РУССК�Й СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК ПРОДОЛЖ�ЛСЯ ВО ФРАНЦ��

Почетный академик Российской Академии Художеств, доктор филологических наук, заведующий кафедрой славистики Государственного университета в Ницце, обладатель легендарных собраний книг, картин, автографов писателей и художников русского Зарубежья Ренэ Герра мог бы отпраздновать своеобразный юбилей. 50 лет прошло с тех пор, как он — французский мальчик из семьи крупных землевладельцев, скромный учащийся одного из лицеев города Канны впервые прикоснулся к Русской Культуре, начал изучать русский язык. В последние годы каждый приезд профессора Герра в Россию становится культурологической акцией, которая волнует библиофилов и искусствоведов, филокартистов и исследователей культуры Русского Зарубежья. Этим летом уже в день своего приезда из Парижа французский славист читал лекцию для журналистов и руководителей московских СМ� в Федеральном агентстве по печати и средствам массовых коммуникаций: «Зарубежный период творчества Алексея Ремизова», а через несколько дней участвовал в трехдневном семинаре, организованном подмосковными книголюбами.
В ноябре стало известно, что Правительство России удостоило профессора Рэне Герра высокой награды — «Ордена дружбы» (до него этот орден получали лишь два выдающихся француза — один из них писатель Морис Дрюон).
Литературовед Лола Звонарева, недавно побывавшая в Ницце и Париже и познакомившаяся с отдельными экспонатами уникальной коллекции профессора Герра, задала ему, по просьбе редакции, несколько вопросов.

— Слушая вашу безупречную русскую речь, Ренэ Юлианович, а я знаю, что именно так вас называл Борис Константинович Зайцев, журналисты не перестают удивляться, что ваши предки — чистокровные французы. Но, может быть, они были как-то связаны с русской культурой?
— Волею судьбы, оба моих дедушки — со стороны матери и со стороны отца — работая в разных областях, косвенным образом были связаны с Россией. Один из них — отец моей мамы по имени Анж (дома мы называли его Пачу) был инвалидом Первой мировой войны, в начале которой — в 1915 году — он был ранен осколком немецкого снаряда в лицо и потерял глаз. Вернувшись в Ниццу, служил некоторое время мажордомом у Екатерины Долгорукой, вдовы императора Александра Второго. А дедушка со стороны отца — он был владельцем кровельной фирмы и сам, обладая богатырской силой, возводил крест на купол русского православного собора Святого Николая в 1912 году. Я вижу в этом знак судьбы.

— Недавно вы летали в Японию на открытие выставки, в экспозиции которой демонстрировались двадцать принадлежащих вам работ. Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.
— Японцы опередили и русских, и французов, стремясь отметить столетие дягилевских сезонов в Париже. Эта выставка посвящена С.П.Дягилеву и называлась «Русские художники и театральное искусство» или «Мир сцены». В свое время Русские сезоны Дягилева в Париже стали подлинным триумфом русского театрального искусства и музыки Серебряного века, прозвучавшим на весь мир. Это было настоящее откровение для Запада. С мая по октябрь эта выставка проходила в четырех городах Японии, включая Киото и Токио. Были выставлены работы из российских музеев и из частных коллекций — их предоставили три коллекционера из Нью-Йорка и я.

— А какие именно работы из вашей коллекции увидели японские любители театра?
— Я дал работы �вана Билибина к «Борису Годунову» и «Царской невесте», Чехонина 1928 года — к русским балетам Веры Немчиновой, Юрия Анненкова — к «Пиковой даме», поставленной театром «Летучая мышь» Балиева, С.Судейкина — к «Волшебной флейте» Моцарта, поставленной в «Метрополитен» в Нью-Йорке в 1925 году... Кстати, именно эскиз декорации Судейкина был выбран организаторами для обложки изданного к выставке каталога. Познакомились японцы с творчеством еще трех художников-эмигрантов из моего собрания: Михаила Андреенко — автора декораций к пьесе «Любовь золотая» А.К.Толстого, Александра Зиновьева — его работами для парижской сцены и Николая �саева — с его эскизами к неизвестной постановке.

— Вы побывали в Киото на открытии выставки?
— В бывшей столице Японской империи — Киото, знаменитом во всем мире буддийскими храмами и дворцами, — было замечательное открытие. В Музее современного искусства показали мир русского театра разнообразно — начиная от эскизов костюмов и декораций и заканчивая программками дягилевских спектаклей. На открытие приехал генеральный консул России из Осаки, из российского посольства — советник по культуре. �здали прекрасный каталог и напечатали несколько коллекционных открыток — четыре работы, предоставленные мною, и две — с репродукциями картин из собрания американского коллекционера. Для открыток выбрали по одной работе Билибина и Андреенко, Судейкина и Чехонина.

— Вы ведь тоже в свое время выпустили несколько открыток?
— Да, я издал их в 1995 году, приурочив к организованной мною в июне того же года выставке в оранжерее Люксембургского дворца, в Сенате — сразу после выставки работ русских художников-эмигрантов из моей коллекции в Третьяковской галерее. Я показывал на этой выставке — «Русское искусство в изгнании» — в два раза больше картин, чем в Москве, — более 500 работ. К выставке был выпущен каталог, со статьями французского академика Анри Труайя (напомню, что это псевдоним писателя русского происхождения, москвича Льва Тарасова), Д.С.Лихачева, Д.Д.Сарабьянова, художников-эмигрантов С.Л.Голлербаха, О.А.Цинглера, мои тексты и солидный научный аппарат, над которым я работал полгода. Тогда же я издал в Париже 20 открыток с репродукциями работ, которые были выставлены. Все для того, чтобы прославить русское искусство. Были толпы посетителей, 500 человек одновременно могли смотреть эту выставку. Вход был бесплатный, свободный. Но народу приходило так много, что охрана иногда переставала пускать посетителей. Мои друзья продавали каталог и открытки. Торговля шла очень бойко. Это частично покрыло расходы. Меня поддержали друзья-меценаты. Один друг дал 20 тысяч долларов, другой — пять тысяч. Но я должен был печатать афиши, каталог, пригласительные билеты. Это дорогое удовольствие. Открывали выставку министры культуры Франции и России (от России был Евгений Юрьевич Сидоров), президент Сената, послы России, Украины (Андреенко считается и украинским художником). Это событие было приурочено мною к двухсотлетию основания �нститута восточных языков, где я тогда преподавал.

— �нтересно узнать, а кто автор ваших любимых полотен, с которыми вы никогда не расстаетесь в Ницце и Париже?
— В Париже это картина «Латинский квартал» 1925 года Юрия Павловича Анненкова, автора одного из моих первых портретов, который он сделал мне в подарок в 1970 году. А в Ницце — «Люксембургский сад» — пастель моего друга, последнего художника «Мира искусства» Дмитрия Бушена.

— Зимой вы также посещали Россию. Я слушала ваш интереснейший доклад, посвященный русской зарубежной открытке, в одном из конференц-залов Центрального дома художника.
— В конце января 2007 года в связи с первой всероссийской выставкой и конференцией, посвященной старой русской иллюстрированной открытке, я приехал по приглашению известного московского филокартиста Арсена Мелитоняна. Я привез доклад на тему «Русское зарубежье на открытках» — потом он был опубликован в замечательном журнале «Русское искусство». Все было сделано на высшем уровне и считаю, что мероприятие имело большой резонанс. Оно не просто удалось — первый блин не оказался комом, но и было сделано великое дело для пропаганды старой русской открытки. Все было достойно, ведь критиковать всегда легче, чем созидать.

— На путеводителе вашего брата — Алена Герра «Прогулки по русской Ницце», переведенном вами на русский язык и выдержавшем за последние годы три тиража общим объемом пять тысяч экземпляров, стоит издательская марка созданного вами издательства «Альбатрос», в котором вы еще в 80-е годы выпустили несколько десятков книг русских писателей-эмигрантов. Почему вы, литературовед-библиофил и собиратель предметов русской дореволюционной культуры, решили заняться издательской деятельностью?
— Я смотрю на свою издательскую деятельность как на форму служения русской культуре в эмиграции. Я издавал тех, кого не печатали тогда ни в Париже, ни, тем паче, в Советской России, то есть произведения писателей первой и второй волны. Сначала издавал под маркой издательства «Рифма», получив на это моральное право и благословение от Юрия Константиновича Терапиано. Это издательство было создано после Второй мировой войны Сергеем Константиновичем Маковским, основателем и главным редактором журнала «Аполлон». Я печатал только тех, у кого уже вышли сборники стихов до фактического закрытия издательства. Таким образом, я выпустил несколько сборников стихов под маркой «Рифмы» �.Одоевцевой, А.Величковского, Т.Величковской... А в конце 70-х годов я создал свою издательскую марку «Альбатрос», которую любезно нарисовал мой друг Сергей Львович Голлербах. Я назвал так издательство, потому что видел в альбатросе образ русского поэта-эмигранта и помнил о переводе Константином Бальмонтом знаменитой поэмы Бодлера. Под этой маркой было издано более 30 книг. Это мой скромный вклад в зарубежное книгоиздание.

— Наверное, наиболее заметными коллективными сборниками, изданными за рубежом, были в последние четверть века «Аполлон-77» Михаила Шемякина и «Русский альманах», выпущенный вами вместе с Зинаидой Шаховской.
— В 1981 году вместе с Зинаидой Алексеевной Шаховской нам удалось выпустить единовременный «Русский альманах». В нем принимали участие более сорока авторов. �зобразительный материал — почти исключительно из моего собрания. Это издание было задумано как памятник русской литературе и искусству в изгнании. Я сам следил за печатанием. Книга содержит более 500 страниц, оформлена в духе Серебряного века (обложку сделал замечательный художник, живущий в Нью-Йорке, член американской академии художеств Сергей Львович Голлербах), глубокая печать (не офсет), со многими репродукциями не изданных произведений искусства и автографов. Выход подобного тома был поистине событием.

— По какому принципу отбирались авторы в «Русский альманах»?
— Мы старались представить все три волны эмиграции. Львиная доля — представители первой эмиграции. Бенефис трех явлений Русского Зарубежья — Бориса Константиновича Зайцева (к столетию со дня рождения), Алексея Михайловича Ремизова как писателя и художника и Сергея �вановича Шаршуна — как художника и писателя. Это три столпа, три кита нашего русского искусства и литературы в изгнании. Кроме того, мы представили в «Русском альманахе» тексты Николая �вановича Ульянова, замечательного историка, ученика историка С.Платонова, писателя-романиста, критика, автора знаменитых статей о Бунине, Ремизове, Алданове... Он жил в США, но почти каждый год приезжал в Европу. Ульянов — одна из значимых фигур второй волны эмиграции, автор десятка книг, в том числе двух сборников статей и эссе. Его статьи ценили и Ремизов, и Зайцев, и Георгий �ванов, и �рина Одоевцева. Николай Ульянов — постоянный сотрудник «Нового журнала», настоящий русский европеец, энциклопедист, человек скромный, но с железной волей. Сидел в сталинское время в лагере на Соловках, как и Д.С.Лихачев. Потом его послали на передовую во время Второй мировой войны как пушечное мясо. Еще при жизни Николай �ванович Ульянов передал мне свой архив и всю библиотеку, а также авторские права, и я являюсь его наследником.

— Ваша любовь к России выражается не только в издательской и собирательской, но и в общественной деятельности. Так, в 1996 году вам с братом удалось назвать красивейший приморский бульвар соседнего с Ниццей курортного городка на Лазурном берегу именем русской императрицы. Расскажите об этом.
— В 1995 году мы с братом затеяли вернуть в Ницце Сталинградскому бульвару имя императрицы Александры Федоровны. Но нам это не удалось, так как появились статьи против этого переименования в местной прессе. В Ницце не удалось, зато удалось в соседнем маленьком городке Вильфранш переименовать бульвар имени бывшего президента Французской республики в честь вдовствующей императрицы Александры Федоровны, которая так любила Лазурный берег и столько для него сделала. По нашей инициативе и с помощью мэра и его заместителя по культуре, удалось одновременно установить на бульваре бюст императрицы Александры Федоровны работы петербургского скульптора. Сначала это был гипсовый бюст, а через год, когда установили бронзовый бюст, состоялось второе открытие в присутствии Д.С.Лихачева, который вдохновенно произнес получасовую речь — я ее синхронно переводил. Установили бюст над местной бухтой, которая раньше называлась бухта братьев Орловых, чьи бюсты, вместе с бюстом адмирала Федора Ушакова, теперь также украшают бульвар.— В Москве сегодня ходят легенды о вашем Франко-Русском доме — первом после волошинского Коктебеля частном доме творчества, где успели пожить и поработать многие русские художники и писатели.
— В конце советской власти — в 1991 году мы с братом решили основать Франко-Русский дом под Ниццей. Для этого я создал в Париже Ассоциацию по сохранению русского культурного наследия во Франции. В логотипе, выполненном Сергеем Голлербахом, прозвучала моя любимая идея — мост над Сеной переброшен и через Неву и даже через Москву-реку. Франко-Русский дом — это как бы филиал нашей Ассоциации. 2 июля 1992 года состоялось официальное открытие в присутствии первого российского посла — академика Юрия Алексеевича Рыжова, депутата Народного собрания Кристиана Эстрози (с тех пор он дважды становился министром Французской республики). За эти годы во Франко-Русском доме побывало несколько десятков русских художников и писателей как из зарубежья, так и из метрополии. Художники Наталья Нестерова, Татьяна Назаренко, Оскар Рабин, Макс Берштейн, Эрик Булатов, Ната Конышева, Георгий Ковенчук. Киевлянин Александр Дубовик даже расписал местную католическую часовню XVIII века. Во Франко-Русском доме работали над своими новыми произведениями Евгений Попов и Виктор Ерофеев, Василий Аксенов и Юрий Кублановский.

— Вы весьма внимательны к творчеству современных авторов. Недаром зимой 2005 года мы с вами вели в одном из престижных конференц-залов Риги презентацию новой книги московского поэта и литературоведа, доктора филологических наук Александра Сенкевича, выпущенную латвийским издательством на двух языках — русском и латышском.
— Я с удовольствием побывал в Риге благодаря любезному приглашению замечательного поэта Александра Сенкевича, где смог в университете купить много ценных для меня изданий о Русской Прибалтике. О довоенной Риге я слышал от �рины Владимировны Одоевцевой, с которой я познакомился на Пасху у Бориса Константиновича Зайцева в 1967 году, куда она пришла с Георгием Викторовичем Адамовичем, первым критиком русской эмиграции. Тогда Зайцеву было 86 лет. Я в то время учился в Сорбонне, мне было двадцать. �рина Владимировна пригласила меня к себе в Ганьи, где она жила в Русском старческом доме. Жила она весело, много писала. Ее соседями были Ю.К.Терапиано и донской казачий поэт Николай Евсеев. Одоевцева родилась и выросла в довоенной Риге. Ее отец был известным рижским адвокатом. Благодаря отцу она до войны жила на широкую ногу — у них с Георгием �вановым был даже лакей. А после Второй мировой войны они были разорены из-за освобождения Риги Красной Армией, национализации доходных домов, принадлежащих ранее ее отцу, и остались в нищете.

— Но не меньше, чем с Ригой, русские поэты-эмигранты, например, �горь Северянин, были связаны с эстонской культурой, с Таллинном...
— В свое время долгие годы я дружил с известным эстонским поэтом, каллиграфом и искусствоведом Алексеем Константиновичем Ранит — эстетом, который свободно говорил на пяти языках — по-русски, по-французски, по-английски, по-эстонски и по-немецки. Он знал �горя Северянина — тот его переводил. Кстати, недавно у нас в Ницце в университете была защищена кандидатская диссертация «Северянин и Эстония». �стория в лице русской эмиграции первой волны как в Париже, так и в Прибалтике, преподносит урок и как бы подает пример уважительного поведения по отношению к чужой культуре. Среди тех, кого я знал, не могу не упомянуть замечательную писательницу, которой я очень обязан — �рину Евгеньевну Сабурову. Она оставила прекрасные страницы о жизни русских в Прибалтике. У нее я неоднократно гостил в Мюнхене.

— В вашей уникальной библиотеке хранится и одно из изданий известной книги Марка Шагала «Моя жизнь» с автографом художника. С Марком Захаровичем вы тоже успели встретиться?
— В 1969 году я посетил, по его приглашению, квартиру великого художника на острове Святого Людовика, где он занимал целый этаж в особняке. Я должен был ему что-то передать из России, по просьбе одного из его московских знакомых. Мы приятно побеседовали, и он мне подарил новое издание своей автобиографии с любезной дарственной надписью на русском языке, нарисовав букет цветов. Я был приятно удивлен его русским языком, так как беседа велась по-русски. � осталась мне на память фотография о нашей встрече.

— В издательстве «Вагриус» два года назад вышло роскошное издание воспоминаний художника Юрия Анненкова с вашим предисловием, многочисленными иллюстрациями из вашей коллекции. Причем, текст также дополнен материалами из вашего архива. А в издании каких еще книг вы принимали участие в течение последних двух лет?
— После издания воспоминаний и переводов Марка Талова в московском издательстве «М�Г», не без моего участия, вышли в Нижнем Новгороде воспоминания артистки Дины Кировой, создательницы �нтимного театра в Париже. Этот театр просуществовал в течение трех лет. Здесь были поставлены более ста пьес А.Н.Островского и современных авторов. Автор публикации — Валентина Кошкарян, моя бывшая студентка, помощница, ныне — докторантка университета в Ницце. В Русском доме Сент-Женевьен де Буа, где Дина Кирова прожила более сорока лет, прошла презентация этой книги, на которую я пригласил российских журналистов и представителей �ТАР-ТАСС.

— Ваши пожелания, Ренэ Юлианович, нашим читателям?
— Желаю новых интересных книг и посещений оригинальных выставок. А, следуя примеру, который как бы указал в своей исповедальной книге «Треугольник» знаменитый дирижер и библиофил Геннадий Николаевич Рождественский — побольше интересоваться судьбами русской культуры за рубежом, тем, что смогли создать русские художники и писатели первой волны, тем более что в последние годы вышло много замечательных изданий, посвященных Борису Григорьеву, Юрию Анненкову, Сергею Шаршуну, Алексею Ремизову, �вану Бунину.

Беседовала Лола Звонарева
Париж—Москва—Вашингтон