США — РОСС�Я: СВЯЗЬ КУЛЬТУР

Грегори Гуров (Gregory Guroff), президент Фонда Международного �скусства и Образования (Foundation for International Art and Education)

— Как работает ваш фонд?
— Сейчас мы работаем над проектом «Американские художники из России». Это люди, которые приехали из Российской �мперии, обосновались в США и приобрели известность уже в качестве американских художников. Они учились в России и привезли с собой свое этническое наследие и культуру — будь то русскую, еврейскую или украинскую. Они одновременно находились под влиянием и сами влияли на американскую культуру.
Многие российские художники работали в Соединенных Штатах, но не все здесь остались. Выставка начинается с 1812 года, с Павла Свиньина. Он был российским дипломатом, приехал в США и писал акварелью, изображая сцены из жизни Америки того времени. Его работы были показаны в Санкт-Петербурге, и они дали русскому человеку первое представление о Соединенных Штатах, какими их увидел другой русский человек.
Позже многие русские художники приезжали и участвовали в выставках здесь, в США. Пожалуй, один из самых интересных — Верещагин. Приехав сюда, он познакомился с Фредериком Ремингтоном (Frederic Remington, 1861-1909 — Washington ProFile) известным художником и скульптором, воспевавшим в своих работах американский Запад. Какое-то время Верещагин и Ремингтон работали вместе. Если вы поедете в Монтану или Неваду, то увидите в местных музеях рисунки с изображениями американских ковбоев, сделанные Верещагиным. Вопрос в том, повлиял ли этот американский опыт на стиль Верещагина. Айвазовский тоже побывал в США, он работал здесь и многие из своих работ передал в дар Соединенным Штатам в благодарность за их помощь России во время голода 1890-х годов.
Основная часть нашей выставки начинается с Николая Фешина, который приехал в Нью-Йорк, а позже из-за туберкулеза переехал в Таос, штат Нью-Мексико, где начал писать картины жизни американских индейцев и пейзажи Дикого Запада. Он основал Таосскую Школу �скусств. Большинство американцев не знают ни того, что Фешин родом из Казани, ни того, что в своей работе в США он использовал навыки, полученные в России. Сначала выставка откроется в Университете Оклахомы, а в 2009 году она поедет в Санкт-Петербург, в Государственный Русский музей. Потом она будет представлена в Третьяковской галерее в Москве и, наконец, в Музее �скусства в Сан-Диего.
Некоторые художники приезжали в США, будучи совсем неизвестными, другие — уже имея за плечами солидную карьеру, как, например, Марк Ротко (Mark Rothko — здесь и далее примечания Washington ProFile), Луис Невельсон (Luise Nevelson), Макс Вебер (Max Weber), Джон Грэхем (John Graham, настоящее имя — �ван Домбровский), Борис Анисфельд (Boris Anisfeld), Аршиль Горки (Arshile Gorky, настоящее имя — Востаник Адоян), �лья Болотовский (Ilya Bolotowsky). Это очень известные художники, которых считают американскими, но которые получили образование в России и привезли в Америку свои воспоминания. Бен Шанн (Ben Shahn), уже будучи здесь, рисовал еврейские местечки Российской �мперии. На выставке будет несколько восхитительных работ Давида Бурлюка. Он более, чем любой другой художник, старался пропагандировать в своем творчестве Советский Союз, несмотря на то, что коммунистический режим отверг его.
Было много споров по поводу того, что такое «американское искусство». Принято считать, что это — смесь трендов, привнесенных эмигрантами из разных стран. Мне кажется, люди не понимают, насколько большой вклад внесли в него русские художники.
В каталоге нашей выставки также представлены известные личности в музыке, театре и кино, которые приезжали в США. Пожалуй, музыка — самое интересное. В США эмигрировали Рахманинов и Стравинский, здесь пытался сделать карьеру Прокофьев. Большинство великих музыкантов родились и получили образование в России, например, Владимир Горовиц или Натан Мильштейн. Возьмем, к примеру, фильм «Высокая Луна» (High Moon), классический вестерн с Гэри Купером и Грейс Келли. Музыка к фильму — классическая музыка вестерна, а написал ее Дмитрий Темкин, русский иммигрант. Рахманинов жил в Америке до конца своих дней, продолжая писать музыку, которую принято считать «русской», и многое из написанного им стало главными музыкальными темами популярных голливудских фильмов. Рахманинов долгое время жил в Голливуде, кстати, как и Стравинский.
Это была настоящая волна культурно просвещенных людей, которые во многих отношениях сформировали американскую культуру. В эту волну входили художники, дизайнеры, музыканты. Люди, бывшие членами «Мира �скусства», например, Анисфельд, становились очень известными в США художниками по костюмам. Американский театр невозможен без наследия Станиславского.
Был колоссальный культурный обмен, но об этом мало пишут. Я — русский, но родился в Соединенных Штатах и впервые оказался в России только в возрасте 25 лет. Тогда же я познакомился с моей русской семьей: бабушкой, дядей, двоюродными братьями. Это был потрясающий эмоциональный опыт. Больше всего меня поразило то, что об этом культурном влиянии ничего не знали даже мои русские родственники, в том числе и те, кто был связан с искусством. Я надеюсь, что когда наша выставка поедет в Россию, люди начнут понимать, насколько русская культура повлияла на мир за пределами России.
Я сейчас на пенсии, но активно помогаю представлять американской аудитории культуру бывшего Советского Союза и оказывать поддержку музеям. Конечно, Эрмитаж не нуждается в нашей помощи. Но пару лет назад мы сделали большую выставку из коллекций Щукина-Морозова из Пушкинского музея. Пушкинский музей никогда не организовывал выставок в США, и мы смогли им в этом помочь. Государственный Русский Музей стал нашим партнером.
Мы сотрудничаем с Украиной, мы привезли большую выставку из Казахстана. Мне кажется, что выставка «�зображая революцию» стала настоящей сенсацией. В ней участвовали около 12 провинциальных музеев. Русские даже сами не знали, что все эти произведения искусства находятся в России — в Красноярске, Туле и т.д.
Для нас очень важно было позаботиться о том, чтобы деньги, которые мы заплатили, попадали в музеи, а не в Министерство Культуры. �нтересно, что музеи, с которыми мы общались — в Туле и в других городах — без проблем посылали экспонаты в США, но не хотели посылать их в Москву, боясь, что крупные музеи и Министерство Культуры заберут их себе. Мы настаивали, чтобы на церемонии открытия выставок приезжали кураторы и директора из провинциальных музеев. Музейщики из Омска увидели картины из Тулы и Нижнего Новгорода, о которых раньше не имели представления, и вдруг начали понимать, как много интересного существует вокруг них, и что можно разговаривать о проектах совместных выставок друг с другом, а не только с Москвой.

— Насколько популярны выставки русского искусства в США?
— Все музеи, с которыми мы общались, всегда начинали говорить: «Понимаете, это русское, это не… Мы не…». Тем не менее, выставки открываются и становятся очень популярными. «Мир искусства» в Омахе, штат Небраска, например, привлек 120 тыс. посетителей. Самая популярная выставка была в Миннеаполисе. В Принстоне, что совсем рядом с Нью-Йорком, наша выставка оказалась наиболее посещаемой выставкой за всю их историю.
Но эти выставки трудно «продать»: музеи очень консервативны. К тому же это дорого. Сначала выставку надо создать, затем надо, чтобы здесь, в США, нашлись заинтересованные музеи. В-третьих, надо искать компании, фонды, частных лиц, которые выделят гранты… К счастью, с нами работают замечательные люди, и нам не надо содержать бюрократический аппарат. Наш совет директоров возглавляет Артур Хартман (Arthur Hartman), бывший посол США в Советском Союзе. Почти все члены нашего Совета Директоров в какой-то степени связаны с Россией или со странами бывшего Советского Союза.
Всякий раз, когда мы разговариваем с новым партнером из России, он спрашивает: «Куда пойдут деньги? Кто получит деньги?». Почти невозможно объяснить, что такое американская некоммерческая организация, и почему люди у нас соглашаются работать волонтерами — члены нашего правления не получают деньги за свое участие. Если они идут на церемонию открытия, то они платят за себя сами, внося свой вклад в фонд. Мы все этим занимаемся, потому что считаем, дело того стоит.

— Расскажите о своем опыте жизни в России?
— Я учился в СССР в начале 1960-х годов. Моя карьера в России началась в 1960-х, когда я писал диссертацию, навещал родственников и затем в начале 1970-х работал в университете и в Академии наук. После этого мне предложили работу в правительстве. Потом я снова вернулся в университет, преподавал, и в начале 1980-х посол Хартман предложил мне поехать с ним в Москву. Поскольку я раньше работал в этих организациях и знал людей из сферы культуры, меня попросили приехать и помочь во всем разобраться. Три года мы с Хартманом работали в посольстве США в Москве. В то время никаких соглашений в сфере культуры не было, все приходилось делать по неформальным каналам.
Когда я через три года возвратился в США, я не вернулся к моим исследованиям в университете, а пошел работать в Национальный Совет Безопасности, помогал в подготовке ко встречам в Женеве, работал над соглашениями о культурном обмене. Потом в течение шести лет я возглавлял организацию под названием «Президентская инициатива по советско-американским обменам». Это было очень интересно: мы создали эту организацию, чтобы стимулировать новые обменные программы и координировать уже существующие. Шесть лет для меня было достаточно, и я ушел из правительства.
Я стал работать с целым рядом исследовательских организаций. Люди все время приходили ко мне, так как до этого я помог подписать много соглашений. Однажды посол Хартман сказал: «У нас лучше получается, чем у них. Почему бы нам просто не основать фонд?». Так мы и сделали. Мы инициировали несколько образовательных программ, помогающих людям приезжать в США учиться бизнесу и другим специальностям. Еще мы стали организовывать выставки — этим мы, в основном, и продолжаем заниматься сегодня.

— Вы носите русскую фамилию. Какова история вашей семьи?
— Один из моих прадедов был генерал-губернатором в Новороссийске, мой дед с отцовской стороны был юристом. По «Табели о Рангах» все должны были быть православными, так что неизвестно, кем они были на самом деле. Они могли быть кем угодно: татарами, русскими, украинцами…
Мой отец уехал из России, будучи молодым студентом-пианистом. Он приехал в Чикаго, где жила его бабушка, которая эмигрировала с двумя внучками за много лет до этого… Отец стал «русской сенсацией» в музыке, он активно концертировал и преподавал. В Чикаго он познакомился с очаровательной американской девушкой, тоже музыкантом, и они поженились.
В 1935 году моя мать поехала в Советский Союз знакомиться с родителями мужа, взяв с собой моего старшего брата, которому было тогда полгода. Они собирались провести в России год, мать хотела учиться в консерватории у Генриха Густавовича Нейгауза, который до этого учил моего отца. По всем стандартам, моя мать была небогатой, работающей молодой американкой, но по сравнению с моими родственниками в России, она была весьма состоятельной особой.
Отец тоже должен был ехать с ними, но, когда он получал советскую визу, ему сказали: «Смотри сам, ты можешь ехать — мы дадим тебе документы. Но потом мы тебя не выпустим, потому что ты все еще советский гражданин». Он не поехал. Потом моя мать вернулась в США, и с 1935 по 1966 годы между нашей семьей и семьей отца в России не было ни переписки, ни встреч. Мой отец умер очень молодым, так ни разу и не съездив на Родину.
Во время Второй мировой войны отец очень переживал: братья его жены воевали в американкой армии, а его родной брат тоже был на войне, только в Советской Армии. Одно из моих детских воспоминаний — карта мира, висящая на стене, где по обе стороны океана воевали мои дяди.
Моей бабушке было 86 лет, когда я приехал в Россию, и мы впервые встретились. Это было в 1966 году. Бабушка была необыкновенным человеком. Мы решили, что я буду приезжать к ней как можно чаще и после 1966 года ездили практически каждый год — либо на весь год по академическому обмену, либо летом, на пару недель. Бабушка дожила до 97 лет, так что путешествий в Россию было очень много. Мои советские родственники не были диссидентами, они были обычными людьми. Только одна из моих теток говорила по-английски. Мы познакомились, поддерживали контакты и уже никогда потом не теряли друг друга из вида.
Был один интересный случай. Когда я собирался ехать в Россию в первый раз, то не был уверен, дадут ли мне советскую визу. Поэтому я написал бабушке, что приеду, но не указал когда. Я приехал. У меня не было ее номера телефона, но я приблизительно знал, где она живет. В 1921 году у моих дедушки с бабушкой была своя квартира в Москве. Потом квартира стала коммунальной, дети уехали, а моя бабушка осталась жить в одной из комнат этой коммуналки. В ее квартире даже не было горячей воды. Так вот, я нашел эту квартиру, позвонил, но никто не открыл дверь. Позже мне объяснили, что в коммунальной квартире никогда не звонят один раз.
Когда бабушка увидела меня, она от неожиданности не могла дышать почти целый час. Я думал, что у нее сердечный приступ. Оказалось, что хоть я и был немного старше, но все равно выглядел в точности, как мой отец, когда тот уехал в 1924 году — тогда она видела его в последний раз. Когда бабушка пришла в себя, она засмущалась, что перед ней стоит внук, а она не встречает его как следует. Поэтому она попросила нас придти на следующий день. В коридоре был общий телефон, и, хоть по-русски я понимал плохо, но расслышал, как она говорила в трубку: «Мне все равно, у кого ты должен получить разрешение. Я твоя мать. Ты должен быть здесь завтра!»
На следующий день пришло много людей, некоторые из них были членами КПСС… Перепуганные… Они никому не говорили, что у них есть родственники в США. Был большой ужин. Я был изумлен, во-первых, потому что все пришли, а, во-вторых, потому, что на столе было так много еды.
Постепенно я начал понимать, как на самом деле жили советские люди. На столе был алкоголь, потому что у дяди были связи в Большом Театре, и он мог доставать билеты. Эти билеты он обменивал у знакомого, который заведовал винным магазином. Другая моя родственница была врачом, и к ней пришел на прием человек, оказавшийся мясником, который сказал: «Если вам что-нибудь нужно, скажите мне», — так она получила мясо. Ни у кого не было денег, но все это было на столе. С того момента мы стали частью семьи, и она становилась все больше с каждой встречей.
Я думаю, за тот год, проведенный с семьей, я познакомился с сотней людей, и из них от силы двое или трое бывали за границей или встречались с иностранцами. Мои дети в 1970-е годы ходили в советский детский сад, потом в советскую школу. Сын сейчас живет и работает в Москве и говорит по-русски гораздо лучше, чем я.

— Как вам жилось в США с русским именем? Были какие-нибудь проблемы, или, наоборот, преимущества?
— Нет, никаких проблем не было. В Чикаго сейчас стало намного больше людей из бывшего СССР, но когда я там рос, город был в большей степени ирландский и украинский. В Чикаго большой украинский квартал, но мы там не очень часто появлялись. В США есть разного рода дискриминация, но меня никогда не считали иммигрантом. Я родился и вырос здесь, английский — мой родной язык. Я не говорил по-русски до того момента, как умер мой отец. Потом в 1950-е годы мы снова стали получать письма от бабушки, и я их переводил: так я и начал учить русский. Но никто из нашей семьи никогда не имел проблем, нося русское имя.
Был один забавный случай, когда я впервые приехал в Москву. Мы устроили небольшую вечеринку в комнате общежития МГУ, там были американцы и двое-трое русских. Вдруг кто-то постучал в дверь, и говорит:
— Мы из Студсовета. Напоминаем вам, что в воскресенье выборы, и вы должны голосовать. Приходите туда-то и туда-то.
РЇ РіРѕРІРѕСЂСЋ:
— Я не голосую, я американец.
— Не дурачьтесь, это серьезное дело!
— Хорошо. Закройте дверь.
Через 15 минут снова стук в дверь:
— Вы прикидываетесь американским гражданином и насмехаетесь над нашими выборами, а это серьезное мероприятие.
РЇ РіРѕРІРѕСЂСЋ:
— Пожалуйста, уходите, у нас тут вечеринка.
Он услышал мой акцент, и до него что-то дошло. Ему стало очень неловко. Потом он снова вернулся:
— Мы хотели бы пригласить вас посмотреть, как у нас проходят выборы.
Я читал Толстого, Достоевского, Пастернака. В этих романах все время люди где-то встречаются. Как можно поверить, что Лара встречает Живаго в Сибири, а Наташа встречает Пьера? В истории нашей семьи тоже были невероятные совпадения.
Мой отец никогда не рассказывал о своей семье, он чаще вспоминал о Гражданской войне, смерти, голоде… Мне посчастливилось услышать историю семьи, только когда я приехал в Москву в 1966 году. У меня был с собой магнитофон, и я записывал на него истории, которые рассказывала моя бабушка. Потом я привез эту пленку в Чикаго, и дал послушать маме и бабушке с материнской стороны.
Одна из этих историй, как мне кажется, поразительна. В 1905 году родители моего отца были помолвлены. Когда началась революция, студенты, которые жили не в Петербурге, были отправлены по домам. Моя бабушка жила в Петербурге и поэтому осталась, а дед уехал домой в Елисаветград. Каким-то образом он оказался в Чернигове, где его арестовали за то, что он читал рабочим лекции про социализм. Бабушка была из очень богатой семьи. Она купила билет на поезд до Чернигова, а по дороге друзья ее жениха передали ей книги для него.
� вот, как она рассказывала, она приехала в Чернигов и пришла на прием к начальнику тюрьмы. Начальник пообещал ей уладить дело и согласился взять передачу для ее заключенного жениха. Они сели пить чай. Но, осмотрев книги, начальник тюрьмы внезапно пришел в ярость. Он спросил бабушку: «Как вы могли это сделать?!!» — «Что я сделала?», — не поняла она. Там было несколько книг Лермонтова и Пушкина. Оказалось, что они вырезаны в середине, а внутрь вложены листовки. Она говорит: « Я ничего не знала!» — «Разберемся. Но я не буду ничего делать сегодня. Приходите завтра».
Бабушка вышла из тюрьмы и пошла по улице, размышляя, что предпринять дальше в совершенно незнакомом городе. Ей шла навстречу группа девушек, и она спросила у них, где можно найти гостиницу. Одна из девушек забежала в соседний дом и тут же возвратилась: «Мама разрешила, чтобы вы осталась у нас».
Моя московская бабушка на пленке рассказала о том, как было здорово, что эти люди приютили ее, и какой был замечательный вечер... � вдруг другая бабушка — бабушка с материнской стороны, сидящая рядом со мной в Чикаго — начала говорить, как было здорово принимать эту петербурженку. Они с сестрами просидели всю ночь, слушая рассказы таинственной незнакомки о Петербурге!
Бабушка по маминой линии родом из Чернигова. В конце 1905 года уехала из России и, в конечном итоге, оказалась в США. Оказалось, что в 1905 году обе мои бабушки встретились в Чернигове, не зная ничего друг о друге. Если бы у одной из них было, где переночевать, то они бы не встретились никогда. Моя американская бабушка сохранила память о том разговоре. Моя российская бабушка ничего не знала о приютивших ее людях, кроме того, что они были очень милы с ней. 23 года спустя их дети познакомились в Чикаго и поженились.
Так что я верю, что в литературных произведениях описана настоящая жизнь: Наташа и Пьер, Лара с Живаго действительно встретились. У меня нет сомнений в этом. Я ничего не придумал: это история моей семьи.

Washington ProFile