РОСС�ЙСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛ�Т�КА: МЕЖДУ «РАЗМОРОЗКОЙ» � ПР�ЗНАН�ЕМ

Сергей МАРКЕДОНОВ — зав. отделом проблем межнациональных отношений �нститута политического и военного анализа

Решение Владимира Путина поручить М�Д РФ «предметно помочь» населению Абхазии и Южной Осетии снова поставили в «топ» постсоветской повестки дня вопрос о перспективах отношений к де-факто государствам Евразии. Начнем с того, что найдется немного внешнеполитических проблем, которые были бы столь тесно связаны с безопасностью внутри России. Между тем, этнополитическая ситуация в Южной Осетии и в Абхазии самым непосредственным образом влияют на обстановку на российском Северном Кавказе.
Армяно-азербайджанское противостояние из-за Нагорного Карабаха привело к значительному перемещению армянских переселенцев на территорию Краснодарского и Ставропольского краев РФ. По официальным данным, с 1989 по 2001 гг. количество армян Кубани увеличилось на 42, 52 % (на 244 783 чел., т.е. 3, 7 % его национального состава). Таким образом, «армянский вопрос» стал в Краснодарском крае одним из важнейших общественно-политических факторов, а антиармянская (мигрантофобская) риторика — одним из способов политической легитимации краевой элиты, списывающей собственные просчеты на мигрантов. Одним из ярких примеров «связанных» этнических конфликтов является «осетинская проблема». Грузино-осетинский конфликт стал первым межэтническим противоборством в постсоветской Грузии, переросшим в масштабное вооруженное столкновение в январе 1991 — июле 1992 гг. Этот конфликт оказал существенное воздействие на ход и результаты первого межэтнического конфликта на территории РФ — осетино-ингушского. Военная фаза последнего пришлась на октябрь-ноябрь 1992 года. В результате эскалации грузино-осетинского противостояния в Северную Осетию в начале 1990-х гг. прибыло порядка 43 тыс. беженцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии. Беженцы способствовали радикализации этнонационалистических настроений в североосетинском обществе, они стали массовой опорой радикалов Северной Осетии, требовавших сохранения «территориальной целостности» своей республики за счет спорного с �нгушетией Пригородного района. Результат — появление 40 тыс. вынужденных переселенцев — ингушей. Грузино-абхазский конфликт способствовал консолидации адыгских этнонациональных движений («черкесского мира») в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Адыгее, а также активизации Конфедерации горских народов Кавказа, сыгравших свою значительную роль в грузино-абхазском конфликте 1992-1993 гг. � сегодня «черкесский мир» один из важнейших участников (хотя часто не декларирующих свое участие) грузино-абхазского противостояния.
В этой связи, очевидно, что любая эскалация насилия в горячих точках Евразии спровоцирует нестабильность внутри России, а любое ошибочное решение Кремля может иметь высокую внутриполитическую цену.
Однако сценарий 2008 года для России будет существенно отличаться от развития ситуаций в горячих точках, как в начале 1990-х гг., так и в начале 2000-х гг. В 2008 году Москва стала участвовать в процессе, который мы не раз определяли как «разморозка конфликтов». До того Москва гарантировала, во-первых, статус-кво, во-вторых, стремилась удержать «горячие точки» от любого «разогрева» (включая и статусный). Начиная с марта 2008 года российские политики пошли по пути формально-юридического признания де-факто государств. Скажем от себя, по пути наиболее спорному и наиболее проблемному. Что мешало наращивать наши связи с Абхазией без формальной отмены санкций, которая была сделана в марте 2008 года? Что мешало нам поставить технику или военных специалистов в зоны конфликтов в случае неадекватных действий Грузии? Ничего. Это можно было бы сделать и без думских заявлений, и без поручений М�Д РФ легитимировать контакты официальных лиц с руководством Абхазии и Южной Осетии. Между тем, 21 марта 2008 года Государственная дума РФ приняла обращение к федеральному правительству и президенту с просьбой рассмотреть возможности юридического признания Абхазии и Южной Осетии, а 16 апреля уже Владимир Путин дал конкретные поручения российскому М�Ду. Реакция на эти действия и заявления была прогнозируемой. Обвинения России в аннексии, новые аргументы в пользу пополнения НАТО новыми членами. Какова же выгода от упомянутых выше резолюций и президентских поручений? Выгоды пока не слишком очевидны. Очевидно другое. Все это не приблизило к нам Абхазию. � без новых решений, потенциально провоцирующих Запад и наших соседей по СНГ, мы могли бы осуществлять кооперацию с Сухуми (а также и с Цхинвали) по всему спектру проблем.
В этой связи возникает вопрос о возможных альтернативах нынешней политике. Во-первых, хотелось бы отметить, что, идя по пути формально-правового признания Абхазии и Южной Осетии, Москва втягивается не в свою игру. Процесс «разморозки» с целью выдавливания России из конфликтных регионов и «интернационализировать» процесс урегулирования начала Грузия (в меньшей степени также Азербайджан, поскольку армяно-азербайджанский конфликт из-за Карабаха имеет свою специфику). В этой связи российские действия по ускоренному признанию властей в Сухуми и в Цхинвали только поддержат, во-первых, североатлантические устремления Грузии (а также дадут аргументы сторонникам более быстрого приема этой страны в НАТО). Во-вторых, могут спровоцировать власти этой страны на необдуманные авантюры (чтобы «разогреть конфликт» и навлечь на Россию недовольство Запада). В-третьих, признание независимости Абхазии и Южной Осетии де-юре могут активизировать наступление Азербайджана на Нагорный Карабах. В Баку очень переживают по поводу того, что вслед за признанием Сухуми и Цхинвали Москва обратит свои взоры на Степанакерт. Чтобы упредить Москву, Азербайджан начнет более активную «разморозку» не только по силовой линии, но и по дипломатической (возможный выход из формата Минской группы, активизация в ООН, в ГУАМ и прочее). В-четвертых, официальное признание Абхазии и Южной Осетии может столкнуть РФ не только с ЕС и с США, но и со значительной частью стран СНГ. Это и Украина, переживающая трудности в Крыму и в Донбассе. Казахстан, ставший за последние годы первым инвестором в Грузии и стратегическим партнером Азербайджана, вряд ли станет энтузиастом такого признания. Молдова, которая пока еще не определилась в выборе между нейтралитетом и пророссийской ориентацией и НАТО, также будет иметь свои резоны для охлаждения отношений с Москвой. Об Азербайджане мы уже также упоминали. Весьма проблематичным видится и поддержка со стороны Беларуси и Таджикистана. Таким образом, «политический антифриз» — это не наш проект. Втягиваться в него и разрушать статус-кво, который мы же сами и создали в 1990-е гг., значит совершать, по меньшей мере, серьезную ошибку. Нарушить сложившееся «равновесие», не имея на руках таких козырей, как поддержка стран ЕС или хотя бы половины членов СНГ, вряд ли продуктивно.
Но означает ли это, что Россия должна полностью изменить свою политику и перейти к жесткому давлению на власти в Сухуми и в Цхинвали? Думается, подобные выводы были бы также неверными, как и вообще выбор между двумя стратегиями под условными названиями «юридическое признание» и «сдача позиций». Для России гораздо важнее политическое, а не правовое (формально-юридическое) признание де-факто государств. Отказаться от этой поддержки Москва не может по вполне объяснимым причинам. Но задача России — это не в одиночку признать де-факто государства и в изоляции бороться со всем миром. Задача России — остановить «разморозку» конфликтов. Это можно было бы сделать двумя способами. Но в любом случае российская дипломатия должна была бы предложить действительно концептуальное видение проблемы. Остальные поручения и конкретные решения могли бы лишь приниматься и исполняться как инструменты конкретной концепции. Первым подходом могло бы стать «гуманитарное возрождение» конфликтных регионов путем их «экономического и социального восстановления», но без определения формально-правового статуса. Второй — предложение критериев признания де-факто государств, предложение неких «дорожных карт», рассчитанных на многие годы (в этих картах могла бы идти речь о требованиях, которым новые государства должны были бы удовлетворять). Но в любом случае российская политика не может быть реактивной, действовать по принципу: «Вы нам Косово, а мы вам Абхазию с Южной Осетией». Нанесение урона Западу должно перестать быть единственным смыслом нашей политики (как внутренней, так и внешней). Всегда нужно думать о том, какой практический смысл принесет то или иное решение. А потому с прагматической точки зрения очевидно. Фактическая поддержка де-факто государств важнее их формально-правового признания. Если с первым форматом смирились все, включая Грузию, то второй вызывает жесткое оппонирование извне. Так стоит ли самим создавать дополнительные препятствия для реализации внешнеполитических проектов? 21 марта 2008 года российские депутаты определили два условия для признания Абхазии и Южной Осетии. Это — вступление Грузии в НАТО и ее военно-политическая агрессия против де-факто государств Южного Кавказа. Сегодня Грузия уже в НАТО? Она уже начала масштабную войну (провокации в данном случае не в счет)? Нет. А если нет, то не следует помогать Тбилиси интегрироваться в НАТО. В любом случае последний аргумент всегда можно будет использовать. Только такое использование должно быть сделано в нужном месте, а главное — в нужное время.