ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ!
Поэт, художник и искусствовед Михаил Евсевиевич Юпп родился в 1938 году в Cанкт-Петербурге (Ленинграде). С конца 1981 г. живет в Филадельфии. Именно здесь была издана первая книга стихов и поэм «Срезы». Всего в Америке у него вышло девять поэтических сборников, три из них проиллюстрированы Михаилом Шемякиным, с которым Юпп дружит более сорока лет со времен петербургской юности. Его стихи вошли во многие антологии альманахи и сборники России и Русского зарубежья. Известен Михаил Юпп и как обладатель уникальных коллекций поэзии русских эмигрантов, старых открыток и монет.
Михаил ЮПП
ЧЁРНОГО КОБЕЛЯ НЕ ОТМОЕШЬ ДОБЕЛА..
Каждый век начинался с трагедии
Непредвиденных миром атак.
Переполнились энциклопедии
Именами земных бедолаг.
Каждый век свою катастрофу
Приносил на сорочьем хвосте.
Вёл с ухмылкой Христа на Голгофу,
А потом распинал на кресте.
Каждый век в человеческом храме
Культивировал свальный грех
Сатанизма, где хам на хаме –
Пёр к порочности из-под застрех.
Каждый век обнаглевшие хари
Распотешась везде выставлял.
Разжигал мировые пожары,
Мирных граждан уничтожал.
Каждый новый век с неприязнью,
То ли спьяну, то ль от тоски;
Обливал вчерашнее грязью.
Государства рвал на куски.
Но сегодня веков окалина
Мировое мышленье прожгла.
Недобитки чёрного Сталина –
Отмывают во мгле добела...
ПЕРВОЙ ИЗМОРОЗИ ЭПИЗОД...
Игорю Цесарскому
Устилают туманную низменность
Хлопотливые руки листвы.
Серебристая первая изморозь
Пробежала по прядям травы.
Облака к оловянному небу
Прикрутили сплошной горизонт,
Превращая осеннюю требу
В сверхстремительный эпизод.
Не успели кусты обернуться,
Как озноб пробежав по ветвям,
Приказал им сперва содрогнуться,
А потом и согнул пополам.
Но сквозь облачное оконце
Обгоняя лучами часы, –
Серебристую изморозь солнце
Превратило в стеклярус росы.
И мгновенно земля просияла
И проснулся в низине ручей,
И чикагская осень мечтала
О тепле переменчивых дней.
Облака оловянного неба
Прикрутил к земле горизонт,
Унося в серебристую небыль
Первой изморози эпизод.
ЭПИЗОД ИЗ АВТОБИОГРАФИИ
Я был секретарём у Антокольского,
Бумажки старого Сатира разбирал.
В одной из них, из текста идиотского
Узнал, как он на ближнего стучал.
Ну времена, ну нравы, ну эпоха –
Хрущёвско-брежневская тишь и благодать!
Я до последнего земного вздоха,
Режим советский буду проклинать.
Я буду проклинать сплошную подлость
Литинститутских проституток от сохи.
Когда меня в неведомую область,
Они сослали за правдивые стихи.
Конечно не догадывались прихвостни,
Кого отталкивали каждый Божий день.
Мне помниться, я крикнул им задиристо:
– Не наводите тени на плетень!..
Плыл Павел Антокольский по течению,
Своих же подплывающих топил.
И орден Ленина по щучьему велению,
От самой главной щуки получил.
Я возвратился в город над Невой:
Не сник, писать не бросил, и не спился,
Но понял, что мой мир совсем иной,
И Фениксом из пепла возродился!..
СКВОЗЬ ЭНЕРГИЮ ПАМЯТИ
Время смеси кофе и тоски
В годы бесноватого «Сайгона».
И пожалуй мне до гробовой доски
Не избавиться от чувства полигона –
Ленинградом выщербленных лет
Краснозвёздной лжи единоклеток,
Да ещё и грязной фразы напоследок:
– А катись ты к ихней матери, поэт!..
Что еще к событиям прибавить,
Если смесью кофе и тоски, –
Я пытался суть свою на память
Превратить в прощальные стихи.
Да и разве тот горбатый строй
Даст забыть мне горькие обиды,
Коли всё ещё влиятельные гниды
Краснозвёздной блещут мишурой.
Вновь портреты Сталина вокруг
Мельтешат назойливо, как мухи.
В смеси кофе и тоски – недуг
Тянет память к прошлой бытовухе:
С бормотухой на троих в парадняке
В годы бесноватого «Сайгона»,
Где в пространстве скотского загона
Я всю жизнь висел на волоске.
В ленинградской памяти годов,
Перепаханных моих шестидесятых, –
Масса литкружковских мудаков
Пашет (шито-крыто), за горбатых.
Что ещё к событиям прибавить
В чёрной смеси кофе и тоски.
Время серебрит мои виски,
Но бесценную не отшибает память!
ЭНЕРГИЯ БЕССМЕРТИЯ
Удачников больше, чем талантов.
Вовенарг.
Земная жизнь прожита по воле
Присутствующих рядом неких сил
В доступной разуму космической юдоли,
Где я энергией судьбу предвосхитил.
Где шум удачников близ тишины таланта
Катал телеги вдоль и поперёк, –
Сомнительных и вредоносных строк,
Рождённых в мокрой сфере Ленинграда.
Увы и ах! Ведь госпожа Удача,
Временщиков в попутчики берёт.
Её весьма раскормленная кляча,
Шумливых к тишине не довезёт.
Жизнь поразил болезненный синдром,
Лауреатством пустоцвета награждая;
Но я среди земных забот страдая,
Совсем иной энергией ведом.
Удачливых всегда гораздо больше,
Чем окрылённых вечностью творцов.
Теперь повсюду их кривые рожи,
Раденьем истерических лжецов –
Преследуют с цветастых фолиантов,
Расслабленных сознанием парняг.
О, как ты прав, мой достославный Вовенарг,
В определеньи истинных талантов!..
Но я среди земных вабот страдая,
Совсем иной энергией ведом.
Мне тайны мирозданья открывая,
Бессмертие классическим стихом –
Прославить в мире следствий и причин
По воле неких сил неуловимых;
Среди шумливых и самолюбивых,
Безвременьем раздутых величин.
***
Спилили дерево и обнажился вид
Привычного в сознании пейзажа.
И в оголённом воздухе навзрыд –
Рыдало время прошлого миража.
А над аллеей, там, где дерево росло,
Застыло в тишине воспоминаний;
Привычное, людских вмешательств, зло –
Обыкновенных преобразований.
И в непривычной пустоте весь день,
Неухватимая дождя висела пряжа.
Спилили дерево, чтоб горделиво пень –
Заполнил вид проплешиной пейзажа.
ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ ФЁДОРА ТЮТЧЕВА
В осеннюю уединённость
И отрешённость от забот,
Едва заметную влюблённость
Каким-то чудом занесет.
Но позднее переживанье
Не сможет до конца увлечь,
Чтоб обменять её старанье –
На поэтическую речь.
Энергия во мгле сияет,
А осень чувства бередит.
Я стар, душа моя страдает,
И от влюблённости бежит.
Но, Боже! как она упорно
Врывается в уединённый мир,
Где доживает отрешённо –
Забытый обществом кумир.
Я гибну, гибну, или это
Особый к обновленью путь?..
Круг умозрительный поэта,
Она желает разомкнуть.
Унылую уединённость
И отрешённость превзойти,
И сквозь осеннюю влюбленность –
К любви весенней увести!..
* * *
...и терракотовая издали античность
На медном зеркале задержится на миг.
Чья эта полупризрачная личность
Под вечер выползает из-под книг,
Чтоб в сепии общественных сцеплений
Архитектурных, чуть фальшивых фраз;
Менять античный профиль представлений
На полустертый нынешний анфас?..
ОЛИМПИЕЦ – ЛЕКОНТ ДЕ ЛИЛЬ
Не случайно энергия древних
Перешла в современный стиль,
Чтоб над бездной второстепенных
Возвышался создатель мгновенных
Просветлений – Леконт де Лиль.
Ледяною вершиной в предвечность,
Охладив соискателей пыл; –
Он античную чистосердечность
Сквозь сегодняшнюю быстротечность,
В космос творчества устремил.
Перегружен земными стихами
Шарлатанский корабль дураков.
– Нет, не каждому под облаками,
Суждено утверждаться столпами,
Говорил прозорливый Сент-Бёв.
- – Я уверен, что автор «Полдня»,
- Современных пиитов затмит!..
- Только критика – старая сводня,
- Сомневаюсь, кричит, ведь сегодня
- Сочинитель «Эриний» забыт!..
А энергию древних созвучий
Поглотила бумажная пыль.
Ибо именно тот лишь везучий,
Для которого гад ползучий
Вас похерил – Леконт де Лиль.
Ледяную вершину Парнаса
Сохранил девятнадцатый век,
Но утратил в порывах экстаза
Пассажир из плебейского класса,
Современных страстей имярек.
Слишком был перегружен стихами
Шарлатанский корабль дураков.
Мир сегодняшний вверх ногами
Ходит возле вершин кругами,
Отвергая древнейших Богов.
Не случайно жёлтая пресса
Превратила энергию в гниль.
И, конечно же, не для плебса
Распростёрся над бездной прогресса,
Олимпиец – Леконт де Лиль!..
УВЛЁК В БЫЛОЕ ЖАН ФИЛИПП РАМО...
Отполированная медь рассвета
На живописи луж отражена
Мечтательной мелодией мотета
В котором синева растворена.
Прислушиваясь к музыке природы,
Где всё, как бы свершается само;
Перебирает клавесинные аккорды,
Блистательнейший –
Жан Филипп Рамо.
Прозрачные балетные сюиты
Рассветная преобразила медь,
Как будто музыкальные молитвы
Раскинули серебряную сеть.
Как будто дорогие безделушки
Пленили отражением трюмо.
Да нет же, это курице-пеструшке
Играет пьесу –
Жан Филипп Рамо.
О, консонансы клавесинных звуков,
Отполированные радость и печаль!
Несётся из парижских переулков
Эпоха в перламутровый Версаль.
На переливчатую медь рассвета
Накинув серебристое ярмо,
Мечтательной мелодией мотета
Увлёк в былое –
Жан Филипп Рамо.
СВЯТОЕ ИМЯ – УШАКОВ
...и Святой адмирал Ушаков
Государством Российским глядит
На зигзаги беспутных годов,
На раскрошенный монолит.
Черноморских просторов волна
Разноцветную пену несёт.
Только Русского Флота весна
Бескозырками славы цветёт.
И андреевский флаг на ветру
Ушаковских победных годов,
Вновь кому-то не по нутру
У далеких морских берегов.
Ведь над тьмой мирового зла
Светозарный нимб воссиял.
Легендарны святые дела,
Легендарен Святой адмирал.
Не иссякнет героев замес,
Потому что из года в год; –
Петр Первый с горних небес
Осеняет Российский Флот.
Нерушима твердыня основ
Петербургских священных плит,
Где Святой адмирал Ушаков
На Россию с иконы глядит!
ЗОЛОТОПОГОННИКИ
Шли они на жертвы неизбывные
За Россию, Бога и Царя;
Золотопогонные, наивные,
Чистые, как вешняя заря.
Шли они, а время надругалось
Над порывом верности святой.
Отчина их честью пропиталась:
Офицерской, белой, молодой.
Шли сквозь ледяное покрывало
К смерти неминучей на виду.
Долго время их не вспоминало,
В красном завальцованном аду.
Только где-то теплилась лампада
И густая расступалась мгла,
Чтоб однажды белая армада
Золотопогонников пришла.
Всех назвало время поимённо,
Всем воздало жертвенно хвалу.
А Россию снова потаённо
Утянули к дьяволу во мглу.
Взлёты и паденья неизбывные
Разобщили исподволь людей.
Золотопогонники наивные
Взмыли белой стаей лебедей.
***
Читаю изморози первой письмена
В серебряном пейзаже на рассвете.
Скользят латунным солнцем времена
По разноцветной с проседью планете.
Предпраздничный декабрь наперечёт
Апрельские припоминает всплески,
И перечитывает уходящий год
Прелюбопытнейшие арабески.
И бесы с ангелами изморозью дней
Сковали подведение итогов,
Указывая путь в страну теней
Двусмысленностью диалогов.
Захороводила мечты о счастье связь
Туманных телефонных толкований,
В которых творческая билась ипостась
На уровне сплошных непониманий.
Перебирала жизнь прошлого круги
Несоответствий в квадратуре срезов,
Где каждый день вставал не с той ноги
Взаимно иллюзорных интересов.
Где отблеском латунным времена
Скользили по растрёпанной планете...
........................................................
Читаю изморози первой письмена
В предпраздничном пейзаже на рассвете.
ИМЯ – РУССК0Й ДУШЕ ДОРОГОЕ...
Памяти В.В.Верещагина
...а трава всё растёт и растёт
Покрывая пространство земное.
Только в памяти сердца живёт
Имя – русской душе дорогое.
Имя гения, сквозь времена
Проложившего трассы дерзаний,
Где художественная глубина –
Иллюстрирует поприща знаний.
Что ж мы в мелочности своей
Низвергаем идей многоборье?
Вновь отечественный муравей
Критикует родное раздолье.
Но ведь взгляд живописных начал
К искривленью судьбы беспощаден.
Смело тёмный мирок развенчал –
Светлым виденьем Верещагин.
Взвыли ветренные времена,
Реализм – авангардом подмяли.
В созерцанье ушла глубина
Верещагинской светлой печали.
Чтоб в теснине с ума не сойти
От безумий войны и ненастья,
Он повсюду пытался найти –
Ключ весьма иллюзорного счастья.
Но преследовал молох везде
Жуткой правдой апофеоза.
Поскользнулся крест на звезде
Сверхстремительного психоза.
Распласталась жаба вражды
На холстах живописных сражений,
Где выплёскивались из среды –
Головастики левых движений.
И когда разрывным снарядом
Исковеркал судьбу перегиб,
С адмиралом Макаровым рядом
Верещагин геройски погиб.
Только в памяти сердца живёт
Имя – русской душе дорогое,
А трава всё растёт и растёт –
Покрывая пространство земное...
***
Расплавленное золото заката
Влилось в осиротевшие стволы
Безлиственно-бестрепетного сада
Из облачной небесной пиалы.
Бесшумные перебежали тени
По контурам задумчивых ветвей
С воспоминаньями –
прекраснейших,
весенних,
Стремительно меняющихся дней.
Ещё мгновенье, и по-царски вечер
В предновогоднем храме декабря;
Возложит шпагу верности на плечи,
Эфесом благодарности горя.
ЛИЛОВОЕ ОКНО
Мне снилась лениградская блокада:
Я маленький жую безвкусный жмых,
И серый воздух сотрясает канонада
Орудий ухающих, вражеских, шальных.
Вопят надрывно дьяволы фугасок,
Скребут ногтями смерти по стеклу.
А я тянулся к свету без подсказок,
Преодолев блокадных будней мглу.
Моя душа пыталась выйти на дорогу
Из мрачных дистофических времён.
Дитя блокады, я стремился к Богу
Сквозь дьяволизм враждующих сторон.
Я видел мир надзвёздными глазами
Взнуздав игрушечного белого коня,
Когда полстенки испещил крестами
От чёрной двери до лилового окна.
Кто к свету вёл меня через невзгоды,
Кто руки тёмной смерти отводил?..
Мелькают годы, ледяные годы, –
Над вереницами заброшенных могил.
Мелькает хроника помпезного парада,
Где чванный маршал взнуздывал коня.
Мне снилась ленинградская блокада
С кровавым отблеском лилового окна.
К ПОЗНАНИЮ ОТКРЫТОК РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Виталию Петровичу Третьякову
Рассматривая русские открытки,
Я как бы проникаю в прежний быт.
Вот русая девчонка у калитки
С красивеньким кадетом говорит.
А чуть поодаль церковь золотая
И не навязчивый вороний грай.
Берёзовая простота святая,
Запечатлённый деревенский рай.
Вот на другой старинная усадьба
Вся в светло-терракотовых тонах.
И русская подкатывает свадьба
На огненных орловских рысаках.
Невеста, не невеста – загляденье,
Жених – широкоплечий богатырь.
Былого лучезарное мгновенье,
Открыточная сохранила ширь.
Но где теперь имперское раздолье,
Куда ушла Россия навсегда;
Когда рабы схватившись за дреколье,
Загнали в бездну светлые года?..
Спаслись немногие от изуверства
На перекрёстках закордонных стран.
Открыточное русское наследство
Лечило их от нанесённых ран.
И всматриваясь в образы родные,
Заслуженной, из рода в род, земли;
Они открыток родники святые,
Целительную сущность сберегли.
А с нынешней подправленной снаружи
Россией, время оборвало связь.
И не познать, недособрать к тому же,
Открыточной культуры ипостась!..