ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ
НИКА АЛИФАНОВА
«... дверь, за которой во тьме угасают шаги»
Ника Алифанова, 1980 г.р., родилась и живет в Киеве. Образование высшее экономическое. С 2003 г. публикуется в Сети, с 2005 – в периодических изданиях Украины и России. Раздел в Сети: http://ni-katya.livejournal.com/
От составителя. Стихи Ники Алифановой – удивительный сплав бойцовской энергичности и аромата женственности, прочной реалистической основательности и загадочной недоговоренности, а еще постоянный поиск мудрости, счастья, судьбоносных решений. «Ты, любовь, меня не мучай. Все равно ты победила». А Ника победила читателей – тоже. Наверное, имя обязывает: ведь Ника – богиня победы!
Ян Торчинский
ЗИМНЯЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Тем, что плохо заметно вблизи,
Расстояние вдруг огорошит.
Поднимается дымка низин,
Начинается сон нехороший.
Навсегда наступает зима,
В рукава холодком заползая.
А слова не положишь в карман.
И особенно эти – «не знаю»…
В тишине заскрипит карусель,
И поскачет зверинец по кругу.
И сойдут и лавина, и сель,
И наутро поднимутся вьюгой.
И на белом пространстве души
Не останется точек опоры…
Ничего невозможно решить,
Да и не было в сущности спора.
Но идущему вдаль кораблю
Берег видится тоньше и резче.
Потому не виню, а люблю.
Это, знаешь ли, разные вещи.
PER ASTRA AD ASPERA
Так ходят подальше, так сходят с ума,
Так ждут одного и того же письма,
Почти забывая, что всё-таки ждут
(душа принимает как должное труд).
Так пишут романы без повода и
Без толка зубрят наизусть словари.
Так бродят привычно маршрутом одним,
Не веря, что каждый хоть кем-то храним.
И в цепких морозах бездонной зимы –
И сердцем немы и судьбою хромы –
Живут, выживая себя из себя,
И вечность пером беспрестанно скребя…
Так думают думы, съедают еду,
И мыслят, что заново в новом году…
Но ходят кругами, пуская круги,
И давятся молча своим «помоги…»
Вот так и кружит бессюжетно кино,
Где роли бездарно играются мной,
И теми, и теми, и кем-то ещё,
Кто в это бездействие был помещён,
С возвышенной целью своей немоты.
Но happy не будет, придется остыть…
И к терниям титров сквозь искорки звёзд –
Висящий над пропастью тоненький мост…
Единственным смыслом хожденья с ума
В кольце неподвластного нам синема…
ЛИТЕРЫ
Абвг –
Что за степь не из этой оперы –
Занята беспросветно линия.
Эта степень свободы – копия
Инфернального «забери меня».
Тридцать с хвостиком – не хватает мне…
Из чего же лепить признания.
А слова улетают стаями
И клюют меня на прощание.
Улетайте мои убогие,
Ничего-никому-ненужные.
Нам при внутренней экологии
Не поможет рецепт «наружного».
В эту бездну соваться без толку –
Слишком много оттенков чёрного.
Ни к чему вас, красивых, пестовать,
Вы рождаетесь обречёнными.
Тридцать с хвостиком – не хватило мне
Чёрных зёрен не прорастающих…
И вожу по воде я вилами.
Ну, а что ещё мне, куда ещё?
Д–
Листалось детство не по числам – по тайнам, выведанным жадно.
И жизнь, исполненная смысла – густая радостная взвесь –
Казалась действом ненапрасным. В китайском платьице нарядном
Я твёрдо знала – будет счастье. Не зная то, что счастье есть…
Вернее было… И осталось – в далёких комнатах из света.
И льда надломленная талость весной искрилась, как алмаз.
И чудо было повседневным – таким, как облако и лето,
И жаба ставшая царевной. Но вышел срок – и свет погас.
И стало тесно. Стало мало – чудес, что больше не чудесны.
И жаба жабой умирала (и если бы она одна…)
И мир монтировался больно в сюжет почти неинтересный.
Местами траченный любовью. В который я заключена…
Е-я
Я различала их по вкусу, по звуку, форме и по нраву.
Мне не хватало их жестоко, я тасовала их коряво.
Я доводила до абсурда комбинаторику живучих
Значков, но всё же не сложила из них ни слов ни песен лучших.
Потом я их поприручала — костлявых, чёрненьких, похожих.
Кормила мясом апельсинов и кофеиновою кожей.
Когда они определялись и вылетали новым роем,
Я отпускала их в неволю к своим придуманным героям.
И ради этого момента, за жалкий сполох псевдосмысла,
Напоминающего то, что листалось время не по числам,
Пасла взъерошенное стадо животных литер малохольных.
И знать о том, что счастье было на миг, но делалось небольно.
ГОРОД KA
l
Одежда чёрная к лицу. Подходит к горлу белый день.
И как по кругу ни гарцуй, а тень налезет на плетень.
То режет глаз от белизны, то ослепляет полумрак.
И этим цирком выездным недрессированных собак
Кружится город подо мной, как шар обёрнутый в туман.
Какой он право заводной – моё затмение ума!
Во мне шевелится зима, и воздух тесен и тяжел.
Был тривиален наш роман (а ведь он сам ко мне пришёл).
И вот каков теперь итог – паденье, обморок, полёт?
Клубок нетореных дорог? Да кто вообще его поймёт!
А в голове туман и свет. В больном мелькающем году
Мой мир развеян и раздет. Остановите, я сойду!
ll
И сколько слов ни говори, ни сочиняй бравурных песен,
Проходит жизнь, как январи – похмельно и неинтересно,
Где каждый праздник позади и послевкусие разлуки
Остатки нервов бередит, тебе заламывая руки.
И понимаешь лишь теперь, как неполезно знать о многом.
Полна коробочка потерь. Пуста вчерашняя дорога.
И всё случалось – но не здесь, не то, не с теми и напрасно.
Любовь – престранная болезнь, но (к сожаленью?) не заразна.
И вообще не стоит слов, чернил и памятных иллюзий –
Вот потому и будь готов рубить ее горячий узел,
Пока дыханье не забрал. Судьба проходит на вокзале –
Январь – февраль – облом – финал. А правду так и не сказали...
КАКИХ МОРЕЙ И БЕЛЫХ СТЕН…
Каких морей и белых стен, и абрикосовых закатов
Ты пожелала бы взамен ветрам пылящим, шелухе
Сухой травы, где не живет пустоголовая Эрато?
И где уже – который год – ветшает жизнь. И налегке
Идёт по сморщенным холмам, качаясь в пыльной колыбели.
Поет унылое «воздам», и ни черта не воздает…
В её черешневом саду у веток руки ослабели.
В её замызганном порту гнездится серокрылый флот.
А там… Возможно, есть земля, где всё диковинно и сладко.
Где под оливой крепко спят – судьба, собака, человек.
И каждый домик на горе, как будто яркая заплатка.
И счастье бьётся, как форель, и серебром блестит в траве.
И в синих гаванях её, витают облака на мачтах.
И никогда не настаёт ни страх, ни скука, ни зима…
А только странная печаль, конфеткой, выданной на сдачу –
О тех ветшающих вещах, что вдаль уходят по холмам.
ГЕРБАРИЙ
когда из окон – пошире степи –
стоят химеры, летят амуры,
сложи гербарий великолепий
венцов вокзальной архитектуры:
мелькнут колонны, мелькнут ступени,
и надпись эта, а там – иная.
и лучшим поводом для решений
всегда пребудет аккорд финальный.
затем, что больше ничто не держит.
утихнут звуки прощальным стуком.
и тот остался навеки прежним,
кто съеден временем и разлукой.
а все, что кроме – корёжат сроки:
стареет лето и морщит листья.
и свет, что чистым был и высоким,
сегодня – сполох дурацких мистик.
и едешь, мучась комками чтива,
поганым чаем, вчерашним светом.
и понимаешь – кобыла сива
(бормочет сказки, жует билеты,
чинит бесчинсва. но все подале...)
и круги рая все ближе к телу.
на каждом маленьком, но вокзале
любовь немного, но погорела...
и в сирой пыли его эклектик
она летала, что голубь серый...
гербарий, хроник мой, эпилептик
забился в памяти оголтело...
ЛУЧШЕЕ
лёгкая штора – цветочки на зелени.
тополь кипит, устилая обочины.
[лучшее было напрасно засеяно –
не прорастало на почве испорченной]
школа. каштаны. закрытие дачного.
дети, сегодня мы учим деление.
[позже открылось – делить однозначное –
главное в жизни моей неумение]
зимние сумерки искрами под ноги.
шарик грядущего, пахнущий ёлкою.
[вот и нагрянуло. тёмные хроники
меж амбразурою и кофемолкою]
таянье снега. броженье предчувствия.
облако в луже. уроки не учены.
[ложе подснежников было прокрустовым –
в нём отсекались возможности лучшего…]
БЕС СНА
в конце пути большое ничего
три месяца ходящее по кругу
и цвет травы колючей и упругой
меняется отныне в желтизну
и смерть опять случается с травой
садится солнце вечер дышит паром
ненужное всегда даётся даром
но тяжело забыться и уснуть…
чем дальше в лес тем тоньше эта грань
нежнее шорох и острей минуты
все до единой палки перегнуты
и комом бьется колокол внутри
там слышен треск как будто рвётся ткань –
так рвётся жизнь из кокона пустого…
даётся даром речь но это слово
меня живьём съедает посмотри…
ПОДЕЛКА
Яблоки пахнут дождливо и сладко.
Солнце кончается после обеда.
Рыжая осень – хромая лошадка –
Больше на ней никуда не поедут.
Некуда ехать и это надолго.
Старая сказка любили-убили,
В сторону леса глядящая волком…
Это поделка высокого штиля.
Это шкатулка с пружинкой зажатой.
Спят молоточки, молчат колокольцы.
Тронь её только – потянется шатко
Тактами песня разматывать кольца.
Скрипнет – очнётся туманное эхо,
Кровь зашумит горячо и тревожно,
Зимняя белка с серебряным мехом
Вскачь в колесе понесётся и может
Быть добежит до последнего звука –
Капли завода, медлительной точки…
Сколько ты счастье своё ни аукай,
Если оно отозваться не хочет –
Гиблое дело… Обломаны ветки
Тяжестью осени и урожая…
…и отзывается, в общем, нередко…
только всегда ему что-то мешает…
ЗОЛОТОРЫБНОЕ
l
не запряжёшь – не повезёт.
рожденный мёртвым не летает.
пойди убей себя об лёд –
ты ни фига не золотая!
да и не рыба вообще –
твои глаза молчат со смыслом.
в непромокаемом плаще
выходит баба с коромыслом –
пустые ведра, добрый день,
полна коробочка удачи.
едва не март, почти сирень...
(отныне всё у нас иначе)
и не попросишь ни черта
взамен у невода пустого.
а рыба, в сердце заперта,
своё замалчивает слово...
ll
эти скользкие ступени вплоть до кромки водной чаши...
ночь готовит наступленье – будут наши и ненаши
воевать за превосходство, безымянные высоты,
без которых им неймётся... заплети меня, шарлотта,
в паутину главным словом, наделённым тайным смыслом –
ночь-священная корова, светлый праздник Реконкиста* –
вива, вива! ми амига... мира снежная изнанка...
на страницах этой книги – кто зимой готовит санки,
кто цыплят считает летом... вместо времени и места –
путь, который мне неведом... вива, светлая фиеста!...
о, ми герра**... лист кувшинки пахнет тёмною водою,
клином свет на этом ринге. кони ищут водопоя,
рыбки спят в пруду дремучем на атласной глыбе ила.
ты, любовь, меня не мучай. всё равно ты победила.
_______________________________________________________________________
*) Реконкиста – Reconquista – отвоевание (аналог дня Независимости в Испании)
**) Ми герра – mi guerra – моя война
ОБРАТНЫЙ ОТСЧЁТ
жидкий металл застывающей тёмной реки.
дверь, за которой во тьме угасают шаги.
крошки на скатерти. зеркало спит на стене.
это обратный отсчёт говорит обо мне:
первое правило – прыткая нервная ртуть.
бьется ознобом и шепчет – меня не забудь…
думай меня, будто длинное пишешь письмо.
[год високосный и месяц рожденья восьмой]
все эти коды ношу бесполезно в себе
четверть… пора бы, наверное, мне не робеть,
только всегда незабвенное правило два –
если нужна, то, как правило, только едва.
осень хватает за руки вчерашним дождём –
это обратный отсчёт говорит о своём:
я разбивала себя и смотрела внутри.
самое лёгкое правило – с номером три:
кукла мертва, но фарфор сохраняет тепло.
что же внутри? это сердце тобой зажило...
КНИЖНОЕ
Во тьме живут иные существа,
Скорей всего неведомы науке.
И вот шуршит бумажная листва,
На ней дрожат впечатанные звуки –
Они шипят, и ластятся, и лю…
И хороводят маленькие тайны.
Закрой глаза – сама себе салют,
Открой глаза – здесь тихо и печально...
Такие сны. Такое ничего.
Такая ночь, что хочется напиться.
И домовой, живой и меховой,
Листает шумно пыльные страницы –
Вот здесь весна. Случайное тепло.
В расстегнутом пальто бродить без цели.
Дышать весной. Дороги развезло.
Да и мечты всё то же претерпели…
Вот здесь январь. Весёлый снежный скрип.
Мороженное кушать на морозе,
Забросив на неделю буквари.
Вся жизнь игра, где каждый виртуозен.
И сказочник приходит и глядит –
Тепло ли нынче девице в кармане,
За пазухой. И чёрный алфавит
Стоит у врат и голову дурманит.
А вот глубокой осени клеймо.
Здесь говорят негромко и немного.
Согреть вино. И сделаться немой.
Писать письмо. Не думая дурного,
Не ведая, не помня, но любя.
Идти на дождь и контур видеть острый
Среди вершин – вершину ноября.
Где всё – туман, и ветер, и непросто…
А здесь – глава июльских жарких дач.
И детство травно, речно, деревянно.
На крыше – кошка, тёпленький калач.
И от соседей слышно фортепьяно.
Сидеть в засаде, стиснув автомат.
Войнушка. Немцы. Наши. Я убита.
Пиф-паф и всё, никто не виноват.
А впрочем, я жива, пиф-паф, мы квиты…
…А впрочем, книжка – мягкий переплёт.
Но прожита буквально и изрядно.
И кто прочтёт – не поле перейдёт.
Но не прочтёт. Ну что же. Ну и ладно.
СУРОК
Когда весна приходила, он понимал, что мёртв.
Подснежники расцветали на голубом снегу.
Это красиво? Вряд ли. Это приятно? Врёт
Каждый, кто скажет да… И не пожелать врагу,
Но ощутить в себе. Всё заново и сполна.
Это не просто крайность – это её предел.
Знать, что кина не будет, ибо кина нема –
Было когда-то, впрочем, только недоглядел.
Когда приходило время, он понимал – увы,
Нынче опять не время времени приходить.
Сроки сжимали горло, были во всём правы,
Били во все набаты, ныли в его груди.
Он говорил – ну, что же. И головой в песок.
Как вариант – об стену. Или пойти пройтись.
И ощутить, что сам он – пятое колесо.
Катится мимо жизни, будто от слова «брысь».
Когда приходило счастье, он говорил – входи,
«Я-то тебе не нужен, зря – говорил – пришла.
Мне и весна не в кассу, сколько их впереди –
Каждая нежно пахнет, но для меня – гнила.
И от таких коврижек к чёрту не убежишь»
Будто улитке домик – каменная плита.
Это снаружи только гладь да почти что тишь,
А позвонишь – и глухо. Линия занята.
Когда уходило время, он тоже пошел пройтись.
В это же время дома глухо стучали в дверь.
Видел – весна уходит, тянет побеги ввысь.
«Только сурок со мною, вещий поганый зверь»
* * *
и в кране вода, и на улице март,
и свет, и тепло коммунального быта.
в подъезде на стенах сменяется мат
классическим сердцем, стрелою пробитым.
и в лифте сплетаются шлейфы духов,
а выйдешь на улицу – слепнешь от ветра.
дворового счастья нехитрый улов
весна, будто фокусник, вынет из фетра.
на детской площадке с утра до темна
идёт репетиция будущих вёсен.
вдыхаешь и чувствуешь – клетка тесна,
и сердце её обязательно бросит…
ЧТО СКАЗАТЬ
Л.Улицкой, с восхищением
Мне ни к чему седьмая пядь, шестое чувство, третье око.
Когда мне станет, что сказать, я напишу роман. Мороку
Вершить, вершить и совершить, и бытия ворочать глыбы,
В границы маленькой души вмещать лета и перспективы
Я добровольно возыму. Тяжелый труд воздушной речи
И сердцу будет и уму, и увлечен, и обеспечен.
Но я покуда не затем вращаю мантру алфавита,
Слова не мысля вне систем. Пока разбитое корыто –
И то рифмуется. И сноп лучей звучаний и созвучий
Из ничего летит в галоп. В полет, слепящий, но дремучий,
Где случай выхваченных сцен, прапамять, память, небылое
Сольются в строй, дающий крен, стихотворения. Изгоя.
Он как отрезанный ломоть – нелепый дар в облатке звука
(способный все перемолоть, безликий, но членисторукий),
Что не дано ни обменять – на блага, зло, да хоть на что-то! –
Ни изменить. И лишь тетрадь шутейной пользовать работой.
Но может быть и я смогу заткать сюжетных линий нити,
Да небожитель на бегу кивнёт мне – милочка, пишите! –
И я, имея «что сказать», о главном воплощу затею.
Вот это будет благодать!
Но я покуда не имею…