ЕЩЕ О МАРШАЛЕ ЖУКОВЕ

ЕЩЕ  О  МАРШАЛЕ   ЖУКОВЕ

Ян ТОРЧИНСКИЙ
(К статье Тимура Боярского «Почему маршал Жуков не уважал маршала Малиновского?», см. выпуск от 21-27 июля 2008)

«Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые...»
Ф.Тютчев

Маршал Георгий Жуков — личность и военачальник такого масштаба, что интерес к нему во всех аспектах, видимо, не угаснет никогда. Я не знаю ни одного военачальника или политика времен Великой Отечественной войны, о котором столько говорили и спорили, как о Георгии Константиновиче. Конечно, за исключением Сталина.
Естественно, спектр мнений и отношений к покойному маршалу очень широкий — от восторгов и обожествления до беспощадного осуждения и ненависти. Главный вопрос: был ли Жуков великим стратегом и полководцем, пресловутым «маршалом победы», или бессовестным карьеристом, добивающимся успехов, забивая, по словам Ю.Нагибина, стволы немецких пушек русским солдатским мясом. A задолго до Нагибина, еще в 1943 г. (!), ту же мысль высказал генерал А.Еременко: «Следует сказать, что жуковское оперативное искусство — это превосходство в силах в 5-6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру». По версии И.Бунича, Сталин якобы сказал Начальнику Генштаба A.Антонову: «С такими полководцами нужно иметь 600 миллионов населения».
Разумеется, дело не в том, что Г.Жуков не знал поражений или не допускал ошибок. На войне, особенно такой, как Великая Отечественная, без того и другого не обойтись. Война — это череда остроконфликтных, антагонистических ситуаций. Представьте себе, что вы играете в шахматы, не зная количества, качества и расположения фигур противника, по каким правилам они ходят и какая очередность ходов и т.д., и при этом поражение смерти подобно — и попробуйте ни разу не ошибиться!
Значит, дело не в ошибках, а в некой нравственной концепции: с кем имеет дело полководец на войне — с шахматными фигурами, одетыми в солдатские шинели, или живыми людьми.
Вот что писал об этом К.Симонов («Солдатами не рождаются»): «О нем (герое романа генерале Серпилине. — Я.Т.) говорят, что он умеет беречь людей. Но что значит — «беречь людей»? Ведь их не построишь в колонну и не уведешь с фронта туда, где не стреляют и не бомбят и где их не могут убить. Беречь на войне людей — всего-навсего значит не подвергать их бессмысленной опасности, без колебаний бросая навстречу опасности необходимой /.../ И если превысить власть — это кровь, то и не использовать ее в минуту необходимости — тоже кровь. Где тут мера твоей власти? Ведь все же чаще не начальство или, на худой конец, трибунал определяет ее задним числом, а ты сам, в ту минуту, когда приказываешь! Начальство потом в первую голову считается с тем, чем кончилось дело — успехом или неудачей, а не с тем, что ты думал и чувствовал, превышая свою власть или, наоборот, не используя ее».
Вот именно «задним числом». А если решение нужно принимать мгновенно?
Как пример бессмысленной жестокости и бесчеловечности Г.Жукова приводят эпизод, когда он погнал пехоту по минным полям, чтобы обеспечить безопасный проход танкам. Жестокость — да. Бесчеловечность — да, особенно если забыть, что танкисты — тоже живые люди. А вот насколько бессмысленной — вопрос неоднозначный. Какая была альтернатива? Приказать саперам, чтобы они разминировали проходы? А сколько времени потребовалось бы на это? И какие сомнения, что немцы не использовали бы предоставленную им оперативную возможность рационально, не подогнали бы противотанковую артиллерию и другое вооружение, не закрепились бы на подготовленных рубежах, заняв плотную оборону, и ее не пришлось бы прорывать не сходу, на плечах противника, а преодолевая упорное сопротивление? И сколько людей погибло бы при этом — больше или меньше по сравнению с тем, что было сделано по приказу Жукова? И снова К.Симонов: «... на войне не бывает репетиций, когда можно сыграть сперва для пробы — не так, а потом так, как надо /.../ Здесь все пишут кровью, все, от начала до конца, от аза и до последней точки...» А это значит, взять всю ответственность, профессиональную и нравственную, на себя. И готовность к этому — есть обязательное качество любого военачальника, от командира отделения до командующего. Чего-чего, а ответственности Жуков никогда не боялся, и вообще он, кажется, ничего и никогда не боялся, в том числе самого Сталина. Вот фрагмент воспоминаний Н.Кузьмина, офицера для поручений при Жукове. «4 декабря Верховный позвонил в штаб Западного фронта. Во время разговора со Сталиным у Жукова лицо стало покрываться пятнами и заходили на щеках желваки... Выслушав Сталина, Жуков отпарировал: “Передо мной 4 армии противника и свой фронт. Мне лучше знать, как поступить. Вы там, в Кремле, можете расставлять оловянных солдатиков и устраивать сражения, а мне некогда этим заниматься...”»
Видимо ценя это качество Жукова, Верховный Главнокомандующий бросал его в самые горячие точки войны. А звание маршала присвоил ему лишь в 1943-м году, после сражений под Москвой и Сталинградом, где Жукову принадлежала не последняя роль. Наверное, в наказание за строптивость.
Все сказанное не исключает оценки «маршала победы» в категориях, выходящих за рамки его чисто военной деятельности. Речь, стало быть, следует вести о нравственных аспектах деятельности советского Георгия-Победоносца. Между прочим, отделить одно от другого не всегда и не так уж просто, потому что некоторые его действия вызывались весьма низменными мотивами, и не только не диктовались оперативными соображениями, а откровенно противоречили им. Пренебрежение к человеческим жизням была присуща Жукову, как говорится, смолоду. Вот некоторые цифры. Так, потери при наступлении под Москвой составили 37% от численности войск в начале операции; при малорезультативной Ржевско-Вяземской операции в январе-апреле 1942-го г. — 73,3%, там же летом того же года — 56,1% и т.д.
Ряд авторов отмечают жестокость как стиль руководства Жукова. В частности, генерал-майор Петр Григоренко в своём автобиографическом романе замечает, что Жуков «людей жалеть не умел». Андрей Мерцалов и Яков Кротов утверждают, что «жесткий принцип достижения цели "любой ценой", грубость, неоправданное упрямство, лживость и капризное поведение свойственны Жукову»..
На большие потери в военных действиях под руководством Жукова указывают: историк Борис Соколов, уже упомянутый Григоренко, Александр Гороховский. Так, Григоренко пишет, что, несмотря на значительное превосходство Красной Армии в конфликте на Халхин-Голе, потери Красной армии превышали потери противника (25,5 против 20 тысяч человек соответственно). По мнению Соколова, Жуков «крайне жестко руководил войсками (на Халхин-Голе по его приказу без всяких оснований приговорены к расстрелу 17 старших командиров, которые были спасены лишь благодаря вмешательству Г.М. Штерна)». Александр Гороховский обвиняет Жукова в «заваливании противника трупами» и унижении офицеров.
И здесь мне хочется вспомнить не столь давнюю дискуссию в русскоязычной прессе США по вопросу — какова была роль Жукова в гибели генерала Г.Штерна. Отношения этих двух военачальников были не простыми. На Халхин-Голе Жуков был подчинен Штерну как командующему Дальневосточным фронтом. В дальнейшем, когда Жуков стал генералом армии и начальником Генштаба, а Штерн — генерал-полковником и командующим войсками ПВО, положение их в военной иерархии поменялось, хотя прямого субординационного подчинения второго первому не было. Однако, зная мстительную натуру Жукова, можно предположить, что «старые обиды» он не забыл.
Кстати, два слова о Штерне. Как известно, он на посту командующего Дальневосточной Краснознаменной Красной Армии заменил репрессированного маршала Блюхера. А до этого он ничего не сделал для спасения своего командарма и, кажется, даже не помышлял об этом. Наоборот, выступая с докладом в Главном военном совете, 31 августа 1938 г., где обсуждались итоги боев на озере Хасан, и, зная, что «участь командующего ДВФ была уже предрешена», комкор Штерн топил Блюхера без всякой пощады (см. М.Розенблат, «Еврейский Мир» №718, 2002 г., который ссылается на «широко известный», но почему-то неназванный рассказ маршала Захарова в журнале «Новая и новейшая история» №5, 1970 г.).
Григорий Штерн командовал войсками в Испании, Монголии и Финляндии во время проходящих там военных действий. Его последняя должность, уже в чине генерал-полковника, — начальник управления ПВО Наркомата обороны. Кстати, войска противовоздушной обороны встретили войну безобразно: далеко не пограничный Киев немцы бомбили уже в первую военную ночь 22 июня 1941 г. (Помните песню военных лет: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа / Киев бомбили. / Нам объявили, / Что началася война»?). И не только Киев. Здесь не место выяснять степень вины начальника управления ПВО, но нелепо говорить о его полной безгрешности в этом вопросе. А, между прочим, первый звоночек был еще до войны, когда над Москвой появился, а после приземлился немецкий самолет Ю-52. Так стоит ли удивляться реакции Сталина и тому, что, опасаясь сталинского гнева, Нарком обороны С.Тимошенко решил «мести лестницу сверху» и профилактически поручил «разработку» начальника подведомственного ему управления? Конечно, по гамбургскому счету, было бы правильнее начать с себя, но это уже из области фантастики. Однако кандидатуру для роли козла отпущения нарком выбрал безошибочно: Сталину было за что недолюбливать Штерна. Так, по версии уже упомянутого П.Григоренко, причиной ареста и последующей гибели Штерна был его резкий доклад Сталину с анализом опасной ситуации на Дальнем Востоке из-за отсутствия там (читайте, в результате сталинского «очищения» армии) квалифицированных командных кадров, после чего автор доклада пополнил проскрипционный список генералов-паникеров и «пораженцев». А может быть, Сталин припомнил Штерну пребывание в Испании, где кишмя кишели троцкисты…
Но как бы то ни было, доброе имя генерала Г.Штерна не подвергалось ничьему сомнению (информация маршала Захарова не в счет). Не обошлось, конечно, без перегибов. Например, М.Розенблат в статье с ответственным заголовком «Чтение всегда полезно. Молодое поколение должно знать» (см. «Еврейский мир» №521, 2002 г.). Речь о том, что молодое поколение должно знать о судьбе Штерна и деталях его гибели. Зачем это нужно молодому поколению, подрастающему, а то и родившемуся в Америке, которое о Штерне, скорее всего, и понятия не имеет, журналист не задумывался.
Однако вернемся к Жукову, поскольку практически все участники дискуссии были уверены в его непогрешимости. Для этого существовали и формальные основания. Генерал Штерн был напрямую подчинен наркому Тимошенко, и именно его санкция была необходима для ареста командующего одного из родов войск. Так что если Жуков приложил к этому руку, то не в силу служебной необходимости, а руководствуясь другими соображениями, так сказать, по зову души и сердца. То есть, сочинив то, что в просторечии называется доносом.
Такую возможность категорически исключил журналист Ю.Финкельштейн: «… ни одного доноса он (Жуков. — Я.Т.) не написал и не подписал, что документально доказано. «Ройтесь! Моей подписи вы там (под доносами и аналогичными документами. — Ю.Ф.) не найдете», — крикнул он в лицо Молотову, Кагановичу и компании на Пленуме ЦК в 1957 году. Рылись, искали — и таки не нашли!» (см. «Новый Меридиан», №433, 2002). Однако «не нашли» — не доказательство. Любой криминалист скажет, что наличие отпечатков пальцев на оружии является серьезной уликой, а их отсутствие ни о чем не говорит: стрелять можно и в перчатках. Если Ю.Финкельштейн имел в виду, что не нашли ни одного доноса, написанного рукой Жукова и подписанного им, то, возможно, оно так и есть. Но трудно ли было начальнику Генштаба или командующему военным округом продиктовать текст доноса своему адъютанту, или другому доверенному лицу, заставить его подписаться своей или вымышленной фамилией, а потом для верности расстрелять? А если возразят, мол, Жуков — человек чести, неспособный на такую низость, то я отвечу, что положить в самом конце войны без всякой оперативной необходимости 300 тыс. человек под Зееловскими высотами гораздо безнравственнее, чем написать любой донос. А как расценить мародерство Георгия Константиновича в побежденной Германии? «Мать честная! Чего мы там только не нашли (при обыске дачи Жукова. — Я.Т.). Золотых часов одних штук тридцать. Целые завалы колец, золотых цепочек, пригоршни серег с бриллиантами. Серебряных вилок, ложек семьсот пятьдесят штук, триста чернобурых лисиц, три километра мануфактуры и т.д.» (И.Бунич. «Д’Артаньян из НКВД», 1997). Похожие сведения содержались в соответствующем рапорте В.Абакумова на имя Сталина.
Интересно, при этом он резко реагировал на алчность других или на то, что он принимал за алчность, проявляя при этом вздорность и беспощадность. И, естественно, самодурство. Вот эпизод, приведенный М.Павловым в книге «Маршал Жуков: портрет без ретуши». После войны Жуков, главком сухопутных войск, прибыл в один из округов с инспекторской проверкой. Собрал офицерский состав.
— Какие будут претензии, жалобы, просьбы?
— Непорядок, товарищ маршал, — высунулся какой-то полковник. — Всем офицерам выдают плащи бесплатно, а у нас полковников, вычитывают полную стоимость.
— Фамилия! — резко произнес маршал. Полковник назвался. Жуков повернулся к командующему округом: — Выдать ПОДполковнику плащ бесплатно.
Конечно, это больше похоже на анекдот. Но давайте вспомним совсем не анекдотический свердловский «подвиг» Жукова, где он обрек на гибель 45 тысяч солдат, загнав их под смертоносное ядерное излучение в хлопчатобумажных гимнастерках вместо защитных комбинезонов… Нравственность, знаете ли, не измеряется в процентах. Это, как беременность: или она есть, или нет.
Между прочим, М.Горбачев, вернувшись из своего добровольно-принудительного заточения в Форосе, сказал звездную фразу: «Всей правды никто никогда не узнает!». По-моему, эти слова можно отчеканить на гербе музы истории Клио. «Вся правда», как и абсолютная истина, в принципе непостижима и недостижима. А если мы получаем ранее скрывавшуюся информацию, то это подчас не только не вносит ясность, но и вносит сумятицу в уже сложившиеся стереотипы. Так и с Георгием Жуковым. Разброс мнений о нем («От спасителя отечества /.../ до кровавого убийцы», см. В.Раппопорт, «Панорама» №45, 2007) исключает возможность компромисса. Потому что Жуков был и тем и другим, а еще третьим, четвертым и т.д. И в этом плане «маршал победы» являлся продуктом противоречивой, жестокой и героической эпохи, в которой он жил.