть страной, принимающей эмигрантов. � что в результате? Вся политика Туркменбаши (и внешняя, и внутренняя) была монополией одного человека. Этот человек определял и отношения с Россией, и тот объем поставок газа, на которые рассчитывала Москва для проведения своей политики «газовой империи». Теперь этого человека нет в живых. Следовательно, все нити этой политики исчезли вместе с физической смертью автора «Рухнамы». В случае «смены вех» туркменской политики на российском направлении спросить будет не с кого. Ответственных институтов в центральноазиатской республике нет, а с исчезновением конкретной персоны персонифицированная политика перестает работать. Но есть ли у Москвы сегодня «свои люди» в первом, втором, третьем эшелонах власти Туркмении? � насколько эти люди вообще готовы к продолжению «пророссийского курса» Ниязова? Так уж получилось, что Ниязов ассоциируется у своих соратников с политическими репрессиями, которые, в отличие даже от соседнего Узбекистана, приобрели прямо-таки советские масштабы. Вместе с тем «строгости» Сердара ассоциируются с Россией, которая потакала ниязовской «суверенной демократии».
Политический класс Туркменистана сегодня вряд ли захочет либерализации по западному образцу. Для таковой просто нет массовой поддержки и опоры. Но от чего соратники Туркменбаши не отказались бы, так это от некоего Habeas corpus Act — акта, который если и не полностью запрещал бы репрессии, то хотя бы дозировал и формализовал их. Но могут ли эти соратники рассчитывать в своих устремлениях на Россию, элита которой так презрительно смотрит на всякие проявления демократии и прав человека? Логично предположить, что свой запрос туркменские номенклатурщики обратят по другому адресу. Туда, где слова «демократия» и «свобода» хотя бы в пропагандистских целях что-то значат. � сделают они это не из чистого альтруизма, а по соображениям инстинктов жизни и власти. Сегодня они понимают, что новый «Сердар» с помощью России будет гнуть их в бараний рог, а управу на него в Москве нельзя будет найти. Между тем смерть Ниязова — это шанс для них избавиться хотя бы от репрессий и приобрести блага брежневской демократии (т.е. свободы внутри правящей элиты). Но готова ли Москва гарантировать такую хотя бы «брежневскую» модель свободы? Если нет, то тогда тщетно пытаться разглядеть в ситуации происки Запада. Поддержка одной лишь действующей власти на просторах СНГ существенно ограничивает российские возможности. �мей сейчас Москва «своих» в окружении Ниязова, среди эмигрантов-оппозиционеров, то могла бы более успешно сыграть «свою партию» и в Туркменистане, и в Центральной Азии вообще. Да, роль политэмигрантов сегодня минимальна, но при возможной либерализации режима она будет возрастать. Непонятно, почему Кремль добровольно отказывается от роли «демократизатора», уступая эту площадку ЕС и США.
В случае с Туркменистаном чрезвычайно важен и другой аспект. Потакая ниязовской «суверенной демократии», Москва в 2003 году пошла фактически на предательство своих соотечественников, оказавшихся заложниками у ниязовского режима. Тем самым официальная Россия продемонстрировала всему миру, что сырье для нее важнее, чем собственные граждане. Весьма показательно, что тему россиян в Туркмении и защиты их прав в ООН поднимали даже США (редкий случай в американской дипломатии), но не РФ. Этим Москва показала собственную слабость. Предпочитая туркменские суверенные права, Кремль продемонстрировал, что права россиян за рубежом для него не более, чем пиар и разменная монета. Это был своеобразный месседж всему СНГ. Во-первых, Москва может прощать любые нарушения прав русскоязычных, если из всех друзей ее предпочитают США и Европе. Во-вторых, именно Россия является покровителем всех диктаторов, даже нарушающих права ее же граждан. Тогдашнее решение по Туркмении (имеется в виду отказ от силового давления на Туркменбаши) отвернуло от России многих молодых перспективных политиков и бизнесменов не только в Центральной Азии.
Тогдашний выбор Кремля многие склонны недооценивать. Между тем это существенно изменило репутацию России. �з страны, являющейся самой демократической в СНГ (единственная федерация, территория приема политэмигрантов и прочее), РФ стала медленно, но верно превращаться в государство, выступающее за консервацию отсталых политических порядков и архаики. Впоследствии именно этот туркменский опыт был распространен и на другие регионы Содружества (Украина, Абхазия, Азербайджан). Чего стоит только заявление группы российских наблюдателей о том, что парламентские выборы в Азербайджане (ноябрь 2005 года) состоялись, сделанное до официального заявления Ц�К республики! А что в результате? Российская политика используется для защиты неконкурентных и нетранспарентных режимов, а сама РФ ничего от этого не получает. Наша поддержка Туркменбаши с его смертью не гарантирует Москве автоматического продления «векового газового сотрудничества», а поддержка �льхама Алиева никоим образом не подействовала в сторону снижения американского влияния в Азербайджане. Сегодня многие в Москве отказываются понимать, что симпатии к РФ �слама Каримова носят так же конъюнктурный характер и объясняются не вполне адекватной реакцией США и ЕС на андижанские события. Прояви Вашингтон и Брюссель большую сдержанность, прагматизм и реализм, не было бы сегодня одного из основателей антироссийского по своей сути ГУУАМа среди друзей Кремля. � если завтра в Госдепартаменте США внимательно прочтут труды Фарида Закария (в которых говорится о весьма незначительных коридорах возможностей для демократии в исламском мире) и поймут, что Каримов — это меньшее зло, по сравнению с исламистами из «Хизб-ут-Тахрир», то дрейф Узбекистана на Запад станет решенным делом. Но так далеко в Москве сегодня никто не загадывает. Главное — насладиться самим фактом изгнания США из одной центральноазиатской республики.
Москва в своей политике на постсоветском пространстве фактически воспроизводит практику Российской империи и Священного Союза в период после наполеоновских войн. Поддержку получают только те режимы, которые не имеют «революционного происхождения». Революционеры не имеют доступа «ко двору». Однако в сегодняшних условиях у РФ нет ни ресурсов империи, ни поддержки со стороны великих держав. Ограниченность подобной стратегии понимал даже Александр III, пошедший на союз с республиканской Францией под звуки «Марсельезы» — ради стратегических интересов России.
Сегодняшняя российская элита не в состоянии осознать простейшие истины. Во-первых, целью российской внешней политики в СНГ является не поддержка коррумпированной партноменклатуры, а следование интересам России и ее граждан. Во-вторых, если политика Кремля нацелена на эффективный результат, она не может противопоставлять стабильность и развитие (читай: модернизацию). Следовательно, миссия России не может сводиться к «замораживанию» и «сдерживанию». Она должна поощрять модернизацию, которая может стать основополагающей предпосылкой и для стабильности, и для демократии. Сама по себе стабильность без поддержки процессов развития как раз и ведет к революционным обвалам по-грузински и по-киргизски (и, кстати, по-узбекски, если говорить об Андижане), с последующим вытеснением России.
Процессы модернизации в странах СНГ могут идти разными путями. Главное — чтобы при любом раскладе происходило поступательное развитие, а не превращение страны в тихое авторитарно-коррупционное болото. Содействие особому типу модернизации, когда институциональные изменения в экономике, власти и обществе идут впереди отвлеченных формально-юридических схем, и могло бы стать реальной миссией России в СНГ.

Polit.ru

Сергей МАРКЕДОНОВ