Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

ОТ СОСТАВ�ТЕЛЯ:
В этот раз мы предлагаем вашему вниманию рассказы двух авторов — Владислава Тарасенко (Россия) и Елены Новиковой (�зраиль).

Владислав Тарасенко родился в 1969 году в Новосибирске, вырос в Махачкале, начал творческую судьбу актером Дагестанского Русского Драматического театра им. Горького. До 1998 года работал в театрах России и Украины. В 29 лет поступил в Московский литературный институт им. Горького и сменил профессию, сейчас работает редактором рекламы на радио, живет в Москве. Его рассказы публиковались в журнале «Наш Современник», газете «Гудок», в сборниках Волгоградского областного союза писателей. Предлагаемый вашему вниманию юмористический рассказ «Чемодан» принес Владиславу Тарасенко первое место на одном из конкурсов популярного сетевого литературного портала «Литсовет» в 2007 году.

Елена Новикова — прозаик, драматург, публицист. Закончила факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Работала корреспондентом нескольких российских изданий, заместителем редактора газеты «Зеркало», главным редактором литературного журнала «Зазеркалье» (Россия), редактором приложения «Ребро Адама» (газета «Эхо недели», �зраиль). В настоящее время — главный редактор новой израильской газеты «Пчелка». Рассказы, эссе, публицистические статьи опубликованы в России (газета «Зеркало», журналы «Зазеркалье», «Хронограф»), в �зраиле (журнал «Мы», приложение «Ребро Адама», газеты «Новости недели», «Наша страна», «Бат-Ям за неделю», «Трибуна», «Миг», «24 часа», «Пчелка»), в Канаде (журнал «Свой Круг»). Живет и работает в �зраиле.

Семен КАМ�НСК�Й, newproza@gmail.com
________________________________________


Владислав ТАРАСЕНКО

ЧEMОДАН
Рассказ

Послали меня в командировку, в Волгоград на выставку, представлять нашу рекламную продукцию. Учитывая настойчивость начальства, ссору с женой накануне, командировочные, зарплату за полмесяца вперед, неделю гостиничной жизни, отдых от московской суеты, я поехал не без удовольствия.
Подготовился к отъезду основательно: билет взял, кой-какие вещички, выпить-закусить в поезд, вышло — большая дорожная сумка и пакет. Посидел на дорожку, выпил коньяку и — на вокзал пораньше, часа за полтора.
Стою, жду, пока поезд подадут. А дело зимой было. Холодно, я коньячок из фляжки посасываю, вроде помогает.
Вокруг народ суетится, кто свой поезд найти не может, кто на электричку опаздывает, кто за водкой бежит, кто курицу дома забыл, а я заранее готовился — все при мне, суетиться незачем.
Поезд подали, я свой вагон нашел, снова жду, пока впускать начнут. Вокруг меня человек пять собралось — кто с баулами, кто, как и я, налегке, и девушка с чемоданом. Ничего себе девушка, в шубке норковой и сама — подходяще. Стоит, мерзнет, мобильник насилует – то одной позвонит, то другому. Вдруг прямо ко мне подходит, в глаза проникновенно смотрит, улыбается и сладенько так говорит: «�звините! Вы за чемоданчиком не присмотрите? Мне минут на десять отойти нужно. Буду вам очень признательна. Пожалуйста!». Конечно, без проблем, говорю, а сам разомлел, засмотрелся – ну очень хорошенькая!
Все мысли мои девушкой заполнились. Стою, чемоданчик ее рассматриваю. Новый, большой, кожаный, светло-коричневый, с застежками под золото — просто прелесть, как и хозяйка! А лицо у нее какое красивое! Смуглое, холеное, бровки тонкие, губки пухлые, щечки румяные, словно персики спелые, так бы и съел! Фигуру под шубой представить силюсь. Думаю, познакомимся-разговоримся, у меня в сумке бутылочка коньяка, и не одна, все-таки в одном вагоне поедем, купе двухместные, поменяться с кем-нибудь можно, глядишь, что и выйдет!
Тут по радио объявляют: мол, не оставляйте чемоданы незнакомцам, а о забытых вещах сообщайте куда следует. Меня и накрыло! Думаю: «Как это она первому встречному чемодан оставила? � десять минут давно прошло, а ее не видно!».
События из новостей воочию представляться начали, да все с трупами, со взрывами, с кровью по колено. Я чемоданчик приподнял, прикинул, сколько там в тротиловом эквиваленте, и обалдел, ужаснувшись: не то что вокзал — пол-Москвы разнесет, наверное! Да и девка какая-то смуглая, точно нерусская, брови тонкие, злые, губищи огромные, щеки, как помидоры красные, так бы и врезал! А морда какая ухоженная! У террористок денег-то много, есть на что салоны эксплуатировать. А по мобильнику сколько болтала! Это у честного человека никакой зарплаты не хватит!
Но потом думаю:
«Да нет, вроде русская. Хотя, с другой стороны, русских, что ли, террористок не бывает? Русская женщина за большие деньги кого хочешь взорвет! � первого — мужа! Вот Верка моя и бесплатно мне под подушку пластида накидает — только дай! Особенно, если выпил где с друзьями.
Точно — террористка! �ли нет?
Голос-то — вон какой приятный! А может, их специально актерскому мастерству учат и голос с раннего детства разрабатывают? � речь вроде бы интеллигентная: «извините», «вы не присмотрите», «буду признательна», «пожалуйста»! Нежно так, интригующе, будто обещает чего! Все для того, чтобы доверчивому гражданину взрывпакет вручить! А я, как кобель последний, — «конечно», «легко».
Но я не виноват. Верка, дура! Она мне скандал накануне устроила и — к маме. Живи, говорит, как хочешь, пей, хоть обпейся, и корми сам себя обедами-ужинами! Так что я — вроде бы одинокий, достойный сожаления, брошенный мужчина, по женской ласке уже три дня скучающий!
� все-таки нет. Не может такая интересная особа вокзалы чемоданами взрывать! Не может — и точка!».
Тут проводница дверь вагона открыла. Народ проходит, места занимает, дубленки на вешалки развешивает, в тапочках курить выходит, а я, как дурак, стою, чемодан со взрывчаткой охраняю! Мне уж проводница намекает: «Проходим, проходим, гражданин!». «У вас вагон какой?», — спрашивает. Я — этот, мол, и билет показываю, и паспорт к нему прилагаю. «Ну, так что ж вы стоите? Скоро отправляемся!» Объясняю, что девушку жду, а она — «проходим», и все тут! Пришлось идти и чемодан с собой забрать. Куда ж его? Ведь слово дал, что присмотрю, а я — человек порядочный, интеллигентный, три курса института в свое время закончил. Дальше бы учился, да тут Верка — «Рожаю! Рожаю!». �нститут бросил, женился, а она вместо ребенка собаку завела. Оказалось, что и не беременела, просто замуж захотелось!
В купе зашел, а там никого. Вещи поставил, коньячку еще отпил и на перрон — девушку дожидаться. До отправления совсем ничего осталось, меня уж в вагон загоняют. «Займите места!» — и точка! Ну, думаю, тронемся, если минут через десять террористка моя не появится, начальнику поезда чемодан сдам, пусть сам разбирается, а у меня коньяк недопитый — некогда бомбы обезвреживать!
Но, с другой стороны, вдруг там не бомба, а доллары или евро? От мысли такой я аж подпрыгнул и — в купе. Чемодан на колени положил, только открыть решился, но тут мне представилось, как она в купе входит и говорит: спасибо, мол, большое, еле успела, а сама ехидно так посматривает, будто я чемодан с долларами прикарманить хотел. А что его прикарманивать, если там тротиловый эквивалент? Да и не хотел я вовсе ее деньги себе в сумку перекладывать – дрожи потом над этой сумкой, под подушкой храни, в туалет с собой носи! А менять как? Да вдруг фальшивые попадутся?
Точно! У нее там деньги фальшивые. Вот она сама и побоялась с чемоданом на перроне стоять. А я-то — дурак! «Легко» да «пожалуйста»! Знал бы раньше, сразу в вагон забежал бы и хоть немного себе отложил. По телевизору видел, как в Москве фальшивомонетчиков накрыли. Доллары делали, так не то что в обменнике, в банке распознать не могли — лучше настоящих, и степеней защиты чуть ли не в два раза больше! Вот бы погулял в Волгограде! � назад на «шестисотом» приехал бы! Представляете, на работу из командировки не на вшивой «шестерке», а на нулёвом «лупоглазом»! А?! Может, думаю, за мной от билетных касс все два дня следили, чтобы чемодан под моим присмотром на перроне оставить, да и на пути следования знать, с кем деньги перевозить?
Непорядок получается — я вроде охранником не нанимался, а уж если работой такой нагружаете, то и заплатите, будьте добры!
Тут поезд тронулся.
Сижу, думаю: либо она сейчас появится, либо весь поезд — вдребезги. Чемодан я под стол поставил и глаз от него оторвать не могу, как магнитом притягивает — хоть убей! Уже и проводница чай принесла, а мне чай — не чай, один чемодан перед глазами! � чем больше смотрю на него, тем мысли сумбурнее.
То вдруг представится, как открываю его, а там денег немерено, то вижу — бабах, и мозги мои по всей Вселенной разлетаются.
Ничего не поделаешь, такие замороки лишь коньяком анестезируются! Жаль, ненадолго, чемодан-то — вот он, под столом стоит и всю душу из меня вынимает. Но чем больше коньяку в организме, тем мир вокруг тебя добрей и безмятежней становится.
Я поесть решил. Разложился, тут и чай кстати пришелся, хоть и холодный. Но ни один кусок курицы в горло не полез — под столом чемодан в колено упирается, будто намекает: «Я здесь! Забыл про меня, что ли?». А как забыть, если теперь весь смысл жизни моей в этом долбаном чемодане спрятался?
Ну, думаю, будь что будет! Решаюсь, значит, чемодан открыть. Если деньги там, то быть мне в шоколаде, а если нет, то — что поделаешь, судьба. В конце концов, что у меня в этой жизни есть, кроме московской прописки? Правда, квартира Верке достанется. Ну и бог с ней, с Веркой, пусть! Квартиру на тот свет с собой не утащишь — живи, Вера Гавриловна, в отдельной, собственной квартире и мужа добрым словом поминай!
Решить-то я решил, но действовать не спешу. Помимо квартиры с пропиской у меня еще коньяк в сумке остался. Вот допью, тогда и посмотрим!
Между тем время уж позднее, да и коньяка чересчур пригублено — заснул. Тут мне сны сниться стали. Вообще, если коньяка перепью, всегда кошмары снятся. Но не до такой же степени кошмарные!
Сначала Верка мне привиделась. Сидит напротив, смотрит, кривится и с пренебрежением так говорит: «Зачем чемодан спереть хочешь? Нехорошо, Саш, бедовый этот чемодан, ой, бедовый! Отдай кому-нибудь или просто выбрось в окошко!». Я ей: не буду, мол, ничего выбрасывать! С какой стати? Мне его под присмотр доверили, а ты — выбрось? Нет, не тот я человек, чтобы чужое имущество в окошко пулять! Я его бережно до Волгограда довезу, вдруг там хозяйка объявится, а тут и чемоданчик ее в целости! Она обрадуется, сразу мне сто евро в награду даст или тыщу. Веерка тогда спрашивает: «Как это она, интересно, в Волгограде окажется, если поезд с чемоданом без нее ушел?». Она, говорю, самолетом полетит, так быстрее. А Верка злобно на меня глянула и ехидно так говорит: «Открой чемодан! Хоть знать будешь, что везешь, а то вдруг кто спросит, а ты — ни бэ ни мэ! Вот и открою, говорю! � открываю. А там фуражка моя армейская и записка: «Сашка — дурак!».
Я, понятно, удивляюсь, на жену смотрю, а передо мной уж не Верка, а офицер немецко-фашистский. Со второй мировой еще недорезанный! «Что есть в твоя кофэр?» — спрашивает. Партизаны, говорю, не сдаются! Ватово этово! Фуражку свою надеваю, «Гитлер капут!» — кричу, а бутылкой коньяка ему прямо в морду, и — в кровь. Он как заорет: «Дойчен зольдатн! Хельфен мир, битте! Русиш партизанен! Русиш швайне!». Я на койку вскочил, коньяком вместо гранаты перед собой размахиваю, жду, когда эти «хельферы» набегут и коньячного эквивалента по мордам испробуют. Глянул на офицера, а его нет, как не было, лишь чемодан на столе еле прикрытый.
Я успокоился, чемодан открыл, чтобы фуражку обратно положить, и обалдел. Представляете, лежат там части той самой девки, что от поезда отстала. Руки с ногами аккуратно уложены, и голова живая. Смотрит на меня и спрашивает: «Ты зачем, гад, меня убил и в чемодан засунул?».
Тут я проснулся. Прям пулей из сна вылетел. Чемодан на колени положил, сижу, сон вспоминаю, а в голове голос Веркин так и вертится: «Бедовый этот чемодан, ой, бедовый!». Вдруг мне подумалось: «А что, если там все-таки взрывчатка? Я-то знаю, что, открыв чемодан, жизни лишусь. Получается, суицид настоящий. Как же я потом с суицидом? Я — человек не так чтобы набожный, но самоубийствовать принципиально брезгую, потому что в загробную жизнь искренне верю. А как иначе? Русскому человеку без загробной жизни никак нельзя! С религией шутки плохи, так что вся моя жажда наживы по православным убеждениям пропала.
Решил я от чемодана избавиться, а если хозяйка с претензиями, скажу: украли, когда в ресторан ужинать ходил. Сначала, я попробовал окно открыть — фиг вам! Тогда из купе в проход выглядываю — никого, прохожу в тамбур — тоже. Я чемодан между тамбурами нашего и соседнего вагона бросил, а сам в ресторан как бы ужинать пошел.
Поел, иду назад, дохожу до того места, где чемодан оставил, там нет ничего. Вот и славно, думаю, а то от таких переживаний совсем свихнуться можно! Вхожу в купе, там — милиционер, а в руках у него — он, трижды проклятый!
«Ваш?» — спрашивает. Вроде, нет, говорю, а он: «Да что вы, гражданин! Проводник показала, что ваш, значит — получите-распишитесь! Заявление писать будем?». Я в шоке. «Какое заявление?», — спрашиваю. А он: «Ну, как же, как же! Чемодан украли, пропажа возвращена, уголовное дело получается — пишите заявление, чемодан открывайте, опись делать будем, сумму хищения выявлять». Я остолбенел, в кармане пятисотку нащупал, достаю и перед ним на стол кладу аккуратно. «Не надо мне описей и заявлений! Спасибо за доблестный труд! Вот возьмите, выпьете за мое здоровье!». А он: «Не хотите — не пишите! Хамить же мне не советую, а деньги свои обратно спрячьте!». Я обомлел. Чтоб человек от прилипшей пятисотки отказывался! Ну, на нет и суда нет, говорю, как знаете!
Милиционер документы мои на всякий случай проверил, ушел, а пятисотка пропала. Просто мистика какая-то! Но чемодан-то, как ни крути, назад вернулся.
Так до Волгограда весь в холодном поту и доехал. А как вокзал увидел, меня и осенило.
Сумку свою я в камеру хранения сдал, по перронам часа два проболтался. Вокруг народ носится, кто свой поезд найти не может, кто на электричку опаздывает, кто за водкой бежит, кто курицу дома забыл, а мне суетиться незачем, мое дело — момента дождаться.
Смотрю, поезд какой-то подошел. Толпа к нему ринулась, вагоны свои ищет. Разобрались по кучкам у каждого вагона, ждут, пока двери откроют и впускать начнут.
Я тоже пристроился.
Вижу, мужичок стоит. «Тепленький», пивко из бутылочки потягивает. � сам такой надменный. Хозяин жизни — и все дела!
Я мобильник достал, вид делаю, что разговариваю то с одним, то с другим, распоряжения по фирме раздаю, обещаю скоро приехать и со всем разобраться. Смотрю, вид-то у мужичка попроще сделался. Ну, думаю, самое время! Подхожу к нему, улыбаюсь и вежливо так произношу: «�звините! Вы за чемоданчиком не присмотрите? Мне минут на десять отойти нужно. Буду вам очень признателен. Пожалуйста!». Он мне, дурачок, отвечает: «Конечно! Без проблем!». Без проблем, говорю, так без проблем, и иду в вокзал. Сумку из камеры хранения забрал, в углу у окошечка встал и наблюдаю, как мужик нервничать начнет.
Тут по радио о забытых вещах и подозрительных личностях объявили. Минут через десять мужичонка задергался, переживать начал. Уже и двери вагона открыли, а он стоит, бедолага, оглядывается, меня все высматривает. Вот и проводница его в вагон загоняет. Взял, взял чемодан-то! В вагон не успел войти, а уже выбежал, стоит курит, меня снова высматривает. Проводница ругается, он что-то там объясняет, оправдывается, снова оглядывается, но все-таки входит в вагон.
Поезд тронулся, и поехал мой чемоданчик следующую душу терзать. Ничего не поделаешь, такая у этого чемодана судьба.
________________________________________


Елена НОВ�КОВА
ДЕНЬ ДУРАКА � ТР� НАБ�ТЫХ ДУРЫ
Рассказ

�м повезло. Крошечное кафе со странным названием «3D», открывшееся лишь на днях, оказалось полупустым.
Сели у окошка, заказали коньяку, кофе и по паре пирожных.
— Теперь-то ты откроешь нам, зачем позвала? Сорвала, можно сказать, все планы, перепугала до смерти намеками... Я уже приготовилась увидеть скелет, обтянутый кожей, и услышать трагическую весть. Ан нет, передо мной вполне упитанное создание, даже морщинки разгладились, в глазах — здоровый блеск, на щеках — румянец. Да и аппетит, судя по всему, не исчез... В чем тогда дело? — Рита говорила весело и легко, хотя ясно было и ежу, что причины традиционного сбора серьезны как никогда: именно из-за нарушения этих самых традиций, причем по всем статьям. � день — субботний, а не привычная среда. � место сбора — кафе, а не «кухня следующей по списку».
Рита вообще была самой решительной из них. Она «строила» всех: сотрудников, домашних, а также соседей по лестничной клетке, купе, салону самолета, чужих детей на улице и нахалов в очереди к стоматологу. Окажись она в торфяных болотах, она и мошкару бы построила в ряды, чтобы налетали не все сразу и не скопом, а – по очереди, группами, и, выпив положенные нормы крови, улетали, дабы уступить место следующим и соблюсти таким образом социальную справедливость. Если москитную тучу можно назвать социумом.
�нка ничего не спросила, но всем своим видом показала, что, не опереди ее Рита, то же самое — слово в слово — произнесла бы она. Кто ж виноват, что ее медлительность не позволила ей сделать этого первой?
На самом деле ее звали Фаиной, но с легкой руки бабушки она превратилась в �нку, да так и осталась ею до сегодняшних, вполне уже зрелых лет. Только один австралийский дядюшка, навещавший их примерно раз в десять-двенадцать лет, называл ее Фанни и всегда смеялся при этом, приговаривая, что более смешной малышки, девочки, барышни, дамы он не встречал. К следующему его приезду, лет через двадцать, у него будет возможность записать ее в самые смешные старушки. Но что именно его в ней так забавляло, он тщательно скрывал и у него перестали об этом спрашивать. Раз и навсегда.
— Давайте сначала выпьем, — Зоя плеснула в красивые широкогорлые фужеры по капле коньяку — так чтобы его можно было кружить и болтать без угрозы нарядам подруг.
— За любовь, как всегда? — �нка радостно вскинула руку с бокалом.
— Нет, — покачала головой Зоя.
— Нет? Тогда... тогда за дружбу! – не унималась �нка, хотя Рита, быстрая, проницательная Марголя, поняла уже, что привычных тостов сегодня не будет.
— Выпьем за предательство! — произнесла Зоя и, не дожидаясь остальных, осушила свой бокал. Подруги потянулись было друг к другу, чтобы чокнуться, но остановились и, отпив по глотку, как по команде поставили бокалы на стол, едва не расплескав.
— С ума сошла? С какой стати мы должны пить за... за предательство? — �нка возмутилась. Рита ничего не спросила, но вся напряглась.
— Допейте коньяк! До донышка! Вы должны это сделать. А потом — еще один. � еще. � четвертый. � я с вами. Тогда я смогу вам все объяснить! — Зоя налила в три бокала, на этот раз полнее, потом подозвала официанта, что-то прошептала ему на ухо – и через миг на столе стояла еще одна бутылка с золотистым содержимым, ваза с фруктами и большое блюдо с бутербродами.
— Ты что, после пирожных — рыбу заказала? — Рита произнесла это тихо, но отчетливо и серьезно.
— Вечер обещает быть длинным, но вряд ли томным. Без нормальной закуски, чувствую, нам не обойтись. Берите бокалы! — Зоя почти крикнула это.
— На этот раз, надеюсь, будем пить за что-нибудь более приятное, — попыталась смягчить ситуацию �нка.
— Второй — тоже за это. За предательство, — Зоя выпила и этот бокал полностью, снова не чокаясь и кивком запретив им чокнуться друг с другом. — До дна! Только до дна!!
Подруги не решились ослушаться и выпили. Зоя налила по третьему бокалу.
— За...
— Хватит измываться! — Рита шумно вдохнула воздух и задержала дыхание. Лицо ее мгновенно пошло яркими пятнами, ноздри она раздула, а потом резко втянула и ее острый нос еще более отточился.
— Что за манера жилы по кускам тянуть, — против ожидания тихо произнесла, почти прошептала Рита. – �нка на диете сидит, давление понижает, у меня аллергия на коньяк, и ты это знаешь. Сама тоже только месяц назад с приступом отвалялась чуть не неделю. Мы около нее только что петухами не пели, а теперь она за нами захотела поухаживать? В реанимации? Так туда посетителей не пускают. Даже таких сердобольных: в прямом и переносном смысле... А может ты бы нас — сразу в морг отправила? Давай, не стесняйся, подруженька... Знаешь, что я тебе скажу. Хочешь одна пить — пей. Но �нке я больше не дам. � сама не прикоснусь. Можем даже оставить тебя одну, не мешать воспевать то, что чуждо каждой из нас в равной мере, как бы ты тут ни выделывалась...
Голос ее задрожал, она вырвала бокал из рук оторопевшей �нки, а потом, применив силу, отняла бокал у Зои.
— Больше никто не выпьет ни капли!
— Я выпью, — упрямо процедила Зоя.
— Я сказала — никто, — Рита взяла полную бутылку и вернула ее недоуменно приблизившемуся к ним официанту, а первую, почти пустую, отпустила, разжав пальцы в полуметре от стола. Подлетела уборщица.
— Я все сейчас уберу, не беспокойтесь!
— Будьте так любезны, — холодно произнесла Рита. Потом достала деньги, положила на столик и стала собирать сумочку, всем своим видом демонстрируя свое недвусмысленное намерение. �нка сидела, вжав голову в плечи, Зоя молча смотрела на поднявшуюся Риту, потом тихо сказала:
— Сядь, я скажу, зачем позвала вас сюда. � зря ты так... с коньяком... Я хотела, чтобы операция прошла под наркозом. Хотя бы местным.
— Попробуй только разочаровать меня своим сообщением, — проскрежетала Рита и села. — Я жду сенсации, грома небесного, большого взрыва, трагедии... Я оставила дома больного ребенка...
— Скоро я отпущу тебя. Вас обеих. А трагедия, думаю, будет. � слезы. � громы небесные... Рит, новость, собственно, — для тебя. Вот уже три года я и Андрюша... ну, я и твой муж – любим друг друга. Любим, встречаемся. �... � спим... Хочешь, убей нас обоих сразу, хочешь – поодиночке, но дольше врать я не могла. Да и он... � ему надоело притворяться... Вот такая новость... �ли это для тебя уже не новость? Андрей обещал, что скажет. Может, уже всем все известно, а я тут спектакль устраиваю? Уж слишком ты для несведущей агрессивная сегодня.
— Да как ты... Да что это такое? — �нка вскочила. — Ты же знаешь про... ну, про Риткину болезнь. Ей, может, жить осталось всего ничего... А ты? Просто в голове не укладывается... Не слушай ее, Ритуль... У нее крыша поехала.
— �нна, прекрати, — ледяным голосом сказала Рита. — Она не в курсе... Я ей не говорила, словно чувствовала... Сердце подсказывало не спешить. А зря, видно. Я своих подруг люблю, и когда им хорошо — мне тем более... Давно надо было открыться. Но не сейчас! Не здесь! � — не так...
— Что ты сказала? – Зоя растерялась. — У тебя... то самое? Ты так думаешь, или врачи... или это уже диагноз? Окончательный? — Она потянулась к Рите, чтобы обнять ее, прижать к себе, все объяснить, но та отшатнулась от нее, как от чего-то бесконечно ей омерзительного. Словно на медузу дохлую наступила.
— Ритка, да ты что? Ты серьезно поверила? Ты могла подумать...
— Хватит меня жалеть! Ненавижу! Жалельщиков ненавижу. Все как очумелые жалеть кинулись. Словно я умру, а все они – и ты, да и ты, �нка, — будете жить вечно! Черта с два! Кого-то грузовик собьет, кого-то удар хватит, кого-то ножом пырнут или самолет на части развалится над океаном... � очень может быть, что случится все это задолго до того, как прощусь с этим светом я. Так для чего жалеть? � главное — кому? Я запрещаю! Слышите, запрещаю вам жалеть меня! Никому не позволю. Но уж и от меня вы жалости не ждите. Не дождетесь! Давай, �нка, расскажи ей, раз такое дело, про вас с ее �льей. � не три года они тебя, милая, за нос водят, а девять. � Сонька ее — от �льи. Твоего, между прочим, Зоечка...
— Замолчи! Обе вы замолчите! — �нка закрыла лицо ладонями. — Зачем ты, Рита... Я же тебе... как человеку... Я мучилась, а ты... Не верь ей, Зойка! Не верь, врет она. Со злости врет... Завидует...
— Да я и так не верю. Сегодня же...
— Дуры вы, обе дуры. Да и я. Три дуры. Слепые притом. Три слепые мышки... Каждая каждую кусает втихаря, а думает, что другие две этого не замечают...
— Вы когда-нибудь видели треугольник двухсторонний? Нет? А его, такого, и не бывает. Всегда есть третья сторона. Год назад, когда твой �лья и �нка... Ну, когда они решили расстаться... и я им в этом помогала... по-дружески. То с ней поговорю, то его усовестить пытаюсь. В общем, не совладала с собой. Ты тогда в командировке была, помнишь, еще не знала, брать с собой Зоську или оставить, но все же взяла. А я совершала свое миссионерское и миротворческое турне. Зашла к �нке, взяла с нее слово, что больше — никогда, иначе порву с ней. Помнишь, �нкин, дождь еще шел? Я промокла. Сначала — когда к тебе шла. Ты меня обсушила, отогрела. А потом я к �лье отправилась. � снова промокла. Ну, и он меня обсушил. � он отогрел. Так что жарко стало нам обоим. Жарко и сладко. Тебе больно, Зоечка, сейчас? Я знаю, но это надо было рассказать. Я даже благодарна тебе... Все думала, как сознаться. Не уносить же с собой в могилу. Не уходить же нераскаявшейся. Я не верю ни в рай, ни в ад. Но если душа моя в будущей жизни будет замаливать грех этой — вдруг реинкарнация существует — пусть я здесь заплачу за все свои ошибки, а туда приду чистая и светлая, и детей рожу в тот, новый мир — чистых и светлых. Мама моя так не сделала, не покаялась — вот и мучаюсь я со своим Петькой всю жизнь... Хорошо еще, что он... ну, что не может понять, что с ним такое. �наче и он не перенес бы, и я... А Андрея я не виню. Каждый день приходить домой и видеть одно и то же: сына больного, от которого ни ласки, ни тепла, и жену такую же. Я всю жизнь несчастье свое на нем срывала. Потому что всю жизнь �лью твоего люблю. Вот так! Еще до вашего знакомства. Но я для него другом была. Товарищем по играм, а женщину, деву, Прекрасную Даму он в тебе, Зойка, углядел.
— Ритуля, не надо, — сквозь слезы простонала �нка. — Не надо!!!
— А почему — не надо? Потом я уже не успею. Да и в чем я признаюсь? В любви? Так за любовь не судят... Ну, любила. � люблю. А женился он на Зойке. А в любовницы взял — тебя. У меня с ним один раз было, тогда, в дождь... � я благодарю бога за тот дождь. Пусть бы он никогда не кончался. Но он кончился. � наступила великая сушь, которая будет длиться до самой смерти. Моей. А все равно та ночь была. Я умру — и она ляжет в могилу вместе со мной. � осветит мне вечную тьму, поможет червям найти самую короткую дорожку к моему глупому сердцу, к мозгу, к душе... Тело едят ползучие черви, а душу целуют летучие. Я уверена. Так что не обессудь, Зойка. То, что ты у меня украла, — лежало в мешочке, около мусорки. А то, что я у тебя, — ты хранила в дорогой шкатулке, близко к сердцу. � все же я сумела утащить твою ненаглядную драгоценность, пусть на одну только ночь – но утащила! � за это все. Все на свете простить тебе готова!
Хорошо тебе с моим Андреем? Мне не жалко — бери, пользуйся! А у меня той ночи не отнимай. Она была единственной ночью любви в моей жизни. Да и то... это я его любила, даже той ночью, а он — и тогда — любил тебя...
— Почему ты этого мне не рассказала? — �нка подскочила к Рите и, схватив за плечи, начала трясти. — С меня слово взяла, а сама... Счастья лишила, а теперь и подругу отнимаешь...
— �нка! �ночка, куда ты? — Рита бросилась вслед за рыдающей подругой.
— Куда же вы, девочки? — Зоя тяжело опустилась на стул. — Куда же вы, милые мои... Я пошутила... Сегодня же — первое апреля. День дурака...
Она расплатилась с насторожившимся было официантом и вышла. На улице было совсем темно, и только разноцветно мигало название кафе «3 D». Точно, три дэ... Три дуры, набитые дуры...