ПОРА ПРЕДВАР�ТЕЛЬНЫХ �ТОГОВ � ДОЛГ�Х ПРОЩАН�Й

Лола ЗВОНАРЕВА

Мне и сегодня, после состоявшихся в ЦДЛ похорон трудно поверить, что я никогда больше я не услышу ее проникновенный и неповторимый голос. Никогда больше не буду подыматься с неизменной розой по каменным ступеням ее дома на улице Чаянова. Поэтесса Римма Казакова ушла от нас, живых, в историю отечественной словесности — в антологии и на страницы учебников, в хрестоматии и литературные мемуары.
Я познакомилась с нею в середине восьмидесятых годов прошлого века. Римма Федоровна переводила белорусскую писательницу Евгению Янищец и мне, тогда учившийся в аспирантуре в Академии наук в Минске, довелось передавать ей какие-то бумаги. Одной рукой укачивая новорожденного внука, другой — листая белорусские стихи минской писательницы, она все-таки нашла время побеседовать со мной, совершенно незнакомой девицей, доверительно и искренне. Перед уходом она вдруг задала мне вопрос, ответа на который я не знаю и сегодня: «А есть ли на свете настоящая любовь, которую мы постоянно воспеваем в стихах? Как вы, Лола, думаете?» Я знаю, этот вопрос волновал ее и за неделю до смерти, когда мы обсуждали программу будущей телепередачи «Сегодня и навсегда», посвященной отечественной поэзии.
Вторая наша встреча состоялась на заседании Совета по узбекской литературе при Союзе писателей СССР, который Римма Федоровна, заслуженный работник Каракалпалкии и Узбекистана, долгое время возглавляла. �звестную писательницу удивил и заинтересовал сделанный мною доклад о молодой узбекской прозе — ее тогдашних лидерах Мураде Мухаммад Досте, Эркине Агзамове. В нем не было привычных штампов, воспевания дружбы народов, я попыталась показать, насколько оригинальны и интересны художественные поиски и находки этих талантливых писателей в сравнении с их русскими сверстниками. Сразу после моего выступления она сказала мне много добрых и уважительных слов.
А через год мы оказались в одно и то же время в Доме творчества в Переделкино, и нас еще раз познакомил общий друг — поэт Александр Щуплов. Тогда и началась наша дружба. На дворе — лето 1987 года. Мне исполнялось тридцать лет, но праздновать почему-то не хотелось. Не было ни денег, ни настроения. За день до юбилея, который я решила не отмечать, Римма Федоровна (сразу попросившая называть ее просто «Римма» и на ты) исчезла. Приехала она только утром и, постучав ко мне в номер, объявила: «Я всю ночь пекла для тебя торт «Наполеон». Вечером приходи ко мне, будем праздновать». Наверное, это был один из самых веселых моих юбилеев — далеко за полночь Римма Федоровна вместе с �ваном Ждановым, замечательным поэтом, творчество которого и я, и она ценили очень высоко, вели литературные беседы, а Римма еще и пела нам народные песни — не только по-русски, но и по-белорусски, по-украински, по-немецки, по-испански… Тогда-то я поняла, что Римма Казакова обладает еще одним очень редким талантом, кроме поэтического, — умением дружить.
Ее романтическая и восторженная душа, прячась за маской самоиронии, постоянно ждала Чуда Любви. Весной 1996 года я вела ее творческий вечер в Российском Центре Науки и Культуры в Варшаве, в старинном здании на улице Фоксаль, неподалеку от Старого города. Обстановка была достаточно официальной — в зале сидел Посол России в Польше, и вдруг супруга Посла задала вопрос: «А каково ваше, Римма Федоровна, самое большое желание?» Ответ удивил переполненный зал: «Выйти замуж и обвенчаться в церкви…» После встречи многие женщины подходили к поэтессе, чтобы сказать: «Вы нам, сорокалетним, вернули веру в себя. Нам казалось, что жизнь после первых неурядиц и неудач кончилась…»
В холодном январе 1997 года она, по моей просьбе, приехала на два дня на молодежный фестиваль в провинциальный город Александров Владимирской области. В промерзшем зале Художественного музея, расположенном в старинном купеческом особняке, мы провели презентацию ее книжки «Ломка» с моим предисловием, выдвинутой на соискание Государственной премии, которой при жизни Римма Федоровна так и не получила. Предисловие она попросила меня написать после того, как ей понравилась моя рецензия – отзыв на ее предыдущую книгу, опубликованный в «Книжном обозрении» и озаглавленный строчкой из ее стихов — «Как веточку судьбу переломила…»
А через год в сорокаградусный мороз она поехала за 70 километров в крохотный подмосковный городок, чтобы побывать на моем венчании в холодном храме, переживавшем затянувшийся ремонт. В модной шляпке и осенних полусапожках на высоких каблуках она отважно шествовала через гигантские сугробы и овраги, демократичностью и простотой общенья потрясая моих новоиспеченных родственников, привыкших видеть людей такого масштаба исключительно по телевизору. Я до сих пор храню голубого пушистого зайца в соломенной шляпе с оранжевой морковкой в лапах, подаренного ею в тот памятный холодный день.
Потом мы вместе с нею проводили Ассамблею детско-молодежной прессы в Туле, совещание молодых писателей в подмосковном Переделкино, всероссийские фестивали творчества школьников «Роща золотая» в Коломне и «Дети и книги» в Геленджике, вручали молодым поэтам, прозаикам, критикам созданную А.П.Потемкиным литературную премию «Эврика!» в Малом зале Центрального Дома Литераторов…
Работа с молодыми писателями, начинающими авторами воспринималась Риммой Федоровной как литературный долг, отдаваемый подрастающим поколениям литераторов. Она слишком хорошо помнила, с каким вниманием относились к ее первым стихам Константин Симонов, Александр Твардовский, Ярослав Смеляков… Десятки, точнее сотни молодых поэтов, живущих в разных концах нашей огромной страны, гордятся и сегодня ее блистательными предисловиями, в которых нет ни одного повтора, ни одной банальности.
Еще одной страстью Риммы Казаковой были путешествия. Живой интерес к чужой культуре никогда не засыпал в ее энергичной и деятельной душе. Куба и Монголия, Болгария и Польша, Китай и Англия, Германия и Венгрия… Для нее не было стран непрестижных или неинтересных. Везде ее с нетерпением ждали друзья — писатели, которых она переводила, с которыми умела дружить, петь, говорить на понятном для них языке. Везде была желанным и любимым гостем.
За год до своего ухода в мир иной, перенеся тяжелую операцию, она на машине с друзьями – поэтами, бардами — проехала через всю Америку и Канаду, порадовав остроумными и темпераментными выступлениями-концертами тысячи любителей поэзии в провинциальных американских и канадских городах.
В июне 2007 года наша писательская команда посетила всероссийский детский центр «Орленок». Встречу Риммы Казаковой с генеральным директором «Орленка» — педагогом и спортсменом суперменского вида Александра Джеуса — снимало местное телевидение.
— Мой дед был белогвардейцем. Он служил в штабе самого Антона �вановича Деникина, — с гордостью рассказывал Александр Васильевич, сидя в роскошном кресле изысканно оформленного гобеленами и куклами конференц-зала местной библиотеки, которую по инициативе директора — бессменной и незаменимой Брониславы Федоровны Ядревской — здесь называют «Аптека для души».
— А мой отец — Федор Казаков, — бесстрашно парировала Римма Федоровна, — был, как их называли тогда ваши белогвардейцы, красной сволочью и воевал против белых.
Казалось, что этот диалог ни к чему хорошему не приведет. Однако собеседники вскоре подружились. Казакова подарила красавцу-директору недавно вышедшую книгу своих стихов с озорным автографом — цитатой из знаменитого стихотворения Бернса в переводе Маршака: «Ты свистни — тебя не заставлю я ждать!»
…Наша последняя встреча состоялась за десять дней до ее трагического ухода. Это был мозговой штурм — мы работали над сценарием будущей телепрограммы. Римма собиралась поехать в профилакторий, чтобы как следует подлечиться. «Мне так надоело болеть, что хочется или выздороветь, или умереть», — говорила она мне не один раз за эту весну. Но эти внезапные горькие признания тут же забывались, захлестываемые вереницей общих литературных дел, личных и семейных проблем, которые мы обсуждали каждый день по телефону или за долгими вечерними чаепитиями на кухне в окружении любимых ею стеклянных и медных зверюшек и неизменных букетов — еще одного убедительного признания в любви самых разных людей, не равнодушных к ее стихам.
Римма Федоровна умела быть благодарной. Не забуду, как нежно и уважительно благодарила она меня за главу, посвященную ее стихам в моей новой книге, за предисловие к книге «Пора…», выпущенной за несколько дней до ее отъезда в профилакторий издательством «ПоРог».
Мне мерещился мрачноватый оттенок в слове «пора», но она не соглашалась — ссылаясь на свое стихотворение, в котором это слово становилось синонимом столь важных для нее понятий «время», «современность», «востребованность…»
После ее трагического, внезапного ухода от нас 19 мая 2008 года мрачновато-предсмертный оттенок, живущий в этом коротком слове, заслонил все остальные… Но так хочется верить, что замечательным стихам Риммы Федоровны Казаковой суждена еще очень долгая жизнь — в нашей культуре, в сердцах тех, кто любит и ценит настоящую поэзию!