УЖ�Н НА УЛ�ЦЕ СТАР�ННОЙ СВЯТОЙ

Михаил БЛЕХМАН

Рассказ

Родители что-то опаздывали. Я уже заказал себе отбивную и пиво, а родителей всё не было. Сидел у окна, смотрел на улицу, названную в честь старинной святой.
Вообще-то родители — люди очень пунктуальные, даже пунктуальнее меня. Наверно, застряли в пробке. Да нет, в какой там пробке — они же не водят машину. Может, взяли такси? А как бы они объяснили водителю, куда ехать? Скорее всего, опять какой-нибудь циклон над Атлантикой. Мало ли где можно задержаться: пол-Европы, Гренландия, Атлантическое побережье... Это только так кажется — взял и перелетел. Если бы было так просто... Хотя, конечно, билет не нужен...
Как они там?
Мама улыбнулась своей ненавязчивой улыбкой Мадонны:
— Сынок, ты опять заказал эти любительские отбивные. Ты же знаешь: когда хотят удовлетворить широкие массы, результат оставляет желать не только лучшего, но и просто хорошего. � потом, в твоём возрасте, сынок, пережаренное мясо, да ещё с пивом?..
— Ма, садись, хоть полчасика поболтаем.
Мама села за мой столик.
— А где папа? Неужели опаздывает? На него это не похоже.
— Мамочка, дело не в нём. Смотри, какой туман. Причины объективные, я уверен.
— Папа — настоящий мужчина. Нет таких причин — объективных и субъективных, — которые могли бы ему помешать. Он скоро будет, я думаю.
Мы мечтательно улыбнулись.
На улице Старинной святой было и туманно, и немного дождливо. Ну, как вам объяснить... Тут не обойтись без украинского слова «мряка». Туман не туман, дождь не дождь. Сплошная промозглая мряка. Мне такая погода нравится, как и любая другая. Говорят — мамино воспитание. Я вышел на улицу из тяжёлых дверей университета. Ужасно устал за день: три пары, и каждая по-своему тяжёлая. Все время хотелось смеяться, играть в футбол и шахматы и сочинять стихи для не обращающей на меня внимания девушки. Но приходилось сидеть на паре и усиленно вспоминать три формы неправильного английского глагола.
Было время ужина, но есть ещё не хотелось. В портфеле оставалась половина бутерброда. Мама часто готовила мне для университета такой бутерброд — городскую булку с маслом и варёной колбасой. Обычно я или не доедал бутерброд, или даже не прикасался к нему. Я завернул за угол, вошёл в свой любимый ресторан на улице Старинной святой, сел за столик у окна и заказал отбивные и пиво. Хотел заказать булку с маслом и колбасой, но у них не было.
Мама щёлкала семечки и читала Толстого.

— Мам, как прошла твоя командировка в Главный арбитраж?
Официантка принесла мне ещё одну кружку пива. Я осторожно отпил — подозревал, что, как обычно, пиво разбавили водой. Забегаловка была не из лучших заведений, да и народ вокруг — не самого аристократического вида, выражаясь маминым языком. Зато — самообслуживание, и кружек почти всегда на всех хватает. Правда, пиво разбавленное. Нет, вы разбавляйте, конечно, дело святое, но всё-таки пива же должно быть хоть немного больше, чем воды, вы согласны?
— Ма, как твои анализы?
Народ заглядывал с улицы Старинной святой в окно ресторана. День выдался тяжёлый, рабочий, деловым людям, трудовой интеллигенции и студенчеству хотелось отвести душу, я их понимаю. Какое счастье, что мне не нужно сдавать экзамены!
— Вы отсутствуете на паре, — почти равнодушно, с лёгким пренебрежением сказала математичка.
Отсутствую, это правда. Хотелось бы, чтобы со мной отсутствовала не замечающая меня девушка, но я понимал, что совершенно недостоин её. Оставалось сочинять безнадёжные стихи и пить неразбавленное пиво.
— Ты мне так и не сказал, удалось ли тебе получить контракт. — Мама ласково улыбнулась той же своей улыбкой.
— Тружусь на благо, мамусечка.
— �нтересно, чьё же это благо?
Мы засмеялись. Я поцеловал мамины руки. Они слегка пахли «Красной Москвой».
— Мамочка, ты у меня большущий молодец.
Мама улыбнулась:
— Наконец-то! Я уж думала, не дождусь. А чем именно мне удалось заслужить такую похвалу из уст единственного сына?
Я слегка сжал мамины руки.
— Всем, мамочка. Например, ты мне подсказала потрясающую профессию. Язык и компьютер — это как раз то, что мне нужно. Я бы ничего не добился ни в какой другой профессии. Как тебе удалось её найти? Ты попала в десятку.
— У мам есть свои неразглашаемые секреты. А что у тебя за конфликт с математичкой?
Я отпил ещё пива.
— Сынок, не увлекайся пивом. Тем более что после него от мужчины пахнет не лучшим образом. Мужчина должен благоухать.
Я отставил кружку.
— Конфликта как такового нет, ты не беспокойся. Но ты понимаешь, у меня, как она говорит, отсутствует пространственное воображение. Я не могу представить, чтобы треугольник вращался сам вокруг себя и описывал при этом какую-то сферу.
— Что же именно тебе непонятно?
— Да всё вместе, мам. А главное — зачем ему понадобилось вращаться и описывать.
Мама с улыбкой отпила горячего чаю.

— Ты сединой и лысиной пошёл в папу. Ну, ничего, в твоём возрасте о человеке говорят: «ещё».
Я встал, обнял маму:
— Мамусенька, в нашем с тобой возрасте ещё даже не говорят «ещё». Оглянись: ещё ничего не началось, только начинается.
Мама выбросила шелуху от семечек в мусорную корзину:
— Не начнётся, если я не соберу вещи и не запакую чемоданы. Ты помнишь, что мы завтра вечером едем в Феодосию?
Мы обнялись. Мама пахла «Красной Москвой», сандаловыми бусами и мамой. Мама попросила:
— Сынок, поставь кресла, сейчас будет новый телеспектакль. Необычное название: «Заговор Фиески в Генуе».
Включила телевизор.
— Нужно будет купить цветной.
— А что, бывают цветные телевизоры? — Мне от неожиданности стало жутко смешно. — Цветные телевизоры!
Хотелось повторять и повторять загадочное словосочетание. Мы с мамой сели в наши светло-зелёные кресла. Спектакль был бесподобный. Отец переоделся в спортивный костюм, прошёлся взад-вперёд за нашими креслами, улыбнулся:
— �нтересно, что вы там понимаете?
Мы с мамой мудро переглянулись.
— Всё, нужно идти. Я вас жду. Напомни папе, что ещё нужно починить кран в ванной. Нельзя оставлять капающий кран на целый месяц. Хотя он и сам помнит и сделает всё без напоминания, как всегда.
Я поцеловал маму в обе бархатистые щёчки. Понятно, что в нашем с ней возрасте у неё не было ни единой морщинки. Впрочем, я старше, она ведь только закончила школу, а я уже перешёл на второй курс. До сих пор ума не приложу, как мне удалось сдать вступительные экзамены. Пришлось на чём свет стоит ругать Луку и хвалить Сатина. Даже назвал его героем и примером для будущих поколений.
— Жареным мясом не увлекайся, береги печёнку.
— Па, ты откуда так неожиданно?
— Родного отца всегда нужно ожидать.
Мы расхохотались и обнялись.
— А где мама? Не дождалась меня?
— Уже ушла. Сказала, что будет нас ждать.
Мы сели за столик возле окна, выходящего на улицу Старинной святой.
— Ну, как жизнь молодая, однофамилец?
На улице стемнело. Электрический свет забавлялся с мрякой, и она перестала выглядеть такой безнадёжной, как днём. В ней появилось даже что-то человеческое.
— У вас всё в порядке? — спросила официантка и приятно улыбнулась.
Отец почему-то понял её:
— Если нашу жизнь можно назвать порядком, то всё в порядке.
Мы все рассмеялись.
— Ничего, что я забрала пустую тарелку?

Она не заметила, что неправильный глагол у неё по ошибке получился правильным.
— Отец родной, когда ж ты успел выучить язык? — восхитился я.
— Сынок, то, что она знает, я уже давно забыл.
Он откусил здоровенный кусок торта.
— Пап, тебе же нельзя сладкого, что ты делаешь?!
— Когда сильно хочется, не только можно, но и нужно. Главное — чтобы хотелось. Ну, и чтобы были возможности. Вот когда уже не хочется или нет возможностей, приходится соблюдать умеренность.
Мы так расхохотались, что зрители на трибунах посмотрели на нас с укоризной:
— Будете ржать — наши вообще не забьют. Никакой совести нет. Человек лупит по пустым воротам — а тут как заржут. Конечно, он промазал. Что за народ?
— В райком сегодня ходил, — сказал отец чуть тише. — Будем строить физиотерапевтическое отделение.
— Так ты ведь уже целых восемь поликлиник построил.
— Эта — для грудных детей. Будем новорожденных учить плавать. На головку надеваем пробковые наушники, чтоб ребёнок не утонул.
— А зачем сачок?
— Сачком медсестра ловит ребёнка и выуживает из воды. Грудной ребёнок в воде чувствует себя естественно, как рыба. Он к этой среде привык за девять месяцев.
Как раз в этот момент к нам подошёл человек средних лет. Выглядел он как профессиональный громила. Я думал, будет бить.
— Доктор! Как поживаете?! — Громила расплылся в улыбке и открыл объятия.
Они обнялись.
— А ну, покажи руку.
— Доктор, рука с вашей помощью зажила — как и не было ничего. А это ваш сын?
Мы с громилой поздоровались за руку. Рука у него зажила, это точно.
— Если кто обидит, дайте знать, я разберусь.
— Старайся держать руку в тепле, — сказал отец. — Пока нужно избегать холода и сырости.
Когда мы отошли на безопасное расстояние, я спросил:
— Па, а кто это был?
— Король Новых домов. Сидел уже несколько раз.
С этими словами отец взвалил на спину мешок с зерном и потащил его на мельницу. Шла война, в эвакуации были в основном женщины, ну, и такие пацаны, как он. В 16 лет не очень-то весело тащить на себе здоровенный мешок целых десять километров до мельницы, а оттуда — назад — тот же мешок, но уже с мукой. Грузовиков не было, шла война.
— Давай за это выпьем, — сказал я.
— За что именно? — улыбнулся отец. — Поводов у нас, слава Богу, много.
— За то, что ты не загнулся под этими мешками, потом встретил маму, потом родился я. � за то, что я, кажется, немного поумнел за последнее время.
Мы выпили коньяка.

— Да, — сказал отец, — ты наше с мамой самое большое достижение.
Я покачал головой.
— Стараюсь, но это знаешь как непросто?
— Не оправдывай себя объективными обстоятельствами. Причину найти всегда легко. � поменьше сиди на месте. Движение — жизнь.
Я кивнул. Мы закусили и расслабились.
— Пап, ты помнишь, что мы с тобой и с мамой завтра едем в Феодосию?
Отец закурил.
— Ты что, куришь?!
— Раз в год можно, ничего страшного. Это я тебе как врач говорю. Всё должно быть в меру. Сегодня мне ещё кран чинить, так что засиживаться не смогу. Завтра рано вставать — у меня много вызовов. А когда поезд?
— Мама говорила — завтра вечером.
На улице Старинной святой было, как всегда, празднично, хотя праздника вроде бы не было. Отец выбросил бычок в мусорную корзину, где ещё оставалась шелуха от маминых семечек. Кивнул:
— Я там буду работать врачом в школьном лагере. Помню, мы повезём детей на прогулочном катере на экскурсию в Судак и попадём в шторм.
— Шесть баллов?
— Да, что-то в этом роде. Всех сильно укачает, и маму тоже. Но ты молодец, поможешь мне. Маме пока не говори, зачем ей заранее нервничать?
— Так всё же будет хорошо, не нужно ей беспокоиться.
— Ну, ты же знаешь маму. Она за тебя всегда переживает.
Мы допили коньяк, закусили и обнялись на прощание.
— Я пошёл, — сказал отец. — Как тебе тут, нравится?
— Очень, пап, всё в полном порядке. Ты за меня не волнуйся.
— За кого же мне ещё волноваться, кроме вас с мамой?
Мы снова обнялись, я поцеловал отца в обе щеки. Худющий, да ещё при таком росте. � при этом таскал мешки по полцентнера весом. Шевелюра густая, и глаза светятся. А у меня волос осталось меньше, чем выпало. Мы с ним рассмеялись на прощание.
Я бы поцеловал мамин памятник, смёл листья с плиты. Закрыл калитку, пошёл на могилу к отцу. Там ещё нет памятника, нужно поставить. А оттуда — прямиком, как обычно — на улицу Старинной святой, в мой любимый ресторан. Уселся у окна и заказал отбивную и кружку пива. Родители что-то опаздывали. Обычно они приходят вовремя. Что-то их сегодня задержало — наверно, дождь над Атлантикой. Ну, ничего, сейчас придут.

Монреаль
Октябрь 2005 г.