ПРИДУРКОВАТЫЙ ГЕНИЙ
Тимур БОЯРСКИЙ
Кто о чём, а мы опять о маршале Жукове. Все, кто интересуется историей второй мировой войны, разделились на два неравных класса — на пламенных приверженцев маршала Жукова и на его непримиримых критиков. При этом по моим личным наблюдениям, численность второго класса всё время увеличивается за счёт того, что первый класс под напором всё новых и новых обличающих публикаций покидают всё больше и больше его бывших сторонников и вливаются во второй класс, который, если я правильно могу судить, всё ещё значительно малочисленнее первого. Тут надо сказать, что в точном соответствии с самым передовым учением появилась межклассовая прослойка, представители которой рисуют Жукова немножко беременным.
Они говорят: не надо рисовать портрет Жукова только чёрной краской, конечно, он малограмотный, конечно, он вор, конечно, он самодур, но то, что он гениальный полководец у него отнять нельзя. Раз нельзя, отнимать не будем. Но анализ продолжим.
Считается, что во время войны погибло с советской стороны 28 млн. человек, а с германской стороны — 7 млн. Некоторые исследователи называют несколько другие цифры, но соотношение потерь ни у кого сомнений не вызывает. Это с одной стороны. С другой стороны известно, что у немцев не было ни одного гениального полководца, а в Красной армии один был. Его звали Георгий Константинович Жуков. Остаётся ответить на вопрос: на чьей стороне воевал гениальный полководец?
Когда говорят, что Жуков был местами хороший, то стараются привести примеры. А когда начинаешь рассматривать эти примеры под микроскопом, то в большинстве случаев выясняется, что Жукову оказана медвежья услуга, и приведённый пример — не что иное, как новое грязное пятно на белоснежной мантии гениального полководца.
На это раз от имени межклассовой прослойки слово взял уважаемый мною человек, талантливый поэт Ян Маркович Торчинский. Тот пример, с которого он начал выгораживать маршала Жукова, настолько неудачен, что мне даже неловко ставить Яна Торчинского в неудобное положение.
Если я на это решился, то с единственной целью: может быть, прочитав мои возражения, Ян Маркович после кратковременной остановки в зоне межклассовой прослойки окончательно перейдёт из 1-го класса во 2-й.
Итак, заключительная фаза войны — штурм обречённого Берлина, который через неделю сдался бы без всякого штурма. Не будем вдаваться в проблему, надо или не надо было штурмовать Берлин – политические соображения очень редко совпадают с военными. Не будем также обсуждать вопрос, зачем Жуков послал в Берлин две танковых армии, которые, как и следовало ожидать, погибли на городских улицах. Ян Торчинский, сопоставляя танкистов с пехотинцами, пишет: «Танкисты — тоже люди». Жуков так не считал: любой лейтенант, только что окончивший танковое училище, знает, что на городской улице танк уязвим с пяти сторон — справа, слева, спереди, сзади и сверху. Даже столетняя бабушка может сбросить на него со второго этажа бутылку с зажигательной смесью. Но Жуков танкового училища не кончал, он кончил кавалерийские курсы и больше ничего. Мы сейчас обсуждаем не это. Мы обсуждаем эпизод, когда Жуков, чтобы обеспечить безопасный проход танков через минное поле, послал на него пехоту, чтобы она подорвалась на минах и расчистила проход для танков.
Об этом эпизоде, Жуков, видимо, находясь в нетрезвом виде, рассказал генералу Эйзенхауэру, когда они сотрудничали в послевоенной берлинской администрации. Эйзенхауэр, который видел войну на очень близком расстоянии, пришёл в шоковое состояние. Позднее, он написал в своих воспоминаниях, как ему трудно было представить, что произошло бы с американским генералом, если бы ему в голову пришла такая удивительная мысль. И я написал про нетрезвый вид совсем не в укор Жукову. Выпить он любил, но алкоголиком не был. Правда, выпив, он любил похвастаться.
Здесь был тот самый случай. И я даже думаю, что приказа таким способом расчистить путь для танков Жуков не отдавал, а рассказал об этом исключительно для красного словца, чтобы подчеркнуть, какой он находчивый. Нет, я нисколько не сомневаюсь, что Жуков мог отдать подобный приказ, я сомневаюсь в том, что таким способом можно расчистить дорогу танкам.
Какие мины могли быть установлены на подступах к Зееловским высотам? Если речь идёт о противотанковых минах, то с достаточно высокой степенью вероятности можно утверждать, что это или « Т. mi 4531» или «Т.mi 42». (T. mi — это topfmine). Сомнение в правдивости жуковского хвастовста может возникнуть, если знать, что первая мина взрывается, когда давление на её крышку превышает 150 кг, а вторая — когда это давление — 340 кг.
Разрешите выразить уверенность, как любили говорить с трибун одной отдельно взятой страны, что солдат с таким весом на фронте, которым командовал маршал Жуков, не было. Литератор Торчинский этого знать не обязан, но фронтовики, конечно, это знали. И, если фронтовик Жуков этого не знал, то это свидетельствует не столько о его гениальности, сколько о его военной неграмотности.
Торчинский, отыскивая выдающуюся роль Жукова в истории, пишет: «Чего-чего, а ответственности Жуков никогда не боялся, и, вообще, он, кажется, ничего и никогда не боялся, в том числе самого Сталина».
Ничего и никогда не бояться — это удел стопроцентных дураков. Жуков дураком не был, он был придурковатым, а это далеко не одно и тоже.
О том, что Жуков боялся ответственности, рассказывают многие, например, маршал Константин Рокоссовский рассказал, как Жуков отказался утвердить соображения связанные с моментом начала сражения на Курской дуге, а когда оно началось, предпочёл уехать подальше от опасного района, чтобы вернуться, когда успех уже был неизбежен.
Жуков боялся лубянских следователей, в чём он признался на страницах своих воспоминаний. Если хотите, приведу цитату. Это тоже не в укор,
Не было в стране человека, который бы их не боялся. Просто не надо приписывать Жукову тех качеств, которыми он никогда не обладал.
Жуков боялся правды, поэтому его книга набита до отказа откровенным враньём, при этом он оправдывался перед читателями тем, что надо уловить дух времени и что о многих вещах ещё не пришло время рассказать.
Жуков боялся немцев, поэтому не начинал наступления, пока его силы и средства не достигнут пятикратного превосходства. Правда, в результате его неграмотных действий очень быстро это превосходство утрачивалось.
Чего он действительно не боялся, так это ответственности за своё самодурство, но это не от смелости, а от безнаказанности.
Ян Маркович считает, что Жуков был продуктом свой эпохи, поэтому его личность также неоднозначна и противоречива, как неоднозначна и противоречива эпоха, в которой он жил и действовал. За этой точкой зрения скрывается готовность простить и оправдать любого преступника, деятельность которого способствовала формированию, той самой эпохи, на которую ссылаются, как на смягчающее обстоятельство. Эпоха была для всех одна, но продукты у неё были разные. Например, член военного совета Вашугин не вынес позорного поражения первых дней войны и застрелился, хотя застрелиться должен был Жуков, как главный виновник этого поражения. И бездействие противовоздушной обороны в первые дни войны объясняется не тем, что Штерн, которого уже давно не было в живых, плохо ею командовал. Оно объясняется тем, что начальник генерального штаба Жуков требовал не поддаваться ни на какие провокации и не открывать огня по немецким самолётам, что бы они не вытворяли.
Суета, которая наблюдается вокруг личности Жукова, мне представляется следующим образом: идёт мучительный процесс уменьшения количества барабанщиков, которые стараются исполнять на своих инструментах запредельной громкости марш в честь его величия и непогрешимости, и увеличения количества тех, кто не признаёт сказок о его непобедимости, тем более, что большинство из них сочинил он сам с помощью бригады сказочников, назначенной Михаилом Александровичем Сусловым. Израильская газета «Секрет» на своих страницах рассказала о малоизвестном эпизоде из биографии великого полководца. Однажды на фронтовой дороге заглох мотор машины, за рулём которой был лейтенант, фамилию которого уже давно никто не помнит. На его беду следом ехал маршал Жуков с охраной. За то, что лейтенант помещал маршалу проехать это место без остановки, он был тут же расстрелян по личному приказу маршала. Если называть вещи своими именами Жуков в это день совершил уголовное преступление, каких за долгие годы войны было не по одному в день. Мне рассказывал покойный участник войны майор Пронин, что звено фронтовых бомбардировщиков послали нанести улар по позициям немцев. Пока бомбардировщики появились над целью наша пехота атаковала и захватила эти позиции, в результате чего бомбы упали на своих. Обычный результат плохого взаимодействия нескольких штабов. Фронтом командовал Жуков. Он не поленился приехать в этот авиаполк и приказал всё звено расстрелять перед строем полка. Про следствие и суд он вспоминал редко. Я полагаю, что всемирно известного Чикатило можно было не расстреливать. Достаточно было бы рассказать ему об уголовных преступлениях маршала Жукова — Чикатило бы умер сам. От зависти.
Когда-нибудь наступит момент истины, и среди сторонников Жукова не останется никого, кроме мэра Москвы и президента России. Тогда-то и потребуется подъёмный кран, который подкатится к жуковской статуе в центре Москвы, и этот памятник бездарности, лживости и стяжательству окажется там же, где сегодня находится памятник Феликсу Дзержинскому, чья слава и непогрешимость тоже была основана на вранье.