КОГДА �ЗВ�НЯТСЯ ПЕРЕД АННОЙ ГР�ГОРЬЕВНОЙ?

Тимур БОЯРСК�Й

�звинения на государственном уровне — явление достаточно редкое.
Самым характерным примером является извинение правительства Советского Союза во главе с М.С Горбачёвым перед правительством и народом Польши за ничем не мотивированный расстрел нескольких десятков тысяч военнопленных поляков, главным образом офицеров, в 1941 году. Тот же Горбачёв, которому не чужды были порядочность
и стремление к справедливости, извинился перед академиком А.Н Сахаровым за допущенную по отношению к нему несправедливость. Сегодня те же поляки хотели бы услышать извинения за пакт Риббентропа-Молотова, подписанный в августе 1939 года, с которого началась Вторая мировая война и четвёртый раздел Польши. Впрочем, термин четвёртый раздел применяют только поляки, в Советском Союзе это называлось взятием под защиту населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Но нынешнее российское правительство не расположено к таким извинениям.
В самой России тоже немало людей, перед которыми с точки зрения исторической справедливости следовало бы извиниться, но поскольку у них нет никаких организационных структур, требовать таких извинений некому. Разве пострадавшие от насильственной коллективизации и ещё более насильственной ликвидации кулачества, как класса, не заслужили того, чтобы перед ними извинились? Сколько людей незаслуженно пострадало из-за этой не только неправедной и несправедливой, но и вредоносной идеологии? Разные исследователи называют разные цифры. Вот, к примеру, что пиcал генерал Дмитрий Антонович Волкогонов в книге «Семь вождей»: «…только-только закончилось безумие коллективизации, изломавшее судьбу 9,5 миллионов человек. Более трети от этого числа были расстреляны, замучены, сгинули на этапе, умерли в стылой Сибири и на бескрайнем Севере». Я мог бы сослаться и на других учёных, которые исследовали эту совершенно уникальную проблему, но я хочу сослаться на двух старшеклассниц. Это Оля Гулякова и Лена Степанова — ученицы Потаповской средней школы Енисейского района Красноярского края. Научным руководителем у них была их учительница истории Ольга Николаевна Степанова. Они исследовали судьбы своих односельчан — жителей села Потапово, попавших под косилку коллективизации. Они проследили десятки судеб. Нет возможности рассказать обо всех. Поэтому расскажу только об одной — об Анне Григорьевне Пешковой.
Много лет назад Евгений Евтушенко написал роман «Ягодные места». Когда раскулачивали украинцев, или скажем жителей Поволжья, то путь у раскулаченных был один — в Сибирь. А когда раскулачивали сибиряков?
Евтушенко это сводит к анекдоту, утверждая, что, что тех, кто жил в верховьях, скажем, Енисея везли по реке на север, а тех, кто жил, поближе к северу, везли по реке на юг, то есть меняли местами. Но так было далеко не всегда. Семью Анны Григорьевны (её мать и отчима) раскулачили в 1931 году. Анне тогда было 15 лет. Её отца и братьев раскулачили годом раньше.
Дальше буду рассказывать совсем конспективно. Прежде всего, её привезли в село Татарка, где находился один из пересыльных пунктов. Оттуда она попала в село Кокуй на реке Ангара, где, несмотря на юный возраст, работала в лесу на лесоповале. В 1935 году Анна оказалась вблизи села Кузьминка, где она и другие спецпереселенцы долгое время ночевали под лодками, пока сами не построили себе бараки для жилья.
В 1940 году оказалась в леспромхозе села Зырянка. В 1941 году угодила в трудармию (трудармия — это обозначенная в «Манифесте коммунистической партии» голубая мечта Льва Давыдовича Троцкого).
Бойцы этой трудармии на арктическом побережье занималась рыболовством. Можно себе представить, в каких условиях осуществлялась эта рыбная ловля.
В 1942 году подразделение трудармии, где служила, если можно так сказать, Анна Григорьевна было перевезено на остров Диксон, где её ожидали гружёные вагонетки в глубокой шахте. В 1944 году примерно то же самое, только в Хатанге. В 1958 году, когда ей уже было 43 года, ей разрешили уехать в Зырянку, где он уже была в 1940 году. Там она работала на шпалорезке в том же леспромхозе. Продолжать или хватит? Анна Григорьевна жива, живёт у себя на родине на минимальную пенсию, не предъявляя ни к кому никаких претензий. При этом следует особо подчеркнуть: ей ни разу в жизни не предъявляли обвинений, что она работала на польскую, или, скажем, японскую разведку, не утверждали, что она была женой, родственницей или любовницей Бухарина или какого-нибудь Тухачевского, и даже не обвиняли её в том, что она находилась в аудитории, перед которой произносил речь Троцкий, Радек, Кольцов или какой-нибудь другой будущий враг народа.
Она, вообще ни разу не предстала ни перед каким судом, даже перед той пародией на суд, который называли «тройкой», то есть её даже не пытались причислить к врагам режима. Так за что же она всю жизнь несла наказание?
Старшеклассницы Оля и Лена завершили своё исследование такими словами: «Проследив судьбу этих людей, мы пришли к выводу, что коллективизация — это принудительное переселение наиболее трудоспособной части сельского населения в несельскохозяйственные районы. Это была гражданская война с кулаком, середняком, сельским хозяином, виной которого перед народом было владение двумя лошадьми и умение растить и хранить хлеб. Это была борьба за обобществление собственности, земли и скота. Это было уничтожение сельскохозяйственного опыта, передававшегося из поколения в поколение. Страна покрылась сетью лагерей, построенных спецпереселенцами (кулаками и членами их семей, оторванными от земли). Сотни тысяч хлеборобов стали бесплатной рабочей силой на стройках пятилеток. Был уничтожен хозяин-труженик. Но те, кто доехал до места ссылки, выжили, благодаря умению, трудолюбию, терпению. Неправедное, жестокое, бесчеловечное раскулачивание было преступлением не только против крестьян, но и против всего нашего народа».
Если бы я обладал какой-нибудь властью на постсоветском пространстве, я бы заставил всех коммунистов, начиная от российского Зюганова и украинского Симоненко, законспектировать работу этих двух сибирских девушек. Я понимаю, что история не имеет сослагательного наклонения. Что было — то было, ни переписать, ни исправить, ни скорректировать нельзя. Но, по крайней мере, можно извиниться перед Анной Григорьевной.
За кремлёвской стеной жизнь кипит, там рождаются и умирают множество идей, туда приходят и оттуда уходят президенты и их многочисленные команды. У президентов очень насыщенный рабочий график, совершенно невозможно найти три секунды, чтобы поставить свою подпись на документе с подобным изменением. Поэтому, вся надежда на нового российского президента.