БЕГЛЫЙ ВЗГЛЯД НА «ОБЩУЮ ТЕТРАДЬ»
(субъективные заметки русского поэта, живущего в России)
Дорогой читатель, сегодня «я смотрю на тебя (и на мир) через призму поэзии», через волшебную «призму» — не так давно изданный в России солидный коллективный поэтический сборник русскоязычных североамериканских поэтов «Общая тетрадь» (Из современной русской поэзии Северной Америки).
Эта книга стала одним из самых ценных бриллиантов в моей личной поэтической
библиотеке, насчитывающей около полутора тысяч книг, библиотеки, которую начал собирать ещё со старших классов школы и в институте. Книга объёмная —508 страниц; формат — немного более чем А5; качественно (твёрдый переплёт, полноцветная обложка, припрессованная плёнка) издана тиражом 1000 экземпляров издательским содружеством «Э. РА» (Москва, 2007); весит 732 грамма (специально взвесил на электронных весах в универсаме) и шла она из Хантингтона (США) до моего маленького города Юрга (Россия, Кузбасс) ровно десять дней. А прислал мне её с автографом, проявив большую любезность, зная, что я живо интересуюсь не только российской, но и зарубежной поэзией, Виктор Фет, профессор университета Маршалла, биолог и генетик, но, в первую голову, талантливый поэт, один из авторов этого коллективного сборника «Общая тетрадь». В книге приведены подборки стихотворений, фотографии (почти всех авторов) и биографические справки 60-ти русскоязычных поэтов США и Канады, поэтов «хороших и разных», отражающих значительную часть поэтического спектра этих стран. Конечно, львиная доля авторов — из Штатов, Канада дала в сборник всего четырёх поэтов, все почему-то — из провинции Онтарио, словно там и только там сконцентрировалось своего рода небольшое русскоязычное поэтическое сообщество этой страны, а климат местности весьма благоприятствует стихотворчеству. Из шестидесяти — 23 женщины, которые, считаю, ничем поэтически не уступают поэтам-мужчинам и, несомненно, являются украшением книги, подчёркивая, что деление поэзии на «женскую» и «мужскую» весьма условно, оно явно не подходит для «Общей тетради», а знаменитое ахматовское «Я научила женщин говорить, но, Боже, как их замолчать заставить?» к стихам Прекрасных Дам-поэтов, под руку приведённых рыцарями Поэзии Михаилом Роммом и Борисом Штейном в свою поэтическую книгу, определённо неприложимо. Пусть говорят, пусть пишут, пусть поют!
Явственно представляю, сколь много времени и усилий затратили на работу по
составлению антологии «Общая тетрадь» Михаил Ромм из Сан-Диего и Борис Штейн из Лос-Анджелеса. Представляю, как трудна и кропотлива была их работа, потребовавшая, видимо, не одного года, работа, которая, надо отдать должное, обернулась прекрасной книгой. Насколько знаю, идея создания этой, по-своему уникальной, книги принадлежит известному поэту и издателю Эвелине Ракитской и поэту Михаилу Ромму, автору нескольких поэтических сборников, создателю и ведущему Журнала стихосложения (www.mromm.com).
Первое лирическое отступление.
Чтобы не слишком утомлять читателя только информацией о книге, только своими
рассуждениями и соображениями об «Общей тетради», стану вперебивку давать тронувшие мою душу строчки некоторых авторов сборника. А начну — и совершенно понятно, почему — с Петра Викторовича Вегина, по моему мнению, одного из самых значительных и ярких поэтов Советского Союза и русского Зарубежья второй половины XX-начала XXI века. «Печаль моя светла»: Петр Вегин ушёл из жизни 10 августа и похоронен в Лос-Анджелесе 27 августа 2007 года, но его поэзия навечно вписана в мировую. (Как «…буквами птиц пишется биография неба», так и буквами поэтических строк пишутся биографии Поэтов и самой Поэзии.)
Из стихотворения «Памяти Марины»:
Стал я седым, поседела душа,
но тебя вспоминая,
всё понимаю, ничем не переча
судьбе.
Господи Боже,
ты до сих пор молодая,
и как тогда,
мурашки бегут по спине…
И ещё из одного вегинского стихотворения:
Нет у России свойства учить
тех, кто лишился воли,
но у России есть чудо лечить
горькие боли.
Из Марины Гарбер, мобильной кочевницы по городам, странам и континентам, чьи стихи, как и она сама, виртуальная, явленная из Интернета, поразили меня в самое сердце ещё в 2006 году:
Открытого пространства мятежи –
То ветра, то морей сырая влага,
То травы, что мои карандаши,
Подкошенные дерзкою бумагой
И ещё строчки Марины, связанные с другой Мариной:
Повсюду капель рассеяние.
Сереют окна. Тихо. Сумрачно.
Естественное сочетание
Стекольной пыли с пылью уличной.
И ветер бьётся в них отчаянно,
Но разбивается о марево.
И так некстати, так нечаянно
Табличка: «Здесь жила Цветаева».
И, в завершение первого цитирования, — по четыре строчки Яна Торчинского из двух его стихотворений:
Посидим на корточках немного,
Погорюем и повспоминаем,
Прежде чем отправиться в дорогу
По европам, штатам и синаям.
И ещё один кормилец – попугай с еврейским носом
И хвостом, который кошка лихо вырвала на треть.
Никого он не обманет крыльев росчерком раскосым:
Укороченные крылья не позволят улететь.
А теперь вернусь собственно к книге.
Хотя я никогда не жил в настоящей эмиграции (только неизбежно пребываю в перманентной внутренней), не изведал её сладостей и горечей, трудно не согласиться с наблюдениями М. Ромма и Б. Штейна, которые они приводят в предисловии к книге, цитирую фрагментарно:
«Эмиграция сама по себе часто является вызовом, а поэтическое творчество — ответом на этот вызов. Именно в эмиграции становится особенно очевидной универсальная способность поэзии объединять людей со схожими духовными и эстетическими ценностями. …Поэзия восполняет потребность наших соотечественников за рубежом возвращаться к штрихам, деталям, приметам оставленного позади.»
Мне, признаюсь честно, очень понравилось и пришлось по душе и название коллективного сборника — «Общая тетрадь». Оно, на мой взгляд, очень точно передаёт коллективистский дух антологии, подчёркивает демократизм книги, где почти на равных представлены и очень и не очень известные поэты. И ещё одно немаловажное соображение в пользу удачно выбранного названия. На все сто уверен: большинство авторов сборника, особенно женщины, прошли при социализме в СССР период юношеского (девического) романтического увлечения поэзией, когда наиболее понравившиеся стихи любимых поэтов переписывались в тетради, чаще всего в общие, а потом — под настроение — перечитывались в одиночку или с впечатлительными друзьями и подругами, разделяющими любовь к поэзии, медленно, но верно облагораживая высокой поэзией душу, воспитывая чувства и созидая будущих поэтов… (У меня даже сохранились с юности несколько тонких тетрадок в клетку и в полоску с моими неумелыми стихами и две общие, в которые я переписывал стихи классиков и современных поэтов. И я очень дорожу этими тетрадями.)
Второе лирическое отступление украшу строчками стихотворений ещё троих поэтов, представленных в «Общей тетради».
Из подборки Натальи Дорошко-Берман (1952-2000), подготовленной Беллой Гартштейн и Евсеем Цейтлиным:
Исхода нет моим словам,
Тревогам нет исхода.
Для Вас, конечно, как всегда,
В одном исходе свет.
А там чужие берега
И жаркая погода,
Ну а бродячих грустных псов
Совсем в природе нет.
Цепочка из минут за строчкой тянет строчку
И за любовью вновь спешит любовь дарить.
И поздно сожалеть, и рано ставить точку.
До смерти далеко, до детства не доплыть.
Места нету на земле
Для таких, как я, бездомных.
Вот расплата за бездумный,
За беспечный мой покой.
А вот некоторые строчки стихов Виктора Кагана:
Растирая краски теней, создающих портрет света,
Над пустым, как пустыня, листом, копошится свечи язычок.
Пролетают тысячелетия, в миг вмещая годы и лета,
И цикад переводит на русский домашний сверчок.
И на поляне бабьим летом,
Надвинув кепку
И согреваясь тихим светом,
Уснуть некрепко,
Под шорох крыл утиной стаи
Врастая в землю,
Люблю которую и знаю,
Прильнул и внемлю.
Татьяна Щёголева, из стихотворения «Жена Лота»:
А мы, гонимые ветрами,
Бредём по жизни наугад.
Но как узнать, что будет с нами,
Когда оглянемся назад?
Она же, из стихотворения «Судьбы стихов»:
В блаженный час, когда стихи
Рождаются на свет,
Никто не знает их судьбы:
Ни критик, ни поэт.
И снова, после второго цитирования стихов, вернусь к Антологии как к книге.
Держу её перед собой, внимательно смотрю на обложку и стараюсь вникнуть и понять, почему художник Андрей Лукоянов, оформитель обложки, поместил на ней дерево, растущее на суше, раскинувшееся в небе и отражённое в воде. И чем больше вглядываюсь в эту простую до безыскусности картинку, тем глубже проникаю в её метафорическую суть. Не секрет, что большинство авторов «Общей тетради» — эмигранты четвёртой волны из бывшего СССР, из России и Украины. В моём субъективном понимании, эмигрант — это дерево, пересаженное, в силу внешних обстоятельств и реализованных внутренних желаний и возможностей, в другую почву, которая может стать для него плодородной, а может и погубить, иссушив корни… Как пишет тонко чувствующая Марина Генчикмахер в финале стихотворения, посвящённом Марине Цветаевой:
Чтоб на земле, не такой, как была когда-то,
Вдруг ощутить, что рябина ей не поможет:
Родины нет, к ней, как к юности, нет возврата.
Смерть и бессмертие – это одно и то же.
Поэт-эмигрант — это, по большому счёту, другое дерево, прижившееся на иной земле, но отражающееся в воде, символизирующей его бывшую страну, его настоящую родину, а ветви дерева — это стихи поэта, тянущиеся в бездонное небо Поэзии… Вот так я воспринимаю и понимаю метафору обложки художника Лукоянова. В ней — и трагизм ситуации, и оптимизм, и вера. В ней — всё, что поддерживает и охраняет поэта, покинувшего, быть может, навсегда свою родину, но сохранившего русскую культуру и русский язык.
И — последнее, третье, лирическое отступление. И — ещё три замечательных поэта из «Общей тетради».
Катя Яровая, поэт и бард, безвременно, в возрасте 35-ти лет, ушедшая из жизни:
И, видно, недостаточно была
Мне та земля для тяжких испытаний,
Чтоб чашу до конца испить смогла
Бездомности, сиротства и скитаний.
Я не звезда, я не из гордых,
Пою, дыханье затая.
И уместилась в трёх аккордах
Душа бессмертная моя.
В разных была и обличьях и обликах.
Сняв оболочку, я стану как облако.
Выдох и вдох, только выдох и вдох.
Что же ты медлишь? Возьми меня на руки,
Видишь, я стала чуть легче, чем облако,
Где же ты, где же ты, добрый мой Бог?
Привожу полностью стихотворение Бориса Штейна:
ВЕЧЕР
Одинаково в первой стране и в последней стране
надвигается вечер и сумерки. В их глубине
сочинитель подвержен закату и свежести. Дрожь
пробегает волной. Так у Фета волнуется рожь,
а у Бродского – лавр, но с известною долей свинца.
Так сжимается время, приметы раздав до конца.
А порою охватит, прильнёт неземной холодок,
и в предчувствии вечном притянешь случайный снежок
или сладкие липы в распахнутом млечном окне.
Это всё – невозможней, сильнее в последней стране.
Это всё – чтоб уткнуться в тяжёлый седой воротник,
чтобы старый хозяин к двойным переплётам приник
и, раздвинув потёмки, попробовал снова сложить
тот же рай или ад, по привычке посмертно любить.
И в завершение поэтических цитирований — строчки из двух стихотворений Елены Максиной, чьи потрясающей красоты глаза словно смотрят неотрывно с фотографии в твою душу, словно вопрошают: а тебе нравятся мои стихи? а тебе нравлюсь я сама?:
сентябрь – шафрановый закат,
китайский рис на тонком блюдце, –
вновь осыпаются и бьются
сухие дни о циферблат.
густой оранжевый отлив
у края неба, горечь специй
в вине столовом, ветер дверцей
играет простенький мотив.
в бокале – лёд. на сердце – снег.
в окне – поблёкшие афиши
«Cirque du Soleil», цветные крыши.
шафран и осень – на столе.
Я систему прощаний сама разработала, чтобы
не рассыпаться крупною солью дочерней вины,
не поехать по шву тонкой петелькой – некому штопать,
не искать виноватых в разлуках – виновники мы.
И снова — от высокой поэзии к приземлённой прозе.
Сожалею, что в антологии «Общая тетрадь» не представлены такие известные
поэты, как Валентина Алексеевна Синкевич, Ольга Родионова, Инна Ярославцева, Екатерина Турикова, Александр Межиров, Наум Сагаловский, Барри Вершов и другие. Но, как говаривал незабвенный Козьма Прутков, нельзя объять необъятное. Североамериканская поэзия сегодня — словно огромное светлое облако, плывущее по небу эмиграции в чудесную и великую страну Поэзию. И, конечно, в один том среднего объёма невозможно втиснуть стихи всех талантливых поэтов Северной Америки, пишущих на русском языке.
Очень надеюсь на то, что «Общая тетрадь» будет долго радовать читателей поэзии
разных стран, что она объективно станет предметом исследования литературоведов США, Канады, Израиля и России, что на этой толковой поэтической книге будут оттачивать свои профессиональные перья добрые и благожелательные литературные критики, что этой серьёзной книге уготована счастливая литературная судьба. Очень также надеюсь, что Михаил Ромм и Борис Штейн не ограничатся «пробным камнем» — «Общей тетрадью», и впереди нас, любителей, ценителей и понимателей русской эмигрантской поэзии, ждёт не один подобный поэтический сюрприз…
Игорь ИВАНЧЕНКО, член Союза Российских Писателей (СРП).
г. Юрга, Кемеровская область, Россия
IgorIvanchenko @yandex .ru