ОТКРОВЕН�Я Л�БЕРАЛА

«Совесть Либерала» (The Conscience of A Liberal) — так озаглавлена новая, восьмая по счету, книга Пола Кругмана (Paul Krugman), известнейшего американского журналиста, многолетнего политического обозревателя газеты New York Times. На ее страницах он ставит очень жесткий диагноз бедам и болезням современных США и набрасывает далеко идущую программу глубоких реформ, необходимых для оздоровления страны.
Кругман сравнивает нынешнее положение своей страны с первыми десятилетиями после Второй мировой войны. Это было время возникновения массового среднего класса, в который влились десятки миллионов городских жителей и фермеров, ранее прозябавших на уровне или на грани бедности. Конечно, число бедняков в абсолютном выражении все равно оставалось весьма большим, но их доля в населении страны резко сократилась по сравнению с предшествующими десятилетиями. Очень богатых людей было сравнительно немного, и они не оказывали доминирующего влияния на политическую и социальную жизнь.
Кругман также подчеркивает, что поляризация политического ландшафта удерживалась в рамках умеренности. Хотя правые элиты, тяготеющие к Республиканской партии, отнюдь не сдвинулись к центру и, тем более, не полевели, они уже не надеялись и не пытались отменить реформы рузвельтовского «Нового Курса». Республиканцы и демократы не вели войну на взаимное уничтожение, но искали и нередко находили взаимоприемлемые компромиссы. Хотя и в те годы хватало серьезнейших общественных конфликтов, прежде всего, порожденных войной во Вьетнаме и движением за гражданские права, все же в целом политический процесс контролировали люди и группы, которые, по крайней мере, признавали одни и те же базовые общественные ценности. Это национальное единство не было разрушено даже крайне правой и чрезвычайно агрессивной администрацией Ричарда Никсона. Могло показаться, что США уже необратимо стали на путь превращения в нацию с растущим, благополучным и политически доминирующим средним классом.
Однако в 1980-е годы ситуация изменилась. Специалисты по экономической статистике начали находить все больше признаков того, что степень неравенства доходов перестала сокращаться и пошла в рост. Одновременно исследователи заметили растущее обострение политической поляризации. Государственные деятели разных уровней стали все сильнее концентрироваться на правом или левом крыле политического спектра — с соответствующим сокращением количества и веса умеренных политиков. Партийные ярлыки «демократ» и «республиканец» стали практически синонимами терминов «либерал» и «консерватор».
Эта тенденция сохранилась и до наших дней. Экономическое неравенство достигло уровня недоброй памяти 1920-х годов, предшествовавших Великой Депрессии. Сейчас 37 млн. американцев живут за чертой бедности и еще около 60 млн. еле-еле сводят концы с концами. Нынешняя политическая поляризация американского общества тоже бьет рекорды многих предшествующих десятилетий.
Вину за это Кругман возлагает на республиканцев. Как бы ни относиться к Демократической партии, пишет он, нельзя не признать, что ее политические лидеры и связанные с ними элиты не искали ни межпартийных конфликтов, ни общественной конфронтации. Основным принципом внутренней политики администрации Клинтона была так называемая «триангуляция», поиск точек соприкосновения с республиканцами и независимыми. Клинтон и его советники считали (как потом выяснилось, без достаточных оснований), что такая стратегия обеспечит Белому Дому максимальную поддержку общественного мнения. Более того, Клинтон по многим ключевым вопросам внутренней политики вообще шел на поводу у республиканского Конгресса, например, утвердил принятую им реформу системы пособий по безработице. А вот нынешний президент Джордж Буш-младший не только радикально снизил налогообложение самых богатых американцев, но даже пытался и все еще пытается навсегда отменить налоги на крупные наследства. Эти и другие подобные меры нынешнего руководства вполне соответствуют идеологии «дикого» капитализма.
Принято считать, что такая идеология доминировала еще до эры реформ Теодора Рузвельта и Вудро Вильсона, в предшествующие им последние десятилетия 20-го столетия, которые с легкой руки Марка Твена и его соавтора Чарльза Уорнера называют «Позолоченным Веком» (The Gilded Age).

ПОЗОЛОЧЕННЫЙ ВЕК
«Позолоченным Веком» принято называть тот отрезок истории США, который укладывается в три последние десятилетия 19 века. Однако Кругман часто говорит о «Длинном Позолоченном Веке».
Он считает, что «дикий» капитализм времен становления первых американских финансовых и промышленных империй не особенно изменился в результате прогрессивных, но не слишком глубоких преобразований, проведенных между началом двадцатого века и вступлением США в Первую мировую войну. Хотя рабочие и, в меньшей степени, мелкие фермеры до какой-то степени пользовались результатами технического прогресса, повышение уровня их жизни не шло ни в какое сравнение с реальными возможностями американской экономики и практически никак не влияло на социальную стратификацию.
К началу 1930-х годов США так и остались страной социальных контрастов, кричащего богатства верхних слоев элиты и откровенной бедности обитателей нижних ступеней социальной лестницы. Несмотря на все конституционные гарантии и формально демократическую политическую систему, десятки миллионов людей не могли даже воспользоваться правом голоса. Это в первую очередь относится к темнокожим обитателям южных штатов, которых на «законных» основаниях не допускали до избирательных урн, и к огромному количеству недавних эмигрантов, еще не получивших американского гражданства.
В США не было даже зачатков систем социального обеспечения, уже давно существовавших во многих европейских странах. Стоявшие у власти республиканцы защищали интересы самых состоятельных слоев общества, которые вовсе не желали поступиться своими привилегиями для общественного блага. Поэтому они отвергали все предложения о значительном увеличении федеральных налогов и придании им более прогрессивного характера, без чего у правительства просто не могло появиться средств для финансирования сколько-нибудь обширных социальных программ. В экономической и политической мысли доминировала догма вредоносности вмешательства государства в экономику (во всяком случае, в мирное время) и недопустимости использования налоговых средств для улучшения жизни беднейших слоев населения и социального реформирования в целом.
Эта антиправительственная идеология, продолжает Кругман, доминировала вплоть до Великой Депрессии. Однако реформы «Нового Курса» на практике доказали, что государство вполне в состоянии играть конструктивную роль в экономической жизни и разруливать кризисные ситуации. Они не только создали предпосылки для выхода из депрессии (который реально произошел позже, уже в годы военной мобилизации экономики), но и радикально повлияли на общественное сознание.
После Второй мировой войны большинство американцев признавало, что богатые должны отдавать значительную часть своих доходов на общественные нужды. Прогрессивная система федерального налогообложения, усиление роли и увеличение численности профсоюзов, создание государственной системы страхования по безработице, введение пособий по старости и потере трудоспособности и другие реформы, проведенные при Франклине Делано Рузвельте и Гарри Трумэне, не только не привели к развалу экономики, но и способствовали ее прогрессу.
Этот прогресс обернулся экономическим бумом 1950-х годов, который привел к реальному подъему уровня жизни и беднейших слоев населения, и среднего класса. Не случайно президент-республиканец Дуайт Эйзенхауэр писал в 1984 году, что любая партия, которая попыталась бы упразднить эти социальные завоевания, немедленно была бы отправлена избирателями в политическое небытие. Людей, которые считают иначе, продолжал президент, очень немного, и они просто глупы.
Кругман отмечает, что возможности реформаторов имели свои границы. Так, в 1946 году президент Трумэн предложил ввести систему национального медицинского страхования по канадскому образцу. Против этого мгновенно выступила Американская Медицинская Ассоциация, которая истратила на свою пропагандистскую кампанию $5 млн. — очень большие деньги по тем временам. �дею Трумэна не поддержали и представители южных штатов в Конгрессе США, хотя многие из них были однопартийцами тогдашнего хозяина Белого Дома. Южные политики опасались, что осуществление этой реформы приведет к десегрегации больниц, что для них было попросту неприемлемо. Поэтому они помогли провалить план президента — несмотря на то, что его осуществление помогло бы и беднейшим белым жителям Юга, практически не имевшим медицинских страховок.
Кругман посвящает несколько глав социальной и политической эволюции США в 1960—1990-е годы. Он отмечает, что этот процесс нес немало амбивалентных тенденций. Так, в седьмом десятилетии прошлого века сохранились темпы экономического бума, начавшегося в 1950-е годы. В результате, средний класс продолжал расти и укреплять свои социальные позиции. Например, с 1945 по 1970 год доля обладателей медицинских страховок подскочила с 30% населения почти до 90%. Практически все жители США, за исключением самых низов, ощущали, что живут заметно лучше, чем их родители.
� тем не менее, отмечает Кругман, в обществе преобладали негативистские настроения. Американцы были недовольны ростом преступности, учащением разводов, увеличением потребления наркотиков и много чем еще. Вскоре социальная напряженность усилилась из-за интенсификации протестов против войны во Вьетнаме. � на все эти факторы накладывалось недовольство белого населения южных штатов борьбой либеральных кругов за политическую и экономическую эмансипацию темнокожих.
Это общественное раздражение уже в 1966 году позволило республиканцам увеличить свое представительство в Конгрессе, хотя большинство все равно осталось за демократами. Оно также помогло Ричарду Никсону выиграть президентские выборы 1968 года и добиться переизбрания в 1972-м. Однако, как показали последующие десятилетия, куда важнее было другое. У республиканцев появились политики и идеологи, которые решили использовать усиливающуюся социальную фрустрацию — и, прежде всего, ее главный фактор — борьбу за расовое равноправие — для завоевания голосов избирателей. Одним из них был Рональд Рейган, который с помощью этой стратегии в 1966 году стал губернатором Калифорнии.
Процесс усиления республиканцев растянулся на многие годы. Демократы на протяжении 1970-х годов сохраняли большинство в обеих палатах Конгресса, а на выборах 1980 года, когда Рейган победил Джимми Картера в борьбе за Белый Дом, уступили республиканцам только Сенат. Однако постепенно ультраконсерваторам удалось создать массовое общественное движение, которое поддерживали мощные интеллектуальные силы. Оно выступало за уменьшение роли государства в общественной и экономической жизни, ограничение системы социального вспомоществования, значительное снижение верхней планки федеральных налогов, ослабление профсоюзного движения, трудового законодательства и экологического регулирования. Кругман называет эту программу — «политикой неравенства». Республиканцы начали ее осуществлять после прихода в Белый Дом Рональда Рейгана. При Клинтоне ее реализация замедлилась из-за двоевластия президента-демократа и республиканского (с 1994 года) Конгресса, однако администрация Буша-младшего стала проводить ее в жизнь абсолютно беззастенчиво и в полную силу.
Кругман решительно выступает против той точки зрения, что усиление республиканцев, как партии крупного бизнеса, было, прежде всего, обусловлено обострением экономического неравенства, вызванного безличными рыночными силами (например, техническим прогрессом, требующим все более квалифицированных работников, а позднее — переводом целых отраслей промышленности в Китай и другие развивающиеся страны). Он ставит во главу угла политические действия крайних консерваторов, которые сознательно эксплуатировали расовую проблему и другие источники общественного недовольства для усиления своего влияния на массы. Эти круги, продолжает Кругман, вступили в хорошо просчитанный союз с религиозными фундаменталистами, которым они пообещали аннулирование свободы абортов и ограничение прав сексуальных меньшинств. Они без труда привлекли на свою сторону наиболее эгоистическую часть буржуазии, прежде всего, менеджеров крупных и крупнейших корпораций, получивших от республиканцев щедрое снижение налогов. Администрация Джорджа Буша-младшего к тому же весьма изобретательно нагнетала и использовала патологические страхи, вызванные событиями 11 сентября 2001 года и постоянно раздуваемой угрозой мирового терроризма.
Есть много оснований считать, пишет Кругман, что сейчас эта стратегия начинает пробуксовывать. Хотя прежние предрассудки и фобии отнюдь не исчезли, все же откровенный расизм и связанная с ним нетерпимость теряют былую привлекательность. Все больше американцев приходят к пониманию того, что экономическая и социальная политика нынешней республиканской элиты объективно противоречит интересам большинства населения и к тому же осложняет положение США на мировой арене. �тоги выборов 2006 года позволяют надеяться, что в стране близится время глубоких перемен в либеральном духе.

ЗДОРОВЬЕ НАЦ��
Пол Кругман уверен, что первой задачей реформаторов должно стать создание национальной системы здравоохранения, которая откроет доступ к лечению всем без исключения американцам. Он напоминает, что во всех развитых странах такие системы давно существуют и хорошо работают. Жители США не только осведомлены об этой ситуации, но также крайне обеспокоены состоянием американского здравоохранения. � при всем этом Кругман не скрывает, что перестройка нынешней системы будет исключительно трудным делом.
Сторонники сохранения статус-кво, пишет Кругман, любят пугать соотечественников пришествием социализированной медицины. Уже здесь имеет место сознательная подмена понятий. Социализированная медицина предполагает, что врачи и другие представители медицинских профессий находятся на службе у государства. �з всех развитых стран такая система учреждена лишь в Великобритании. � в Канаде, и в большинстве благополучных стран Европы врачи по преимуществу работают в своих собственных кабинетах и в частных клиниках и больницах. Там социализирована не медицина, а система медицинского страхования, что далеко не одно и то же. � теория, и практика показывают, что таким способом общество может сильно сэкономить на расходах на лечение и в то же время обеспечить более высокое качество медицинских услуг по сравнению с системой частных страховок. Все разумные планы реформ американской системы также предполагают социализацию страховок, а не лечебной деятельности.
Чтобы увидеть американские слабости, достаточно обратиться к статистике. Доля расходов на здравоохранение в валовом внутреннем продукте США в 1960—2005 годах выросла с 5.2% до 16%. В 2004 году общая стоимость медицинских услуг в расчете на одного американца составила $6 102. Для Канады этот показатель равнялся $3 165, для Франции — $ 3 150, для ФРГ — $ 3 043, для Великобритании — $2 508. � при всем том, во всех этих странах ожидаемая продолжительность жизни превосходила американскую на 1—3 года. Америка также находится позади других богатых стран по абсолютному большинству прочих интегральных показателей, характеризующих состояние здравоохранения.
В идеале, пишет Кругман, было бы лучше всего полностью возложить оплату медицинских страховок на государственный бюджет. Это тем более естественно, что такая система в Америке уже существует и работает гораздо лучше частного страхования. Это Medicare, государственное финансирование расходов на лечение людей, достигших 65-летнего возраста. Технически ее было бы не так уж сложно распространить на людей всех возрастов. Правда, для этого придется повысить федеральные налоги, однако взамен жители США будут сильно экономить на частных страховках. Поскольку около 60% американцев получают такие страховки через работодателей, в выигрыше окажутся и американские фирмы, которые любят жаловаться, что расходы на медицину сильно ухудшают их финансовые возможности и ставят их в невыгодное положение перед зарубежными конкурентами.
Тем не менее, Кругман признает, что такой сценарий пока что попросту неосуществим. Это верно, что «система единственного плательщика» (single-payer system) позволила бы значительней всего снизить административные и иные накладные расходы (которые сейчас в общем балансе трат на здравоохранение доходят до 30%) и дала бы в руки ее менеджеров самые сильные козыри в регулировании стоимости лекарств и медицинских процедур. Однако не приходится сомневаться, что любые попытки ее введения вызовут ожесточенное сопротивление со стороны страховых фирм, фармацевтической промышленности и многочисленных консервативных кругов, для которых такое расширение роли государства идеологически неприемлемо. Они будут запугивать общество ухудшением качества лечения, удлинением сроков создания новых лекарств, невозможностью свободного выбора врачей и прочими ужасами, с помощью которых 15 лет назад была провалена попытка администрации Клинтона осуществить реформу здравоохранения. Преодолеть это сопротивление, считает Кругман, пока что политически невозможно.
Однако выход все-таки имеется. В последние годы было выдвинуто несколько вполне работоспособных предложений осуществить всеобщее медицинское страхование силами частных компаний, но при финансовой помощи государства и под его наблюдением. Одна такая реформа уже осуществляется в штате Массачусетс; аналогичные меры обсуждаются законодателями и администрацией еще нескольких штатов. Эти проекты по результатам не смогут превзойти систему «единственного плательщика» (подразумевается государство), но все же, при правильном осуществлении, откроют всем американцам неразорительный доступ к гарантированной медицинской помощи. Кругман самым решительным образом выступает за то, чтобы такие планы стали реальностью.
Washington ProFile

СТРАНА СОЦ�АЛЬНОЙ СПРАВЕДЛ�ВОСТ�
Будущую реформу здравоохранения Кругман считает лишь первым шагом на пути к восстановлению социальной справедливости в США.
Он отмечает, что в результате начавшегося с избрания Рональда Рейгана господства ультраконсерваторов львиная доля результатов роста экономики досталась лишь узкому кругу самых состоятельных американцев. Десятки миллионов семей с небольшими и средними доходами практически никак не выиграли от прогресса трех последних десятилетий. В США возникла особая субэномика, которая обслуживает потребности богачей и почти не зависит от состоянии экономики в целом. В свою очередь, представители среднего класса все сильнее страдают от финансовых и иных турбулентностей и испытывают все больше трудностей, пытаясь поддерживать привычный уровень жизни. Они болезненно ощущают свою уязвимость и опасаются, что их дети окажутся в куда худшем положении, чем родители.
Социологи давно доказали, что усиление неравенства рождает недоверие к политическим и экономическим институтам, цинизм и социальную фрустрацию. Всего этого, пишет Кругман, более чем хватает в современных США.
Кругман убежден, что решить эти проблемы можно только с помощью самых серьезных реформ, осуществить которые может и должна государственная власть. Для начала следует отменить проведенное администрацией Буша сокращение налогов для людей с самыми высокими доходами и сделать всю систему налогообложения более прогрессивной. Необходимо также устранить несовершенства в налоговом законодательстве, которые позволяют корпорациям регистрировать свои доходы в странах с низким налогообложением и тем самым укрывать средства от американской казны. Кругман рекомендует повысить нынешнюю 15%-ю налоговую ставку на прибыли от операций с ценными бумагами и поднять верхнюю планку доходов, с которых берутся отчисления в федеральные фонды социального обеспечения и Medicare. Наконец, он выступает за введение сверхналога на людей с особо высокими доходами.
Кругман отнюдь не считает, что эти меры дадут достаточно средств для оплаты программ, которые могли бы снизить размах экономического неравенства в США хотя бы до показателей Канады, не говоря уже о таких европейских странах, как Швеция, Норвегия, ФРГ и Франция. Он не скрывает, что американский средний класс в обмен на социальную защиту должен согласиться на более высокое суммарное налогообложение, как это имеет место в развитых странах Европейского Союза. Он также напоминает, что важнейшим фактором повышения благосостояния американцев стал бы численный рост профсоюзов и усиление их экономического и политического влияния.
Кругман посвящает несколько последних разделов реабилитации понятия либерализма. Как это ни парадоксально, пишет он, современный либерализм по-хорошему консервативен в том смысле, что он выступает за сохранение социальных завоеваний «Нового Курса» Рузвельта и эпохи борьбы за гражданские права. А вот те, кто сегодня называют себя консерваторами, хотят эти завоевания отменить и тем самым осуществить революцию, только не левую, а праворадикальную. Либералы стремятся сохранить США как «страну среднего класса», в то время как их противники объективно ставят ее на путь превращения в сильно поляризованное и расслоенное общество бедняков и богачей латиноамериканского типа.
В заключение Кругман призывает идти дальше традиционного либерализма. Он надеется, что вскоре в Америке начнется подъем прогрессивных общественных движений, которые встанут на борьбу за экономическое и социальное равноправие. Он призывает не обольщаться надеждами на осуществление таких преобразований посредством консенсуса между демократами и республиканцами. Кругман уверен, что демократы должны завоевать более прочное большинство в Конгрессе и послать своего представителя в Белый Дом. Только таким способом они смогут осуществить обширные прогрессивные реформы, в которых так нуждаются Соединенные Штаты.

Washington ProFile