ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ
Игорь ИВАНЧЕНКО. «Слушает мальчик седой…»
Игорь Иванченко родился в 1946 г. в городе Юрга Кемеровской области, там окончил школу, там и живет в настоящее время.
Имеет дипломы двух томских технических университетов. По окончании дневного отделения вуза вернулся в Юргу, где работал в машиностроении и нефтяной отрасли. Осенью 1998-го, сделав трудный выбор, оставил работу ради литературы, стал, как сам иронично признаётся, профессиональным персональным безработным всероссийского капиталистического значения.
Автор одиннадцати книг: «Добровольный заложник», «Не смешно – смеяться не смешно…», «Эхо любви», «Раздвоение личности», «Шёпотом… вполголоса… негромко…», «Memento mori», «Страсть» и других. Публиковался в ряде альманахов, а также в центральных и областных газетах и журналах России. Насколько нам известно, «Обзор» предлагает читателю первую «заграничную» публикации стихов Игоря, во всяком случае, такую представительную.
От составителя. Когда-то А.Луначарский говорил, что маленькие города имеют право на большое искусство. Перефразируя его слова, можно утверждать, что и в маленьких городах могут создаваться совершенные произведения искусства. Подборка стихов нашего гостя, живущего в маленьком сибирском городе, – убедительное тому подтверждение. Тем более, что сейчас трудно найти поэта, в творчестве которого доминантной является интимная лирика. Сам Игорь по этому поводу говорит: «''Любовные'' лирики почти перевелись, как динозавры или мамонты. А скоро, наверное, и вовсе исчезнут. Впору в Красную книгу поэзии заносить редких оставшихся. И еще одно: …только несчастная любовь может поднять на поэтическую высоту, а счастливая хороша для жизни, но не для поэзии». Вот с таким категорическим заявлением я согласиться не могу. А вы, дорогие читатели?
Ян Торчинский
* * *
Н. К.
Напрасно я копил
Медь,
Заработав потом…
Жизнь в розницу купил,
А перепродал оптом.
Её купила ты,
Цены не зная…
Всё же
Валюта красоты
И долларовой твёрже.
Ты встанешь у окна –
Порочное зачатие,
И будешь вся видна
Сквозь простенькое платье.
Враги ли?
Не враги?
Аукается ссора.
Растопчут сапоги
Осколки разговора.
Пусть был бы кто другой…
С асфальта возле дома
Махну тебе рукой.
Отчаянья саркома.
Обиду углубя, –
Урок ли? Перемена? –
Моя вина тебя
Не выпустит из плена…
Ты комкаешь платок,
Он весь набух слезами.
Отчаянья глоток,
И тени под глазами.
Ты смотришь мне вослед.
И вот уже на дне я.
Тот будет день воспет
Статистами позднее.
Им – подводить итог.
Нам – наводить мосты и
Вновь выходить сквозь смог
На истины простые…
Смог недомолвок лжив.
Туман раздора плотен.
На плечи положи
Мне руки,
Я – не против.
Как звёзды на пруду, –
Я никуда не денусь…
И через день приду.
Пока живу, надеюсь…
* * *
Вновь – кадры памяти,
резкие, как фотовспышка...
Дом на окраине.
Утренней зелени дрожь.
На тротуаре под тополем
замер мальчишка,
Я на него мимолетно
и странно похож.
Юное лето.
Черемух кипящая пена.
Птиц щебетанье
и замысловатый полет.
В доме напротив
играют этюды Шопена.
В доме играют.
Мальчишка на улице ждет.
Тихая музыка
вдруг оборвется, как детство.
Выбежит из дому девочка.
Стук сандалет.
Словно на годы вперед
захотев наглядеться,
Мальчик – с печалью и нежностью –
смотрит ей вслед.
Фартучек. Бант. Две косички.
Тиснение “Music”
На черной папке.
Быть может, позволит нести?..
Все у них в будущем.
Только окажется узок
Тот тротуар для двоих –
разошлись их пути...
Вместе не стали.
Но музыка не виновата.
Будет Шопен –
как прохладные взмахи крыла,
Как за ошибки былые –
прощенье и плата –
В доме напротив.
Там девочка в детстве жила.
Жизнь, словно месяц,
идет на ущерб постепенно,
То счастьем жалуя,
то обжигая бедой.
Тише, пожалуйста!
В доме играет Шопена
Новая девочка.
Слушает мальчик седой...
* * *
Чуть слышно от боли
вскрикнет туман поутру –
Навылет пронзит его
колокольни сквозной крест…
Мне жизнь собачья –
не в горле кость, а по нутру,
Когда ветра сентября
шельмуют листву окрест.
У ворот любимой подолгу,
впрямь часовой,
Стоял, беду чуя,
как охотник зверя – спиной…
Пусть никогда не шёл
по берегам Чусовой,
Но берегами Нила
бродил я с бывшей женой.
Мы мыслью испепеляли
каирский ОМОН;
В Карнаке и Луксоре
храмы брали сообща;
А Хатшепсут, Аменхотеп
и Тутанхамон
Восстать из гробниц желали
в джунгли томских общаг…
Мы взглядом останавливали
на лету птиц;
Мы дыханием сдували
пыль веков с пирамид,
Вспоминая под скрип на зубах
песка крупиц
Стелющиеся сады
сибирских семирамид…
Полнеба ладонью прикрою –
солнце слепит.
Полжизни ненавистью прикрою –
ту часть, где ты
Рядом была двадцать лет почти.
Гнев всё скрипит
На зубах, как Сахары песок,
хороня мечты…
Схвачусь за сердце –
хронической боли игла,
Раскалена памятью,
впилась в миокард, шипя…
Осталось немного:
всё гуще смертная мгла…
Взгляд непростившего сына –
отравленнее шипа.
О, всемогущие Боги, –
Ра, Озирис, Атон!
Верните мне женщину –
я от неё без ума,
Верните мне сына –
я без него не живу…
…Безумствует новый август,
свергая звёзды в траву.
Безмолвствуют Боги.
Падает солнце в затон.
И
светит
мне
вечной разлуки
тюрьма и сума…
* * *
Л. Ф.
Бывают женщины – как молнии:
Сто тысяч вольт ударят в сердце,
Испепеляя…
И – безмолвные
Мгновения…
И – никуда не деться…
Азарт знакомства скоротечного
Под аккомпанемент оркестра,
Сыгравшего Вивальди вечного
В пылу весеннего семестра…
С листа мелодия случайная,
Шалунья, девочка, актриса,
Смеющаяся и печальная,
С картавым именем Лариса.
Как амфора, разбит на части я –
Я, сущее и теплокровное,
Когда греховное причастие
Куда опасней, чем церковное…
Я околдован этой женщиной,
Влетевшей в жизнь мою внезапно,
Пьянящей, страстной, сумасшедшею,
Как водка, выпитая залпом…
На брудершафт – бокал шампанского,
И – карих глаз бездонны омуты…
Опасней шторма океанского
Любви молниеносной опыты.
Невольное прикосновение.
И – замыкание…
И – высверк…
Мы с нею – точно современные
Пётр Шмидт и Зинаида Ризберг*.
Не обещай свиданья скорого,
Слепя огнями всепогодными…
Я – словно водолаз, которого
Из глубины поспешно подняли:
Вскипает кровь; болезнь кессонная;
Всё у влюблённых так похоже.
Строф сквозняки и ночь бессонная
Бегут мурашками по коже…
……………………………………
*) Лейтенант П.П.Шмидт, поднявший в 1905 г. восстание на крейсере «Очаков».
Зинаида Ризберг – его возлюбленная.
ФЕЛИКС
Я бедствовал.
У нас родился сын.
Б.Пастернак.
По морю жизни в штиль и в шторм носим
Я был до тридцати пяти...
Покуда
Не встретил Нину К.
И не без чуда –
Как я хотел! – у нас родился сын.
Неукротим отцовства жар и пыл,
И радость в сердце отдавалась колко...
Мы имя сына выбирали долго.
Назвали – Феликс.
Чтоб счастливым был.
Мы бедствовали с молодой женой
В разгар любви.
Закат социализма
Был предрешен.
Избыток оптимизма
Не лучшей обернулся стороной.
Но были мы богаче богачей,
Хоть и не очень в жизни преуспели...
Подстерегали рифы нас и мели.
Сын выручал:
Был свет его очей –
Совсем как Вифлеемская звезда
Волхвам дары несущим
Путеводен
И нашим ожиданиям угоден;
И отступали горе и беда.
Два корабля –
Для Феликса конвой
В житейском море;
Было по колено
Оно тогда для нас с женой...
Нетленно
Все то, во что ушли мы с головой:
Подгузники, пеленки, соски, плач,
И первый зуб, и первый шаг, и слово –
Все то, что под Луной старо и ново,
В цепи потерь, бессонниц и удач.
Был не один разбит велосипед,
Освоен плейер, видик и компьютер...
И слава Богу, что живем не в юрте!
И Феликсу уже тринадцать лет.
……………………………………..
Нуждаясь и в опеке, и в совете,
Мой поздний сын, шалун и егоза,
Полувоздушных девочек гроза
И продолженье рода на планете,
Преемник наших лиц, фигур и качеств,
Привычек раб и господин чудачеств,
Неспешно вырастает из ребячеств...
В нем – внуков облик, смех и голоса.
За все, что будет, перед ним в ответе,
Хочу, чтоб сын закрыл мои глаза,
Когда устану жить на этом свете...
НЕФЕРТИТИ
(маленькая поэма)
Наталье Шабуниной
I
В канву июля вплетены
Фатального финала нити…
На фоне выбитой стены –
Лик современной Нефертити.
Пройдя поблизости, кивну.
В ответ улыбка тронет губы.
И – сразу жизнь пойдёт ко дну,
А горечь дней пойдёт на убыль.
II
Печальны карие глаза –
Особый генотип еврейства…
Стегнёт отчаянья лоза
За ложной гранью фарисейства.
Инопланетной шейки выгиб
Протяжный,
А чеканный профиль
Как будто на монете выбит
Египетской…
Прозренья надфиль
Ил вечности за слоем слой
С души снимает деликатно…
Очарование, постой!
Не растворяйся безвозвратно.
Окроплена «живой» водой
Любви родителей, наверно,
Ты возродилась молодой
Через пять тысяч лет примерно…
III
Египет с севера на юг
Я пересёк шутя когда-то:
Когда – февраль; когда – от вьюг
Темна Сибирь;
Не виновато
Когда Отечество ни в чём;
Когда – к себе полно претензий…
Там временем, как палачом,
Ты казнена среди гортензий,
Папирусов и орхидей
На берегах пологих Нила,
Где обретался скарабей,
Где смерть Любовь остановила…
IV
(Египетская ночь свистит
Над поэтической тетрадкой…)
Мне молодость твоя простит
И взгляд в упор и взгляд украдкой.
Ответный взгляд сведёт с ума
Без видимой другим причины.
Стоит египетская тьма
В глазах сражённого мужчины…
Струится нить с веретена
Воспоминаний и наитий…
Меж нами – прочная стена
Тысячелетий и событий,
Стена Печали, Грусти, Плача…
…Жена и сын, меня простите:
Я, жизнь свою переинача,
Затосковал по Нефертити…
* * *
Н.К.
Позабытого дома углы
Паутиной паук обметал.
Были мысли о счастье смелы,
Я, как деньги, их все промотал.
На икону зари обернусь.
Там, за тысячу миль, ты одна.
Как и я.
“Что же, лапчатый гусь,
Ты мудрил, а страдала она?!”
Наша ссора – как света конец.
Тупика монолитна стена.
Засыпает твой Новокузнецк
Пылью угольной сатана.
Перехватит дыханье на миг
От бессилия:
“Отчего
Дом разрушил, а храм не воздвиг
На развалинах дома того?..”
Может, нужен отчаянный шаг?!
Не горят же любви корабли!
...Стрежевой от Байдаевских шахт –
Как Луна от Земли...
* * *
Ум – за разум,
Когда,
Не смыкаясь, расходятся
Миф с реальностью…
Чем же теперь дорожить?
Если в омуте тихом
Вдруг черти заводятся,
Где же ангелам бедным
Приходится жить?..
Зазмеилась предательски
Первая трещина
По поверхности амфоры…
Гаснет звезда…
Если – вдруг –
Изменила тебе ЭТА женщина,
Где же ТА,
Что тебя не предаст никогда?..
* * *
Игорю Давидовичу Блатту –
другу студенческой юности
Русскому, мне, ну не странно ли это?:
Плачет душа от еврейских мелодий,
Давней любовью сживает со света,
Гонит в пустыню из райских угодий…
Словно по вязким барханам Синая
Я с Моисеем кочую в обнимку…
Или, студенческий Томск вспоминая,
Вновь приникаю к прощальному снимку…
“Тум-балалайка!” и “Хава нагила”,
Эти “Семь-сорок” и “Шолом Алейхем”…
Блажь иудея их мне подарила.
Рад, что ответить на это мне есть чем…
Царства земные приходят в упадок.
Тёмные ночи лишь в городе Сочи.
Юности воздух был приторно сладок.
Прошлого дым выест дивные очи.
В юности было от чувств резонансно.
В зрелости зримей любая ошибка.
Давешний друг мой, совсем не напрасно
Душу терзает еврейская скрипка…
Мы непредвиденно быстро стареем.
Тонкая-тонкая ниточка грусти
Между породистым томским евреем
И беспородным обидчивым русским…
Жизни монеты последние трачу.
А впереди – пустота и разлука…
Слушая песни еврейские, плачу.
“Господи правый, за что эта мука?!”
“Господи Боже мой, всё это странно…”
…Как женским ликом художник Верейский,
Долина мучает душу с экрана
Неподражаемой песней еврейской…
* * *
Тине Отеческой – художник
Водомер скользит, как Иисус Христос по воде.
Щука глушит малька на мелководье, в заливе.
Яблочный червь прогрызает ход в «белом наливе».
Каждому младенцу – по личной дать бы звезде.
Но Вифлеемская – исторически – будет одна;
Горит над миром две тысячи лет, не сгорая.
А мне отсюда уже видны отроги гор рая
И ад кромешный, и Стикс, не имеющий дна…
Жизнь – в небесах журавль,
А смерть – синица в руке;
Один – улетит,
А другая – со мной навеки…
Наплавит время свинец потерь мне на веки,
Измажет дёгтем густым и вываляет в муке…
А потом я пред Ним вдруг предстану,
ничтожный франт,
И Он – следователь – решит вопрос в одиночку…
Но взгляд Его вцепится в стихотворную строчку,
И Он найдёт, возможно, угодный мне вариант…
Господь раньше срока не разомкнёт уста:
В ад? или в рай? – за семью печатями тайна…
Строка, черновик обуглившая, – не случайна.
Щука меняет зубы, а мышеловка – пуста.
Спешу создать, пока третьи не поют петухи,
Стихи, которые очаруют Его душу…
Пусть судьба поэта трясёт, как воришка – грушу, –
Чем сильней трясёт, тем гениальней будут стихи.
…Жизнь коротка, как спичка спичкомбината «Гигант».
И пока мне не спроворили высшую меру,
Помолюсь, как Богу, скользящему водомеру,
И зрачки мне прострелит закатного света квант…