«РУССК�Й ПРОЕКТ» VS. РОСС�Я

Сергей МАРКЕДОНОВ

На фоне кадровых перестановок в высших эшелонах российской власти, а также многочисленных дискуссий о геополитических последствиях «мюнхенской речи» Владимира Путина в относительной тени остался так называемый «русский проект» «Единой России».
Подобное невнимание к очередной идеологической инициативе «партии власти» может объясняться целым рядом причин. Во-первых, российское политическое и экспертное сообщество гораздо в большей степени склонно рассуждать о возможных решениях проблемы-2008 и спорить о вероятных преемниках, нежели вести содержательные разговоры о вопросах национальной идентификации. Во-вторых, еще с позднесоветских времен национальная политика в России рассматривается скорее в качестве фольклорно-этнографической.
«Русский проект» единороссов был почти сразу же обозначен как очередной пиар-проект «партии власти», рассчитанный на то, чтобы привлечь дополнительный электорат из сторонников националистических сил. По словам политолога Бориса Межуева, «наши оппозиционные идеологи совершенно напрасно недооценивали политическую гибкость и смекалку нашей власти. Ее великолепную способность перехватывать, казалось бы, самые несовместимые с ее прежней политикой лозунги. В 2005 году власть практически нокаутировала отечественных левых всех мастей, неожиданно сменив риторику «либеральных реформ» (с которой она, кстати, шла на выборы в 2004 году) на политику национальных проектов. Теперь она проделала тот же финт с этнонационалистами…»
Напомним, что «Русский проект» был предложен как дискуссионная площадка для обсуждения десяти так называемых «русских вопросов». К этим вопросам отнесен широкий спектр социально-политических и социокультурных проблем, начиная с роли православия, и заканчивая расизмом. В качестве руководителя «Русского проекта» себя обозначил �ван Демидов, в прошлом известный шоумен, а ныне — один из лидеров «Молодой гвардии Единой России». Приоритетной задачей «Русского проекта» �ван Демидов назвал «самоопределение русской нации, которая будет строить национальное государство».
При этом споры о перспективах «русского проекта» велись, главным образом, с двух точек зрения. Первую традиционно представляли русские этнонационалисты, апеллирующие к примордиалистскому пониманию нации (как биологического организма) и «русскости» как «культурного состояния» (естественно, культура при таком подходе рассматривается как нечто вечное, имманентно присущее каждому этносу). Сторонники этой версии русского национализма фактически отождествляют этнос и нацию, считая подход, обозначенный Демидовым (русскими считать не по крови, а по самоощущению) слишком либеральным.
Что же касается тех политиков, которые в России традиционно идентифицируют себя как либералы, то в их суждениях звучали призывы по возможности выйти за пределы националистического дискурса. Для них «русский проект» — это знак того, что действующая власть пытается легализовать ксенофобскую риторику и использовать умеренный национализм для повышения собственной популярности.
Фактически во взглядах крайних этнонационалистов и либералов присутствует схожее понимание нации как этнического сообщества. А потому для одних национализм — это однозначное благо, а для других — зло. � те, и другие фактически оказались не готовы рассматривать другие версии национализма (проект гражданской нации), а также вести дискуссию о нации и национализме как о проблемах самоидентификации.
Российские политики и эксперты (представляющие различные политические партии и группы) не считают нужным признать, что главной проблемой современной России является не отсутствие адекватной управленческой модели, стратегии внутренней и внешней политики, а принятый и разделяемой элитой и обществом идентичности. Сегодняшняя Россия — это страна с «конгломератной идентичностью», в которой уживается советский интернационализм с махровым этнонационализмом, имперскостью, радикальным православизмом и другими идеями религиозной исключительности. Между тем, именно отсутствие четкой идентичности мешает дать главный ответ на идентификационные вопросы: «Кто мы? Откуда? Куда идем?» Без ответов на эти вопросы невозможна реальная общественная консолидация (которая не возникает исключительно на основе бюрократических инициатив без разделяемых населением ценностей). Отсутствие новой постсоветской российской идентичности делает невозможным преодоление сложившегося еще в советское время регионального апартеида (когда чеченец не может сделать карьеру за пределами своей республики, а русский — возглавить национально-территориальное образование).
Вопрос национальной самоидентификации России является сегодня без преувеличения вопросом выживания для государства, занимающего одну восьмую часть суши. Без успешного ответа на «проклятый вопрос современности» невозможны ни политическая стабильность, ни процветание страны, ни благополучие ее граждан. Можно сколько угодно говорить о поиске более удачной экономической модели, об удвоении ВВП и борьбе с бедностью, о реформе образования или Вооруженных сил, но все наши старания в этом направлении окажутся лишенными смысла. Сами по себе социально-экономические, политические, управленческие решения, лишенные идейного наполнения, становятся всего лишь бегом на месте или по кругу. Кем является человек с ружьем, даже самый хорошо оплачиваемый и хорошо обученный, но не знающий, какую родину он защищает и для чего несет тяжкое бремя службы? Не более чем пушечным мясом, рыцарем удачи или обыкновенным бандитом. Кем может быть управленец, не понимающий национальных интересов своего государства? Не более чем поглотителем средств налогоплательщиков. � даже азарт спортсмена, лишенного образа «своей страны», тускнеет и блекнет. Не потому ли многобюджетные кубковые турниры европейских клубных команд по футболу вызывают намного меньший интерес, чем чемпионаты мира с участием национальных команд? Принадлежность к своей стране, своему государству не просто объединяет тысячи и миллионы людей в некое «воображаемое сообщество». Воображаемое — потому что эти миллионы и тысячи никогда не видели друг друга в глаза, но в своих представлениях объединены общей историей, общими переживаниями, общими болями и радостями, верой в общую перспективу. �ли неверием. Не «беловежское сидение» и американский (или «жидомасонский») заговор, а массовое разочарование в коммунистической идее и ее блестящем будущем стало причиной распада СССР и Югославии.
«Русский проект» «Единой России» в этом смысле не является рядовым событием. Нельзя его свести только лишь к информационно-пропагандистской борьбе накануне парламентских выборов, хотя «партия власти» была бы, конечно, не против того, чтобы вчерашние активисты и сторонники той же «Родины» отдали бы в 2007 году свои голоса за них. «Единая Россия» как ведущая партия (в том смысле, в котором партии сейчас существуют в России) пытается предложить обществу свой идентификационный проект. Вопрос, правда, в том, насколько новая идеологическая инициатива «партии власти» релевантна сегодняшним реалиям, насколько «русский проект» решит проблемы консолидации российского общества и насколько он будет способствовать формированию новой постсоветской российской идентичности.
В прочем, слово «российский» у авторов и разработчиков «русского проекта» не в чести. В своем выступлении на «Радио Свобода» �ван Демидов даже иронизировал по поводу того, как давал интервью «Русской службе ВВС». По его словам, вопрос: «А почему вы не Российская служба?» вызвал замешательство у журналистов британской вещательной компании. Сегодня многие представители прокремлевского идеологического «пула» (Глеб Павловский, Модест Колеров) высказываются в том духе, что русский — это не этническое понятие и что именно таким образом себя должны идентифицировать жители России. С их точки зрения (которую разделяет и Демидов), понятие «российский» является не чем иным, как политическим «новоязом», вошедшим в употребление едва ли не благодаря Борису Ельцину.
Между тем, принять подобный подход означало бы только изрядно исказить и упростить ситуацию. Хорошо бы не забывать, что еще до 1917 года глава Российского государства назывался «�мператором и самодержцев всероссийским», а не всерусским. В 1897 году в Российской империи (не Русской, прошу заметить) была проведена Первая Всероссийская перепись населения. Николай Карамзин писал «�сторию государства Российского» (а не Русского), а, начиная с XVIII столетия, одним из самых популярных военных гимнов в России был «Гром победы раздавайся, веселись отважный росс!» Таким образом, еще до 1917 года русский и российский различались как понятия различных логических рядов. Первое относилось к этническому началу (хотя русскими называли себя и датчанин по происхождению Владимир Даль, и знаменитый «арап Петра Великого»), а второе — к гражданскому и политическому.
Любой человек вправе определять свою этническую идентичность, но только лояльность государству определяла и определяет его подданство (гражданство). В этом смысле спор между русским и российским является бессмысленным, поскольку два этих понятия описывают явления разного плана. Сегодня кабардинец или татарин не могут быть русскими, но быть российскими гражданами и патриотами своей родины могут. Могут они быть и националистами в том смысле, что считают себя частью не только своей этнической группы, но российской нации (как политико-гражданского сообщества).
Как же определяют авторы «русского проекта» понятие «русские»? «Нас однозначно не устраивает, что слова «русский национальный» и «шовинизм» многие воспринимают как синонимы, — говорит �ван Демидов. — Слово «русский» должно быть определением территории и народа, здесь живущего. Но как с любым большим и грозным понятием нужно быть осторожными и опираться только на предельно консенсусные его составляющие». К «консенсусным составляющим» слова «русский» Демидов относит русскую культуру, язык и историю. Однако можно ли на этой основе объединить русских и чеченцев или русских и казанских татар? Скорее всего, история разведет «чеченских русских» и даже «ингушских русских» по разные стороны. Не проще будет и в достижении консенсуса между «русскими осетинами» и «русскими ингушами». Что такое культура, если, по подсчетам американских культурологов Кребера и Клакхона, одних определений культуры существует несколько сотен. Что мы можем считать русской культурой, а что не можем? Что возьмем за основу?
К языку необходимо также относиться весьма осторожно. Сегодня на российском Северном Кавказе немало молодых людей, не знающих русского языка или знающих его плохо. Не по своей вине, а по причине того, что федеральная власть не может разработать адекватные программы преподавания русского языка в республиках, обеспечить им гарантии безопасности и социальный пакет. Вместо этого само государство отдало республики на откуп региональным этнократически ориентированным элитам. Так что же теперь исключить эти группы из понятия «русский», а значит и поставить под сомнение их гражданственность (поскольку в «русском проекте» все граждане страны — русские).
� самое последнее: провозглашая русскими всех граждан России (и при этом, требуя от них разделять язык и культуру), творцы «русского проекта» бьют, прежде всего, по этнической идентичности самих русских. Ведь если есть «русские якуты», «русские башкиры» и «русские татары», то, как быть с собственно русскими. Они станут «русскими русскими» или русскими первой категории? А появление категорий в таком случае неизбежно, поскольку одна часть населения России идентифицирует себя с русским, а другая готова проявлять лояльность государству, но не к этнической общности. Для того, чтобы сделать такой вывод, нужно провести хотя бы одно полевое этносоциологическое исследование, а не заниматься придумыванием новых сущностей.
В другом случае авторы «русского проекта» говорят о русских как о «представителях коренного гражданства России». Что такое «коренное гражданство», понятно еще меньше. Гражданство ведь можно и приобретать. Тем паче, что в иммиграционных потоках в Россию порядка 80% составляют этнические русские из «ближнего зарубежья», которые, получается, не могут считаться таковыми в силу отсутствия у них «коренного гражданства» (у многих есть паспорта государств СНГ).
Таким образом, «русский проект» в том виде, в котором он представлен сегодня, является сырым и непроработанным. �з его формул не вполне понятно, что понимают его авторы под нацией. С одной стороны, они готовы считать нацией гражданско-политическое сообщество. С другой стороны, вводят для собственных же определений этнонационалистические и даже расистские формулировки (речь в данном случае идет о т.н. культурном расизме). Получается эклектический набор из конструктивистских формул (самоощущение, граждане) и примордиалистских понятий (коренной, культура как неизменное имманентное явление). Таким образом, предпринимается попытка и респектабельность соблюсти, уйдя от крайних этнонационалистических формулировок, и вместе с тем сказать приятные для части избирателей слова о России как стране для русских.
Между тем, русский гражданский национализм невозможен в практическом исполнении так же, как невозможен колбасный чай, деревянное железо или электрический газ. В реальности (а не в политтехнологических схемах) возможны либо российский гражданский, либо русский этнический национализм. Сегодня русский — это этническое понятие, и любая попытка насадить сверху «русский национализм» (даже в демидовском эклектичном виде) вызовет массовое отторжение со стороны «инородцев». «Самоопределение русских» не получит поддержку на «окраинах» России. � самое главное: не понятно, ради каких практических целей нужно заниматься переименованием всех граждан страны в «русских». Какие выигрыши получит от этого государство и общество?
Несложно предвидеть, что такого рода попытки будут восприняты как русификация, а не «огражданивание» российского населения. Такой сценарий не будет работать на консолидацию полиэтничного российского общества и преодоление регионального апартеида. В России возможен и даже желателен гражданский российский национализм, то есть суверенитет нации (российского народа). Карл Дейч сформулировал определение нации как «общества, овладевшего государством и поставившего его себе на службу». �менно с помощью такого национализма Россия смогла бы осуществить национализацию и деприватизацию государственной власти и управления, обуздать крайности административно-бюрократического рынка и противостоять этнократическим тенденциям, разрывающим единство страны. �менно такой национализм позволил бы «всем сущим языкам» в России рассматривать себя в рамках конструкции «мы». Однако для этого в России вместо пассивного электората должны появиться граждане, в чем сегодняшняя элита, похоже, не слишком заинтересована. Людьми, разделенными по этническим, социальным и религиозным квартирам, управлять намного легче.

Polit.ru

Сергей МАРКЕДОНОВ