Ф�ЛОСОФ�Я М�РОТВОРЧЕСТВА: УН�ВЕРСАЛЬНЫЙ ДОГМАТ�ЗМ

Сергей МАРКЕДОНОВ

Разрешение этнополитических конфликтов наряду с энергетической безопасностью и контролем над распространением ядерного оружия является сегодня одним из главных вопросов глобальной повестки дня. Проблема самоопределения Косово в комментариях и выступлениях ведущих политиков занимает место едва ли не большее, чем противостояние «цивилизованного сообщества» «Аль-Каиде» или ядерным амбициям �рана. Сегодня большинство политологов, занимающихся изучением этнополитических конфликтов и проблем этнического самоопределения, отмечают, что в мире существует два подхода к разрешению проблем государств де-факто. Речь обычно ведут об «универсальном» принципе, озвученном в 2006 году Владимиром Путиным (казус Косово может быть использован как политико-правовой прецедент), и «экслюзивном», предложенном американскими и европейскими политиками и интеллектуалами.
Суть последнего очень четко изложил известный специалист по Восточной Европе профессор Джорджтаунского университета Чарльз Капчан: «Косовская ситуация уникальна: независимость края и даже его раздел едва ли вызовут процесс дальнейшей дезинтеграции на Балканах».
Между тем оба выше названных подхода определяются не вполне корректно. Владимир Путин на самом деле не предлагал «универсального проекта», поскольку его идея использовать Косово как прецедент не распространялась даже на все постсоветское пространство. На Нагорный Карабах (а также на КНР, например, если говорить о Тибете, Синцзяне или Тайване) российский президент «прецедентное право» не распространял. Сама же идея заимствования косовского опыта была изобретена также не российским президентом. Еще летом 2005 года лидеры непризнанной Нагорно-Карабахской Республики предложили использовать косовскую схему (сначала стандарты — потом самоопределение) на родной почве.
Однако «эксклюзивность» косовского мирного урегулирования в реальности представляется вещью еще более эфемерной. Да, политики «евроатлантического мира» многократно повторяют как «Отче наш» слова о том, что самоопределение Косово не имеет аналогов. Но фактически те методологические идеи, которые высказываются ими при обсуждении Косово и других «горячих точек» на планете Земля, являются по сути своей «универсальными». � дело здесь не в том, что в случае с Косово лидеры ЕС и США настаивают на сецессии, а в случае с Азербайджаном, Грузией, Боснией и Герцеговиной или Македонией на территориальной целостности. Даже к сецессии собственно сербских (вне косовской автономии) земель они относятся со скепсисом, призывая отделять «уникальный казус» от ситуации внутри Сербии. Однако следует понимать, что вопрос о сохранении (или нарушении) территориальной целостности — это всего лишь инструмент. Этот инструмент используют, исходя из геополитической конъюнктуры и соображений «реальной политики». В случае распада Югославии или СССР лидеры Запада апеллировали к национальному самоопределению, а в ситуации с Боснией (1995) или Македонией (2001) к сохранению единства (даже путем создания матрешечной государственности). Для всех нас гораздо более важны те теоретико-методологические подходы, которые используются для объяснения того, как лучше урегулировать те или иные конфликты. Если говорить об этих подходах, то они не являются эксклюзивными. Они объединяют и те случаи, когда сецессия считается благом, и те, когда территориальная целостность признается панацеей.
Подход первый можно определить как отрицание полезности статус-кво. Для лидеров «евроатлантического сообщества» сами словосочетания «статус-кво» и «замороженный конфликт» считаются если не бранными, то негативными. При этом данный подход используется и в случае с Косово (где сецессия открыто поощряется), и с Грузией, и Азербайджаном (где территориальная целостность считается благом). Таким образом, «заморозка» признается «универсальным» злом.
Принятие гипотезы о негативном значении «заморозки» базируется на игнорировании нескольких чрезвычайно важных обстоятельств. Сохранение статус-кво — это фиксация промежуточной стадии конфликтного урегулирования. Прибегая к терминологии международного права (когда речь идет о симметричных конфликтах, т.е. о военных противоборствах между государствами, а не частями одного государственного образования), можно сказать, что «замороженный конфликт» — это не мир, но перемирие. �звестно, что перемирие может продолжаться бесконечно долго. Например, Россия и Япония до сих пор не имеют мирного договора, что, однако же, не позволяет говорить о негативном воздействии «замороженного» российско-японского конфликта на ситуацию в АТР. Кстати сказать, в 1904 году Японии объявило войну Черногорское королевство, посчитавшее себя обязанным помочь союзнику — России. До сих пор мира между Японией и Черногорией нет. Такая «заморозка» плоха или хороша? Между тем то, что осознается применительно к симметричным конфликтам, игнорируется при анализе конфликтов ассиметричных, коими являются вооруженные противостояния на постсоветском и постюгославском пространстве. Данный подход не позволяет проследить возможные последствия. Выход из статус-кво в случае с Косово может спровоцировать рост националистических и антизападных настроений в Сербии? Может «окончательное решение» этой проблемы спровоцировать также сербов Боснии и Герцеговины на выступления за объединение с «большой Родиной»? Кто в данном случае просчитает издержки? Отрицание полезности статус-кво игнорирует и такую фундаментальную проблему, как наличие (или отсутствие) реального компромисса между сторонами конфликта. Между тем отсутствие компромисса уже формирует основу для нового столкновения.
Критика данного подхода вовсе не означает апологию «заморозки» и статус-кво. Конечно, сохранение «всего как есть» не самый продуктивный подход к разрешению многолетних конфликтов. Но кто сказал, что это разрешение надо форсировать? Особенно тогда, когда для этого форсирования нет предпосылок. Сначала необходимо создать эти предпосылки, выработать компромиссное решение, которое принималось бы обеими сторонами, а потом заниматься «разморозкой». Когда же у миротворцев нет никаких реальных механизмов гарантий от возобновления военных действий, ошибочно (если не сказать больше) нарушать статус-кво ради политического «антифриза», потому что «заморозка» — это теоретически плохо.
Второй подход можно определить как статусный детерминизм. Урегулирование конфликта изначально подменяется поиском статуса. Точнее сказать, поиск статуса не ведется. Фактически этот статус заранее программируется, а участники конфликта загоняются под этот план. Например, «цивилизованный мир» решил, что Косово должно быть независимым государством (все «переходные формулы» лишь маскируют то, что уже предопределено), а Абхазия и Южная Осетия таковыми категорически быть не могут. Что в результате? В результате такие фундаментальные проблемы (и ценности Западного мира, кстати), как права человека, полностью игнорируются. Абхазия и Южная Осетия считаются частями Грузии, а потому их жители не могут получать никакие другие паспорта кроме грузинских. Не желая получать такие удостоверения личности, абхазы и осетины обречены на элементарное выживание (поскольку без заграничного паспорта они не могут выезжать за пределы страны для обучения, лечения, ведения бизнеса). Признавая Косово отдельным от Сербии регионом, никто всерьез не хочет обеспечивать безопасность сербов, их права и политические в том числе устремления. Не хотят они голосовать на выборах в Косово? �х проблемы! Не хотят принимать те политические реалии, установившиеся там? Реакционеры! Подразумевается «по умолчанию», что у сербов есть «свое государство», в котором они и могут устанавливать «правила игры». Фактически разрешение конфликта сводится не к поиску взаимоприемлемых условий, компромиссов и, возможно, ранее не существовавших политических конструкций, а к тому, чтобы навязать тот статус, который считается правильным. Установка флага над территорией — вот главная цель большинства миротворческих манипуляций. � этот подход также «универсальный», что в Косово, что на Южном Кавказе. Между тем решение повседневных проблем людей (которое для мира важнее, чем юридические формулы) откладывается до лучших времен. То есть до определения статуса.
Третий подход можно назвать стратегией «ускорения» (по аналогии с эпохой раннего Горбачева). Лидеры «евроатлантического мира» спешат разрешить конфликты «ускоренными темпами». Отсюда и определение dead-line для плана Ахтисаари, постоянные заявления об «окончательном годе» для разрешения нагорно-карабахского конфликта (хотя в одном и в другом случае к сецессии различное отношение).
Записные критики Запада (США и ЕС) очень часто упрекают страны «евроатлантического мира» в излишнем рационализме, практичности и стремлении к выгоде. Однако анализ миротворческой философии Запада говорит о том, что главная проблема для Европы и США не их радикальный прагматизм, а скорее наоборот — радикальный идеализм (вера в то, что все участники конфликта грезят о демократии по англо-саксонски и что плохой мир лучше, чем неразрешенный конфликт). Какие собственно выгоды получил Запад от своего косовского миротворчества? Экспорт «албанизации» в Македонию и угроза ее расползания по всему Балканскому полуострову? А может, рост апелляций к этническому самоопределению внутри самой Европы? Может быть, выросла предсказуемость ранее не слишком предсказуемых регионов? Однако Запад это не пугает, и миротворческая философия, описанная выше, воспроизводится снова и снова. Увы, сегодня мы должны признать, что «евроатлантический мир», как ранее советский, склонен к догматизму. � догмы эти являются по своей сути «универсальными». К счастью, на Западе в отличие от постсоветского пространства любые догмы можно подвергать критике и даже интеллектуальному ниспровержению. Это дает надежду на то, что разрешение конфликтов будет проходить действительно на основе компромисса, уважения прав человека, при учете всех местных особенностей. А главное — без спешки и суеты.

Автор - зав. отделом проблем межнациональных отношений �нститута политического и военного анализа, кандидат исторических наук
Politcom.ru