ТОТ САМЫЙ ПР�КАЗ...

Самуил ШУМАХЕР, Холон

�з записной книжки собкора ТАСС

Так случилось, что я оказался последним журналистом-евреем, ставшим собкором ТАСС и РАТАУ в Украине. Произошло это в далеком уже пятьдесят шестом году прошлого века. Три десятилетия занимал этот весьма престижный в средствах массовой информации пост. А до того — четыре года редактировал районную газету и, уже в пенсионные годы, десять лет работал редактором на телевидении. Если прибавить к этому пять лет учебы на факультете журналистики Харьковского университета, то выходит, что прессе отдал без малого полвека.
Привожу эту статистику к тому, чтобы подкрепить ею свое утверждение: за все годы в журналистике ни разу не ощущал явно предвзятого отношения ко мне, как к носителю «пятой графы».
� все же в моей биографии был случай, когда я получил неожиданный удар на «ринге» национального вопроса. Произошло это в столице мира и дружбы народов — Москве.
События развивались так.
После двух тяжелых ранений, полученных на фронте, в конце войны в чине старшего лейтенанта я был направлен на работу в одно из военных училищ, дислоцированных в Омске, и оказался здесь самым молодым офицером и единственным фронтовиком. Отношение ко мне, как со стороны коллектива, так и лично начальника училища генерал-майора В.Белова было безупречным. Достаточно сказать, что вскоре меня, командира взвода курсантов, он повысил в должности, назначив начальником штаба батальона.
Однажды в штаб позвонил адъютант начальника училища и сообщил, что меня хочет видеть генерал. Я тотчас пошел к нему.
Хозяин кабинета ходил из угла в угол, о чем-то раздумывая.
Я доложил о себе.
— Заходите, садитесь, — услышал в ответ. — У меня к вам дело.
Я не сомневался, что у начальства всегда есть дело к подчиненным, и готов был выслушать очередное поручение генерала. Дело в том, что он не раз посылал меня с различными заданиями в Москву и другие города и веси.
Но услышал я совсем иное.
— Вы человек молодой, — говорил генерал.— У вас среднее образование. Вам нужно расти и расти. Сегодня пришла разнарядка на одно место в Военно-Юридическую Академию. Хотите стать военным юристом-«академиком»?
«А почему бы и нет? — подумал я. — Я офицер-фронтовик. Школу окончил всего пять лет назад — кое-что еще в памяти осталось. За плечами учеба на лейтенантских курсах, работа в военном училище. В кармане аттестат зрелости плюс партийный билет, выданный мне на передовой. Одним словом — вперед!»
� я согласился.
Сотрудники училищной библиотеки подобрали необходимую литературу, и я вечера проводил за учебниками.
Наконец прибыл вызов из Москвы, и я отправился завоевывать Академию.
Размещалась она в центре столицы, на Садовом кольце, в старинном здании. К моему прибытию здесь уже собралось много кандидатов в военные юристы. В основном это были офицеры не старше капитана. Много фронтовиков.
Не помню точно, по каким предметам шли экзамены. Но утверждаю, что все сдал на «хорошо» и «отлично». Было абсолютно ясно, что проходной балл себе обеспечил, так как подобные результаты показали лишь несколько моих конкурентов.
За свою судьбу я был спокоен.
Но когда на доске приказов были вывешены списки зачисленных в Академию, меня среди них не оказалось.
Не значился я и среди тех, кто отчислен, как не сдавший экзамены. Не нашел я свою фамилию и в числе офицеров, чьи кандидатуры были отклонены по решению мандатной комиссии. � среди «забракованных» по состоянию здоровья меня тоже не было.
� лишь на отдельном листке, содержавшем только одно единственное имя, я обнаружил себя. То был приказ, гласящий, что меня не зачислили в слушатели Академии... «из-за отсутствия вакантных мест».
Я был ошарашен. Не мог понять элементарной вещи. Как те, у кого результаты экзаменов значительно ниже, заняли мое «вакантное место»? А я, получивший один из самых высоких баллов, оказался за бортом.
Когда прошел первый шок, я ринулся в приемную начальника Академии.
Немолодая седоволосая женщина с приятым русским лицом зашла в кабинет и доложила обо мне. Затем, открыв передо мной массивную дверь, сказала с доброй улыбкой:
— Желаю успеха.
За огромным столом сидел генерал с несколькими звездами на погонах. Он выслушал меня и, отведя глаза в сторону, проговорил:
— К сожалению, ничем помочь не могу. Комиссия была весьма солидная. Я не вправе менять ее решение.
А затем, после небольшой паузы, все так же, не глядя мне в глаза, добавил:
— Но вы можете обратиться в ГлавПУРКА. Там, возможно, разберутся.
� он дал мне номер телефона Главного Политуправления Красной Армии.
�з кабинета я вышел обескураженный. Но решил идти до конца. Стоял в приемной и рассматривал бумажку с номером телефона. � вдруг услышал полушепот:
— Молодой человек, не думаете ли вы, что вас не приняли лишь потому, что вы еврей?
Слова эти произнесла секретарша начальника Академии. Она смотрела на меня сочувствующим взглядом, и в подтверждение своих слов кивнула.
Я недоуменно посмотрел на женщину: «О чем она говорит? Причем здесь моя национальность? Дожить до двадцати трех лет, пройти фронт, выжить на этой страшной войне, впитать в себя все стадии интернационального воспитания — пионер, комсомолец, коммунист, никогда не задумываться при этом, кто какой расы... � вдруг — такой удар...»
Теперь-то я убежден, что женщина была права. Больше того, она точно знала, о чем говорит, и явно сочувствовала мне.
Секретарша открыла свободный кабинет с телефоном, и я позвонил в Политуправление. Сразу же понял: там ожидали моего звонка. Видимо, о нашей беседе сообщил начальник Академии.
Сначала те же слова:
— Мы вас понимаем... Но, знаете, комиссия... конкурс...
— Ну что ж, — сказал я. — Тогда я пойду выше.
Поняв, что выше — это ЦК, и сообразив, что в отношении меня действовали грубо и прямолинейно, политуправленец изменил тон.
— Давайте сделаем так, — озвучил он явно заранее, на всякий случай, подготовленное предложение. — Мы сначала зачислим вас на заочное отделение Академии. А затем, когда будет «отсев», а он обязательно будет, переведем на стационар.
Поразмыслив, я не стал возражать.
На следующий день приказ был подписан, и мне сообщили, что скоро вызовут на установочные лекции.
Получив удостоверение «академика-заочника», возвратился в училище. Зашел в кабинет к начальнику и доложил о прибытии.
— Как успехи? — спросил генерал.
— Зачислен слушателем заочного отделения Военно-Юридической Академии. Ожидаю вызова на установочные лекции.
Генерал пожал мне руку и поздравил с успехом.
Я, конечно, не рассказал ему, чего стоил этот мой успех.
Вскоре пришел вызов, затем другой. Я несколько раз ездил в Москву, слушал лекции юридических светил и даже сдал один зачет.
Но затем твердо решил демобилизоваться. Несмотря на уговоры генерала В.Белова, ушел «на гражданку». По пути в Харьков, к родителям, зашел в Академию и забрал все документы.
Как они мне пригодились! Как раз в то время открылся факультет журналистики в местном университете. Я принес туда экзаменационные листы из Академии и на их основании, без дополнительных испытаний тотчас же был зачислен в университет.
Это именно тот случай, когда говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Но какой ценой!
Я долго хранил копию «того самого приказа». Но время постепенно сгладило первоначальную реакцию на полученный удар. Тем более что победные очки достались все-таки мне?
Впоследствии, в течение всех лет работы в прессе, мое имя не раз упоминалось в приказах. Но все они были со знаком «плюс».
А «тот самый», злополучный я снова вспомнил уже совсем недавно. На этот раз — в связи с проходящей в �зраиле дискуссией о качестве школьного образования. О том, к примеру, что математике учат детей неучи и дилетанты. А для педагогов с высшим специальным образованием и богатым опытом работы из числа «русских» евреев в школах еврейского государства... «нет вакантных мест».
Не хватает, порой, этих самых «вакансий» для олим и в других сферах израильской действительности
�стория повторяется. Но уже в виде фарса.

«Секрет» — «Континент»