КОСОВО: ОДА ТОРЖЕСТВУЮЩЕГО ЭТНОНАЦ�ОНАЛ�ЗМА

Сергей МАРКЕДОНОВ

Свершилось! Парламент Косова утвердил Декларацию о независимости бывшего автономного края Сербии. Согласно этому документу Косово провозглашается республикой, светским государством. Впрочем, говорить об этом событии как о сенсации было бы неверно. Этого события ожидали давно. Косовский вопрос уже в течение двух десятков лет является одной из наиболее сложных и запутанных этнополитических проблем Балканского полуострова. В 1991 году лидеры движения косовских албанцев уже провозглашали свою независимость, однако в то время проблема еще не вышла за балканские рамки. А потому семнадцать лет назад Косово поддержала только одна Албания. Впрочем, в дальнейшем идея объединения двух албанских государств была снята с повестки дня. Новое поколение косоваров — албанцев, включившееся в политическую борьбу против Белграда, стало рассматривать независимость не как «промежуточную», а как конечную цель. Если угодно, самоцель.
После того как операция НАТО под кодовым названием «Союзническая сила» (началась 24 марта и продолжалась 78 дней до 10 июня 1999 года) привела к фактической сецессии экс-сербского автономного края, многое стало окончательно понятно. Вопрос о провозглашении новой Декларации о независимости Косово будет поставлен. Не ясно только — когда. У Белграда не было (и нет) сил и ресурсов для «сербизации» края. Ни силовых, ни идейно-политических. Во-первых, сами официальные власти (сначала еще югославские) согласились на вывод своих войск из Косова и ввод в край многонациональных международных сил под эгидой НАТО — KFOR. Теперь Белград протестует против решения ЕС о введении европейских полицейских сил. Но очевидно, что сегодняшние реалии стали следствием 1999 года. Теперь, по мысли европейских чиновников и политиков, 1,8 тыс. полицейских и судей должны создать основы для правового государства в Косове. Во-вторых, что бы сегодня ни говорили, сербы не готовы к тому, чтобы совместно проживать с албанцами в рамках одного государства. В данном случае речь не об албанском меньшинстве в самой Сербии, а о проживании в населенном албанцами регионе, пережившем годы этнополитического противоборства с сербами. А территория без населения — это принцип, реализация которого возможна только при сочувствии «сильных мира сего». Такого сочувствия к Сербии сегодня нет. Равно как и понимания того, что предложение обменять Косово на членство в ЕС не будет работать.
Радикализация требований косовских албанцев приводит лишь к тому, что даже вчерашние оппоненты Милошевича, представляющие демократические силы Сербии, на глазах все более «национализируются». Воислав Коштуница, премьер-министр Сербии, — лучшее тому доказательство. Да и Борис Тадич, которого многие у нас записывают едва ли в национал-предатели (без всякого на то основания), выступает за территориальную целостность государства. �менно это он снова подтвердил, произнеся президентскую присягу во время своей инаугурации. Однако если смотреть на проблему без эмоций и рационально, то Белград вряд ли сможет кардинально изменить ситуацию. Военное решение проблемы (после поражений в Краине и в Боснии) приведет Сербию к открытому противостоянию с большей частью мира. Политическое же решение вряд ли возможно, поскольку в основу государственного строительства и Сербии, и Косова положены принципы этнического национализма. Это реальность, хотя и те и другие лидеры не хотят этого признавать (и вряд ли признают когда-либо). А этнический национализм (даже закамуфлированный) делает невозможным длительное и успешное существование государства с полиэтничным населением. Это показала Югославия, где националисты всех республик (от Милошевича до Туджмана и от �зетбеговича до Руговы) сначала идеологически, а потом и практически растерзали некогда единое государство. Это показали и гораздо более либеральные государства. Взять хотя бы Чехословакию 1918-1938 годов (первую республику). Как справедливо замечал чешский философ Эммануил Радл, «Республика Чехословацкая (РЧС), каково было официальное название нового государства, была такой только по названию. В реальности же речь шла о неудачной попытке создать чешское государство». Плохо прикрытый чешский этнический национализм (гораздо более либеральный по сравнению с югославскими или позднесоветскими аналогами) привел к тому, что в час Х судетские немцы (обладавшие паспортами РЧС) выступили с идеей «возвращения домой в Германию». За этим наступил Мюнхен (а затем отделение Словакии), который привел ко Второй мировой войне.
Не будем проводить прямых аналогий с 1938 годом (хотя определенные символы здесь присутствуют, все-таки прошло семьдесят лет) и впадать в алармизм. Однако то, что свершилось сегодня, приводит нас к следующему выводу. Принцип этнического самоопределения снова выходит на первый план. Так было в начале ХХ века. Тогда право «наций на самоопределение» в двух вариантах (либеральном Вудро Вильсона и в большевистском Владимира Ленина) стало краеугольным камнем глобального устройства. Проблема была только в одном. У всех националистических элит были свои не совпадающие друг с другом «образы своей земли» и «своей страны». А потому чехи с опаской смотрели на немцев и на поляков, поляки на немцев и чехов, румыны на венгров. 1938—1939 годы привели к тому, что территориальная целостность стала новой политической модой (что зафиксировали и Хельсинкские соглашения). По новой моде происходило генеральное межевание постколониальной Африки. Теперь (с распадом СССР и СФРЮ) этнический национализм обрел новую силу и молодость. Но, как справедливо замечает российский политолог Федор Лукьянов, «до сих пор мультинациональные страны, как правило, распадались сами, и мировому сообществу оставалось лишь пытаться постфактум минимизировать издержки. На сей раз сильным мира сего приходится брать на себя ответственность за решение о создании государства. Они не верят в возможность многонациональной Сербии, что объяснимо. Но они не верят и в возможность многонационального Косова. Не случайно принцип «сначала — гуманитарные стандарты, потом — статус», который лежал в основе резолюции ООН 1999 года о косовском урегулировании, изменился де-факто на противоположный. Причем случилось это тогда, когда прокатившиеся по краю сербские погромы доказали, что гуманитарными стандартами и не пахнет».
� проблема не в том, кто прав и кто виноват. � сербы, и албанцы могут привести длинный список претензий друг к другу (равно и исторических прав на территорию). Виноваты не этнические группы (тем более что они не обладают правосубъектностью), а принципы и подходы. Этнический национализм в крайних его формах приводит к появлению «казуса Косова», когда в Европе появляется не вполне состоятельное государство, правительство которого возглавляет вчерашний боевик по кличке «Змей». Насколько «Змей» сможет решать социальные и бытовые проблемы своих соотечественников — это вопрос. Ведь раньше все можно было списать на происки сербов и злую волю Белграда. Завтра придется брать ответственность, налаживать судебную систему, бить по рукам коррупционерам, вчерашним братьям по оружию и соратникам по УЧК (Армии освобождения Косова). Без ответа остается вопрос и о прецеденте Косова. Кто хочет, очевидно, узрит прецедент без всякой формальной юриспруденции. � опять же вопрос Косова — это не юридический спор. Это формирование принципов. � если этнонационализм позволен на Балканах, то почему он не может быть позволен в горах Кавказа или в африканских пустынях и тропиках?
Пока для независимого Косова звучит бетховенская «Ода к радости» («An die Freude»). Но для сербского населения, как в самом Косове, так и в остальной Сербии, нет никакой радости. Зато происходят многочисленные «пятнадцатиминутки ненависти» (после получения известий о провозглашении независимости). А потому музыка Бетховена сегодня становится символом побеждающего этнонационализма. Теперь вопрос о признании Косова становится предметом интерпретаций. Можно считать это событие злом или «торжеством демократии», но независимость Косова не сплотит великие державы (что показало и недавнее голосование в Совбезе ООН). Теперь можно считать независимость фактом, если начнется одностороннее признание Косова, а можно считать таковую свершившейся, если флаг экс-сербской автономии будет перед лужайкой ООН.
На первый взгляд, по вопросу о возможном использовании «казуса Косова» непризнанными республиками на территории бывшего СССР сказано все или почти все. Вместе с тем если оставить в стороне эмоции (по поводу возможного усиления России в СНГ вследствие гипотетического признания Москвой Абхазии или Южной Осетии, а также по поводу «косовского оружия» Кремля, нацеленного против интересов США и ЕС), то можно прийти к следующему выводу. Ни казус Косова, ни воля Кремля не имеют решающей роли при определении будущего постсоветских непризнанных республик. Сегодня политические амбиции абхазских, карабахских, осетинских или приднестровских лидеров принято рассматривать в контексте развития косовской ситуации. Создается ощущение, что они только того и ждут, чтобы вслед за провозглашением независимости экс-сербского автономного края заявить о своем суверенитете. Между тем это было сделано задолго до того, как Косово попало в фокус мировой политики.
Приднестровье провозгласило свою независимость от Молдовы в 1990 году. То же самое (и почти в то же время) сделала Южная Осетия. Карабах провел референдум о своей независимости 2 сентября 1991 года. Таким образом, три из четырех непризнанных республик заявили о своих претензиях на национальный суверенитет еще во времена существования СССР (когда РФ как отдельной страны еще не существовало). Абхазия добилась де-факто суверенитета от Грузии после вооруженного конфликта с Тбилиси в 1992—1993 годах. В это время Косово никак не влияло на это самоопределение (поскольку тогда ситуация там рассматривалась в общеюгославском или сербском контексте, в крайнем случае общебалканском, но не мировом). За годы своего де-факто суверенитета каждое из этих образований провело по нескольку избирательных циклов, создало свои государственные (хотя и не признанные миром структуры власти), даже пережило процесс смены руководства. При этом далеко не всегда эти образования играли роль «марионеток Москвы». Достаточно вспомнить хотя бы споры между Абхазией и руководством РФ по поводу президентских выборов 2004 года в этой непризнанной республике. Таким образом, Косово нужно Абхазии или Карабаху только как инструмент для международной легитимации своих амбиций. Если угодно, это паттерн для оправдания своих действий десяти-пятнадцатилетней давности. Внутренняя ситуация там, а также динамика сербско-албанских отношений мало интересна лидерам непризнанных республик Евразии. Существовало бы Косово или бы его не было вовсе, борьба абхазских или осетинских лидеров против Грузии, а карабахских армян против Азербайджана продолжалась бы. Для этого есть свои региональные предпосылки, никак не связанные с самоопределением экс-сербской автономии. Во-первых, так называемые государства-носители (то есть страны, которые де-юре осуществляют суверенитет над «мятежными республиками) вот уже почти четыре года стремятся «разморозить» ныне замороженные конфликты. Во-вторых, отказ от объективного подхода к конфликтам в Грузии, Азербайджане и в Молдове, сведение всего многообразия ситуации к пресловутой «руке Кремля», нежелание видеть в Абхазии, Южной Осетии или Карабахе самостоятельных игроков (подверженных влиянию внешних сил, но, кстати, не только российских) не помогают разрешению сложных этнополитических проблем Евразии. Сегодня многие только и ждут того, признает ли Москва «мятежные регионы». Однако при любом исходе — даже если Кремль откажется от их поддержки, а Косово никогда не получит мирового признания — грузино-абхазский или армяно-азербайджанский конфликты будут требовать своих принципов урегулирования. Хотя бы потому, что фактор Москвы вторичен. Москва может финансировать элиты непризнанных объединений, а может, как это было в 1995 году, объявлять Абхазии блокаду. Кремль может «универсализировать» косовский «кейс», а может не делать этого. До тех пор пока элиты непризнанных республик не будут убеждены в выгодности мирного разрешения конфликтов, дело с мертвой точки не сдвинется.