ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ
ИННА САНИНА
«И НАПЛЫВАЕТ ЭЛЕГИЧЕСКАЯ ГРУСТЬ...»
Инна Санина (Маинна Артишевская-Ерусалимчик) родилась и жила в Белоруссии. С 1979 года — в США. Живет в Лос-Анджелесе, Калифорния. По образованию — архитектор (кандидат архитектуры), член Союза Архитекторов СССР. Член Международного ПЕН-Клуба, Клуба Русских Писателей (Нью-Йорк) и Литературного Клуба (Лос-Анджелес). Автор четырёх поэтических сборников: «Цветы времени», «Смысл», «Родники», «Листопад» и многих публикаций (поэзия и публицистика) в литературных альманахах и периодических изданиях Русского Зарубежья (в том числе Беларуси и России); неоднократный призёр и лауреат поэтических конкурсов.
От составителя. Обратите внимание, дорогой читатель, что предлагаемая подборка Инны Саниной представлена, в основном, так называемыми белыми стихами, т.е. стихами без рифмы. Рифма является одним из мощнейших средств в поэзии. В.Маяковский вообще считал, что без рифмы стих рассыплется. Чтобы избежать такого «рассыпания», автор, рискнувший писать белые стихи, должен найти сильнейшие компенсаторные средства для поддержания высокого поэтического вольтажа. В случае успеха, эффект получается впечатляющий: стихи обретают особую музыкальность и элегическую философскую окраску. Именно этим отличается поэзия Инны. Впрочем, рифмованные стихи удаются ей не хуже.
Ян ТОРЧИНСКИЙ
* * *
Слышишь, стреляют где-то,
Грохотом ночь взрывая?..
Может быть, пуля шальная
Пущена кем-то шутя...
И вот уже руки смерти
Тронули чьё-то сердце
И смерть, милосердья не зная,
Чью-то жизнь унесла...
Я слушаю ночи звуки,
Пытаясь понять их значенье,
Но слух без участья зренья
Не достоверен вполне...
В жутких объятьях ночи,
Сжимающих страхом удушным,
Можно ль не слыша слушать
Тревожные звуки во тьме?
... Если в мирное время
Люди в людей стреляют
И кто-то от пуль умирает,
Как на большой войне,
Значит, что-то не ладно
Нынче в делах человечьих
И не прожить на свете
От бед чужих в стороне...
* * *
Люблю я женщин на полотнах Ренуара,
прекрасных:
и в толпе, и в будуарах,
в дешёвом кабаре,
и в ложе театральной,
в нарядном платье,
и... без платья – в спальне.
В одеждах модных
или без одежды –
они всегда милы и безмятежны,
в них красота и естество земное
пленяют мерой гармоничного покоя.
Округлость форм
и плавность силуэта,
вибрации неуловимых чувств и света,
тел обнажённых
целомудренная скромность,
бездумная задумчивость
и чувственная томность;
свобода поз,
как будто бы случайных –
всё живо, подлинно, материально!
Они, как майский день,
светлы и ясны..,
но в душу заглянуть к ним –
труд напрасный!
В их облике Художника уменьем
воспета значимость мгновенья.
...Люблю я женщин на полотнах Ренуара
за красоты земной загадочные чары,
за радость молодости, чуждой увяданью,
за вечной женственности обаянье.
ГОЛЛИВУД
Светофоры.., светофоры..,
(за рулём здесь, будто в шорах!),
Перекрёстки и заторы –
шумных улиц суета.
Колоритен этот город:
блещет роскошь,
гложет голод...
и течёт по тротуару
разноликая толпа.
Под весёлым ясным небом,
без дождей и облаков,
Голливуд в начале века
стал для Мира кино-Меккой –
«фабрикой волшебных снов».
Кинозвёзды здесь рождались
мановением жезла:
в звёздной славе,
как в угаре,
восходили и сгорали,
у прохожих под ногами
отражаясь навсегда...
Здесь в интригах закулисных
пьют актёры и актрисы
иллюзорности дурман.
Но зато, уж если признан
и пробился на экран,
деньги, слава, власть – не призрак,
не мираж и не туман,
а реальной жизни вызов!
И успех за труд, талант
полной мерою воздан!..
В самом центре Голливуда
днём и ночью многолюдно:
экскурсанты отовсюду –
из заморских разных стран.
Развлечения и лавки –
все товары на прилавке!
(по тарифам – цены, ставки)...
Эй, турист, держи карман!
Полицейский на работе,
как охотник на охоте:
там – воришка,
здесь – наркотик
или просто хулиган.
Хоть трюкачество здесь в моде,
но, рядясь, преступность бродит
и таит в себе обман
сувенирный талисман...
Здесь, не прячась, при народе
грех и срам в обнимку ходят
без стыда... и без суда.
Мишура и кутерьма
в Голливуде колобродит
от темна и до темна.
...Но, известно: жизнь – игра,
а в игре – везде, всегда! –
кто теряет, кто находит,
что на грустный лад наводит...
К небу пальмы тянут руки,
знойный воздух полон муки...
Бомжи, панки – не до скуки! –
настоящий Вавилон!
Звуки рока,
блеск рекламы,
гор цветная панорама –
всё зовёт, влечёт упрямо,
всё кричит со всех сторон!
...Знаю, сетовать излишне –
всё равно никто не слышит:
шум реклам и барыши
заглушают крик души.
ЛАС-ВЕГАС
Сверкание огней,
цветная мишура,
всевластье и триумф мгновенья,
накал страстей
с утра и до утра –
до полного опустошенья!..
Здесь сатана
успешно правит бал,
обрушивая сразу
могущественный арсенал
всех человеческих соблазнов:
и обольщает,
и зовёт
в вертеп утех и наслаждений,
и вместо будничных забот
сулит беспечность развлечений!
...Угодливо открыт игорный зал –
из беспристрастных автоматов
с весёлым звоном
сыплется металл
и, жаждою неистовой объяты,
отчаянно блефуют игроки;
красотки праздные –
доступны и легки, –
пленяя сладострастною улыбкой
в угоду похоти
назойливой и липкой,
вокруг порхают,
словно мотыльки.
Здесь снят
со всех страстей
запрет...
На услуженье у Ваала*
и цвет, и музыка, и свет,
и пенное вино в бокалах!
Угар желаний
и табачный чад
нейтрализуют время и пространство...
Весь этот праздничный парад
кружится в иступлённом танце,
бесовской силой дивных чар
и увлекая,
и мороча –
пылает вожделенный жар
в огнях Вальпургиевой ** ночи!
____________________________
* Ваал (или Баал) – древнесимитское языческое
божество, позднее отвергнутое и нашедшее
отрицательное толкование в Торе (в Библии).
** Вальпургиева ночь – языческий праздник
(«шабаш ведьм») у древних германцев 8века,
нашедший отражение в литературе
(например, «Фауст» И.В.Гёте).
* * *
«Красота спасёт Мир...»
Ф.М. Достоевский
Спасут ли Мир добро и красота? –
Когда в фаворе зло и безобразье;
Когда невежество на главных площадях,
В своём величии ничуть не усомнясь,
Устраивает пышный праздник;
Когда под лоскутом расхожей фразы
Порок наглеет, не боясь суда,
А нравственность, сменив акцент понятий,
Утратила невинность навсегда;
Когда порочный круг порукой связан
И без увесистого кошелька
В калашный ряд всем сирым вход заказан;
Когда какой-нибудь восторженный чудак,
Ещё не разуверившийся в сказках,
Не смея в споре голос повышать,
Дорогу хамству уступать обязан;
Когда в почёте глупость, а не разум,
А на духовной ниве – нищета...
Спасут ли Мир добро и красота?..
* * *
На стене тихо дремлет гитара –
Струны сникли в глубокой печали.
Видно, времени бег и усталость
Голос звонкий сковали молчаньем...
...Если струны гитары остыли,
Изошёл из души её трепет,
Значит песня не будет отныне
Сердце тешить светлым приветом...
Значит в доме ослепнут окна
И оглохнут закрытые двери...
О, верните гитаре голос,
Чтобы снова струны запели!
* * *
И всё-таки не верю я,
что нынче нужно жить иначе!
Хоть меньше с каждым днём отдача
и нескончаемы дела,
но, как в былые времена,
какая-нибудь цель маячит!
И ты её, приноровясь,
достичь пытаешься, как прежде,
и в упоительной надежде,
к седлу приладив стремена,
вновь устремляешься туда,
откуда новая заря,
и увлекая, и дразня,
туманно брезжит...
* * *
«Иди вперёд, пока не кончится дорога...»,
Гляди на небо, ночи не страшась –
Какой бы не казалась жизнь убогой,
Так велика её над нами власть,
Что право властью той пренебрегать
Даётся средь людей немногим...
И счастлив тот, кто может принимать
Все проявления её законов строгих,
Кто, смело шествуя своей дорогой,
Не позволяет в драме жертвой пасть,
Не доиграв всю роль до эпилога.
* * *
Не видно истины без споров и сомнений,
Без размышления – прозренья нет.
Нам нужен свет, чтоб выявились тени,
А тени, – чтоб увидеть свет.
...Но если долго пребывать в тени,
Пусть даже и по Божьей воле,
Блаженство света трудно оценить,
Поскольку после темноты
Свет видеть больно...
* * *
О деньги, деньги! Ваша власть темна –
Прислуживают вам не только торгаши...
Сквозь блеск ваш призрачный видна
Вся копоть человеческой души.
* * *
В свете закатных лучей
необычайна конкретность предметов.
Видимо, уходящий день
напоследок спешит поведать,
то, что осталось
одному лишь ему известно.
И, будто смущаясь
недоигранной ролью своей
на прощанье
сыплет блеск золотой повсеместно!
А чтоб сделать ещё понятней
и желанней приход новых дней,
для контраста,
а, быть может,
и для острастки..,
усиливает, сгущая,
и без того пугающие
длинноты вечерних теней.
* * *
Я сумерки, признаться, не люблю
За серость и за неопределённость...
Уже погас на небе свет зари,
Размыты контуры предметов и черты,
И дух встревоженный теснит
Безвыходности обречённость.
И наплывает элегическая грусть,
Прикосновеньем неслучайным
Тревожа струны задремавших чувств
Аккордами воспоминаний.
И у подножья восходящей ночи
Витают полусвет и полумрак
И недопетостью дневных мелодий,
И недосказанностью слов звучат.
И к отгоревшему навечно дню
Взор обращается с печалью сожаленья.
...Вечерних сумерек приход я не люблю
За боль тоски и чувств смятенье.
* * *
На гребне ностальгической волны
Уносит память в дивное безбрежье,
Где нет сегодняшних забот и суеты,
Где давние виднеются следы
И прежние блаженствуют надежды.
Там время, круто обращаясь вспять,
Дарует сердцу ласковую нежность...
Как хорошо, что существует та Безбрежность,
Куда мы можем по желанью уплывать,
Чтоб ощутить морского бриза свежесть!
ПЛАЧ ПО ЧАШКЕ
Разбилась чашка!..
Упала и разбилась
на две
друг другу чуждых половины.
А раньше были
половины те в единстве...
Теперь же –
не соединимы!
Их разобщённость
осмыслить тяжко...
Разбилась чашка!
Но очевидность неоспорима:
всё, что разбито,
несовместимо.
Разбилась чашка...
Повод для раздумий:
как в мире хрупко всё
и бренно,
и ничтожно!
Разбить, конечно,
и случайно можно...
Но, чтобы сохранить
то, что едино,
быть осторожным
и бережливым
необходимо!
...Не правда ль, просто?
Но выполнимо ль?..
* * *
Я тебе в ладонях принесу
Радость солнечного света.
Я тебя расою напою
И умою свежестью рассветной.
Я тебя укрою темнотой,
От дурного глаза спрячу,
Одарю небесною звездой,
Ширь бескрайнюю отдам в придачу.
А когда наступят холода
И тоскливая завоет вьюга,
От печали и беды тогда
Мы с тобою защитим друг друга...
И тепло душевного огня
Будет греть нас на закате дня...
У СТЕНЫ ПЛАЧА
Пройдя круги немыслимого ада
с твердоупорством каменной стены,
с надеждой в сердце
и с клеймом чужой вины...
обрёл Израиль, наконец,
свой дом в награду.
Ерусалим. Великая столица!
Слились в единстве здесь и быль, и небылица...
В веках развеялся цивилизаций прах,
оставив след на выжженных камнях
и в недописанных Историей страницах.
Здесь некогда потомки Авраама
для Божьей славы и на страх врагам
построили величественный Храм...
Судьба ж по-своему решала:
врагами был разрушен Дом и Храм,
удел изгнания достался сыновьям –
их жизнь по свету разбросала.
...И только лишь одна стена
от славного осталась Храма.
Из бездны времени она вознесена,
как символ родины для многих поколений,
как путеводный луч во тьме гонений –
слезами окропленная Стена.
Испещрена суровой мудростью морщин
и скорбной участью поруганного Храма,
стоит стена!
И с гордостью упрямой
подъемлет веру предков из руин.
Враждой и ветрами гонимый по земле,
познавший горькую в скитаниях бездомность,
вновь обретал Еврей свою духовность,
припав устало к Храмовой Стене...
...Склонился день к подножию Стены,
и свет закатный вырвал на мгновенье
из тёмной монотонности толпы
лицо, преображённое моленьем –
лик старца в ореоле седины.
Старик был в чёрное, как многие, одет
(наверное, в знак вековой печали...),
глаза горели, излучая свет,
а губы что-то горестно шептали.
И под его взволнованной рукой,
как будто ожил мёртвый камень...
и, вспыхнув верой в тысячах сердец,
молитвы сокровенный пламень
взметнулся ввысь над древнею Стеной!
И было в том порыве единенья
земное воплощение мечты.
И благодатно было возрожденье...
У древней Храмовой стены
Сиона скорбные сыны
Вкушали радость причащенья!
* * *
« ...Я гимны прежние пою
И ризу влажную мою
Сушу на солнце под скалою.»
А.С.Пушкин, «Арион».
То веют ветры перемен,
То ураган людских смятений...
Предотвращая гиблый крен,
Пловцы и кормщик в напряженье,
А в их натужных песнопеньях
Звучит отчаянный рефрен.
И я в одной ладье с пловцами
По морю бурному плыву,
И хоть страшит меня фатальность,
Я гимны прежние пою,
Не изменяя в них тональность.
Слагаясь в годы, дни бегут,
Вопит осознанная бренность,
Но, славя честь, любовь и верность,
Я гимны прежние пою
И сохраняю их напевность.
С наивностью, почти невинной,
Иные нынче, как и встарь,
Поют торжественные гимны
В сопровождении фанфар...
А я по-прежнему пою
Про духа золотые слитки,
Смычком своей негромкой скрипки
Тревожа тонкую струну.
...И пусть у времени в ходу
Теперь иная стройность ритмов,
Я гимны прежние пою
И вдохновенье нахожу
В нетленности священных свитков.