ЕВРОПА: ТРАНС НЕРЕАЛЬНОСТ�

�ван КРАСТЕВ

Есть что-то нереальное и глубоко тревожное в последнем кризисе Евросоюза. В теории результаты ирландского референдума, проведенного 12 июня 2008 г., — это смертельный удар по Лиссабонскому договору и перспективам реформирования Евросоюза. В теории единственным логическим следствием референдума должна стать либо «двухскоростная» Европа, либо Европа «парализованная». В действительности, однако, никто не считает, что ирландское голосование похоронит Лиссабонский договор. Единственный реальный вопрос — когда �рландию заставят сказать «да», после того как она так неблагоразумно сказала «нет».
Несоответствие между теорией и нереальностью говорит о том, что ирландское голосование было одновременно критически важным и абсолютно ничего не значащим. В результате исход референдума окружен ощущением всепроницающей нереальности. Это, кроме того, относится к контексту ирландского «нет» так же, как к его последствиям: последний опрос Евробарометра показывает, что доля людей в �рландии, которые считают, что их страна выиграла от членства в ЕС, больше, чем в любом другом государстве-члене Евросоюза, что отражает тот факт, что с момента вступления в 1973 г. �рландия получила от бюджета ЕС вдвое больше, чем сама в него внесла. � все же это была та самая �рландия, величайшая история успеха в проекте европейского объединения, которая поставила этот самый проект под угрозу своим референдумом, участием в котором озаботились всего лишь чуть более половины избирателей. Но ирландские избиратели не единственные сюрреалисты в последней европейской психодраме. Накануне голосования европейские политические лидеры рьяно доказывали, что успех кампании «против» станет смертным приговором для Лиссабонского договора; на следующий после голосования день европейские лидеры с той же пылкостью утверждали, что в действительности ничего особенного не произошло и что ратификация договора должна продолжатся.
Таким образом, обычную для лидеров Евросоюза стратегию можно охарактеризовать как «уклонение путем тривиализации». Сойдясь на том, что лучший способ реагировать на кризис — это игнорировать его, они успешно пересматривают его так, чтобы преуменьшить его реальность. Брюссельский саммит 19-20 июня 2008 г., как бы он ни был переполнен реакцией и дискуссиями, был, тем не менее, последователен в принятой по умолчанию позиции, что у ЕС никогда не бывает политических проблем: у него бывают только проблемы с коммуникацией. В брюссельском понимании, у случившегося в Дублине есть две причины: ирландские лидеры не сумели объяснить необходимость договора, а население в любом случае не нужно было просить голосовать. Вуаля!
Это не сработает, потому что европейским гражданам до смерти надоели их лидеры. Чем с большей готовностью эти лидеры игнорируют ощущение кризиса и разочарования, выражаемое избирателями, тем с большей готовностью избиратели отвергают любую идею или стратегию, идущую сверху. Проблема не столько в том, что евроскептицизм на подъеме, сколько в том, что евроэнтузиазм исчез. Можно с уверенностью предположить, что если бы Лиссабонский договор был вынесен на голосование во всех странах-членах Евросоюза, результатом было бы то же неприятие, что и у ирландцев — по крайней мере, в половину голосов. Последняя версия диалектики европейского объединения — его новый общественный договор — провозглашает, что люди могут голосовать «против» только до определенной степени и что элиты сохраняют за собой право не принимать отказ. Этот процесс «уклонения путем тривиализации» и составляет суть кризиса ЕС.

БОЛЬШЕ НЕ ОБРАЗЕЦ
Беглое сравнение между кризисом Евросоюза и кризисом в Соединенных Штатах предлагает здесь интересную перспективу и показывает, из-за чего европейским лидерам следовало бы нервничать по-настоящему.
Экономика США на спаде. Доллар слабый. Социальное неравенство растет. Многие американцы уверены, что их политическая система разрушена. Джордж Буш-младший — самый непопулярный президент за всю историю Америки. Американская военная мощь оказалась в заложниках у �рака. Опросы общественного мнения указывают на высокую степень антиамериканских настроений по всему миру. В целом, ситуация мрачная. Но среди этой мрачности есть ощущение импульса к переменам и возможности альтернативы. Энергия, порожденная кампанией за Барака Обаму, заставляет многих верить, что Америка может перестроиться. Перспектива первого за всю историю черного президента, входящего в Белый дом, воодушевила американскую политику. «Обама обещает» может оказаться иллюзией, но в настоящее время тысячи молодых американцев взволнованы и готовы что-нибудь сделать для Америки. Этот период и вообще американские выборы демонстрируют огромное преимущество подлинно демократической политики — ее способность обращать страхи и разочарования в надежду.
Эта энергия перемен как раз и отсутствует в Европе. Нет никакой альтернативы, которая могла бы привести в движение чувства людей. Сама сила европейского проекта — его сконцентрированность на постепенных преобразованиях и институциональных реформах — может также стать его самым слабым местом. Это делает Европу скучной и непривлекательной. Я знаю многих европейцев, которые с радостью поехали бы в Америку поддерживать Обаму, но я не знаю никого, кого бы воодушевила мысль поехать в �рландию, чтобы сказать там свое «да». Сегодня мир формируется либо дальновидными авторитарными лидерами, либо мощными массовыми демократическими движениями; в Европе нет ни того, ни другого. Европа снова стала «старым миром».
Европейская элита, переформулировав катастрофу как простой «беспорядок» и интерпретировав каждый голос «против» всего лишь как будущий голос «за», рискует стать жертвой вместо того, чтобы сделаться проводником, крупнейшей современной глобальной трансформации. «Европа больше не может быть гигантской Швейцарией» — пишет Кишоре Махбубани, самопровозглашенный пророк Азиатского века; по крайней мере, «швейцарцы могут чувствовать себя защищенными, потому что они окружены Европой» (см.: Европа — геополитический карлик // Financial Times. 2008. 21 мая).
Европа не окружена Европой. Пока граждане Евросоюза живут в пузыре безопасности, они день ото дня испытывают всё возрастающую психологическую неуверенность в своем будущем. Тони Джадт прав, когда он настаивает, что ЕС не может дать своим членам реалистичное обещание, что их будущее будет столь же комфортным и процветающим, как их прошлое. В самом деле, правомерность европейского проекта до сих пор коренилась в том, что ЕС успешно давал своим гражданам благосостояние и безопасность наряду с чувством, что ЕС — это образец для всего мира. В 1990-х гг. Европа действительно была им в том смысле, который распад Югославии только оттенил – как «старый континент» и в то же время «новый мир».
Сегодня эти первые два классических основания легитимности ЕС едва ли подвергаются сомнению. Европейская экономика процветает, но разумно ожидать, что она потеряет часть своей конкурентоспособности из-за развития азиатских экономик. Европейцы считают свою безопасность само собой разумеющейся, даже при том, что за последнее десятилетие это понятие глубоко изменилось; европейская общественность теперь гораздо больше боится потока нежелательных (но крайне необходимых) иммигрантов, многие из которых не зарегистрированы, чем воображаемого вторжения иностранных армий.

СПЯЩ�Е, ПРОСН�ТЕСЬ
Однако сейчас под вопросом третий компонент легитимности Евросоюза, и тот факт, что ЕС больше не может обещать своим гражданам, что остальной мир будет строиться по образцу Европы, может стать более резким «падением», чем угрозы благосостоянию и возрастающее чувство незащищенности. В самом деле, не будет преувеличением утверждать, что в последующие годы европейские элиты станут эпицентром идеологического землетрясения.
В течение последнего десятилетия европейское общественное мнение предполагало, что рост глобализации — это синоним упадка национальных государств и патриотизма как политической силы. Евросоюз в этом смысле «предвкушал» то, как будет организован мир XXI века. У европейских элит был соблазн истолковать свой опыт преодоления этнического национализма и политических религий как универсальную тенденцию. «Конец истории», лозунг американских интеллектуалов, также характеризовал европейскую реальность 1990-х (Югославия здесь опять-таки своего рода негативное подтверждение): старый континент, новый мир.
Марк Леонард из Европейского совета по внешним отношениям хорошо это выразил: «Европа представляет собой синтез энергии и свободы, исходящих из либерализма и стабильности и благосостояния, исходящих из социальной демократии. По мере того как мир становится богаче и заходит дальше удовлетворения базовых потребностей, таких, как утоление голода и здоровье, европейский образ жизни будет становиться всепоглощающим» (см.: Почему Европа будет управлять XXI веком // Public Affairs. 2005). Но тот европейский опыт, который вчера выглядел универсальным, сегодня начинает выглядеть необычным. Достаточно взглянуть на Китай, �ндию и Россию, чтобы увидеть, что этнический национализм и религия вернулись к тому, чтобы формировать мировую политику, и что те политические режимы, которые эти государства построили или строят, суть альтернатива либеральной демократии, а не ее воспроизведение.
Русских, китайцев и индийцев (и не только их) Евросоюз скорее озадачивает, нежели очаровывает. Постмодернизм, постнационализм и секуляризованность Европы делают ее всё более и более отличающейся от остального мира и всё в меньшей степени образцом для него. В большой части неевропейского мира возрождение этнического национализма и религии оказывает всё возрастающее влияние; эти силы становятся актуальнее и внутри самой Европы. В таких условиях нетрудно предсказать, что кризис универсальности европейской модели может стать глубоким кризисом европейской политической идентичности.
Неизбежный вывод из этого — трактовать текущий кризис Европы с исходных позиций «уклонения путем тривиализации» — неверная стратегия Евросоюза. Правда состоит в том, что будущее ЕС будет не так уж сильно определяться его успехами в нахождении осуществимого компромисса; оно будет определяться его успехами в нахождении новой социальной, политической и интеллектуальной энергии. В мире, формируемом популярными авторитарными лидерами и мощными массовыми демократическими течениями, Европе срочно нужно найти альтернативные источники энергии. � на этот раз речь идет о человеческой энергии.

Автор — руководитель «Центра либеральных стратегий»
(София, Болгария)
Polit.ru