ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ
ГРИГОРИЙ ДИКШТЕЙН
«И ВСЁ ЭТО – В ЖИЗНИ УЧАСТЬЕ!»
Дикштейн Григорий Ефимович родился в Харькове. Стихи пишет с 14 лет. Песни – с 1960 года. В Америке с 1992 года. Встречался и встречается со своими слушателями в Америке, Канаде, Франции, Швейцарии, Израиле, Германии, России, Украине. В 1995 г. в Чикаго вышла книга его песен и стихов «...и отзовётся эхо». В 2001 году в издательстве «Фолио» (Украина) вышла вторая книга «Мы дети погонь и агоний». В Москве были записаны на фирме «Мелодия» три авторских виниловых диска: «...и отзовётся эхо!» (1987), «Как это делалось...» (1989), «Танго с секретом» (1990) и юбилейный СД — сборник «Пересыхающий ручей» (2006 г., Музпром), а в Америке — компактные диски: «Крылья клеенные воском» (1998), «Старое танго с секретом» (1999), «Как это делалось...» ((2001), «Лаокоон и другие...» (2003), «Слепок с натуры» (2006). На русском радио «Новая жизнь» (Чикаго) с 1994 г. ведёт передачи «Поющие поэты».
От составителя
Что можно добавить к такому «послужному списку» Григория Дикштейна? Только его стихи! А еще мне приятно, что после долгого перерыва в «Обзоре» представлено творчество нашего земляка.
Ян Торчинский
21 ИЮНЯ 1941
Еще грызем на лавочках
подсолнухов плоды,
на фортепьянных палочках
чернильные следы.
И не кружится сажица,
и дышится легко,
а главное, что кажется:
до смерти далеко...
Еще не слышно грохота,
живет спокойно Брест,
еще дрожит от хохота
кинотеатр «Прогресс»,
и небо не расколото,
и в мире тишина...
Лишь завтра скажет Молотов:
война...
Еще не грязь осенняя
и жив мой старший брат,
еще без затемнения
Москва и Ленинград,
и «зарево закатное» –
красивые слова,
и девочка блокадная
пока еще жива.
И в наших играх немцами
не названы враги,
еще в печах Освенцима
лишь хлеб да пироги...
От Кушки и до Диксона
такая тишина!
И песня не написана
«Священная война»...
Еще в умах не вяжется
бессилие полков,
и кажется, всё кажется
до смерти далеко...
И не упали павшие,
не поросли травой,
и без вести пропавшие
есть все до одного...
И зеленеют кронами
каштаны у Днепра,
и почта похоронные
еще не разнесла,
еще бинты все белые,
покоем полон дом...
Но ничего не сделаешь,
чтоб не было ПОТОМ...
1978 г.
... И ОТЗОВЕТСЯ ЭХО
Ю. Визбору
И был закат неярок,
а женщина добра.
Вода – и та из рук ее послаще...
К чему тогда подарок
Апостола Петра –
Небес Врата, распахнутые настежь?
Он не решен, таланта
волшебный интеграл,
шагреневый клочок на божьих пяльцах...
Играйте, дилетанты,
полуночный хорал,
пока смычок не выпадет из пальцев.
Невиданная роскошь,
по нашим временам,
себя дарить бездумно и беспечно.
Пока куется грошик –
истлеют письмена,
а до зари и путь истает Млечный!
Плач скрипок недалече,
да стали мы глухи,
даруй, Господь, утерянное внове!
Пускай сольются речи,
и песни, и стихи.
среди тревог, предательства и крови.
И отзовется эхо,
а женщина вздохнет,
бесценному глупец назначит цену,
и на земле прореха
травою прорастет,
но это не конец, и не измена!
С усердием предтечи
за обод не лови,
дней колесо несется, дальше – пуще!
Да будут полны встречи
приязни и любви,
и голосов ушедших и живущих...
1984 г.
* * *
Прячет облако-сморчок
валидольную таблетку.
Сердце – алый кулачок,
изнутри колотит в клетку.
Вес воздушного столба
изуродует осанки,
загремят по желобам
осадки...
Аритмичен путь и пульс,
в колеснице сивый мерин
тащит осень, ну и пусть!
Потихоньку лицемерим...
Мир, похожий на вокзал,
ожидающий посадки...
Кто-то волю даст слезам...
Осадки...
И застиранный пейзаж
лишь зима отбелит, прачка...
Оживляет вернисаж
день погожий, как подачка.
Патентованная грусть,
как твои объятья сладки...
По прогнозам (ну и пусть!)
осадки...
ИСХОД
В извилины втиснутый туго
нечаянный ужас потерь...
Давайте запомним друг друга
на миг, навсегда, на теперь.
Печали поделим, умножим
текущие к морю ряды,
сквозь пытки границ и таможен,
за хлебом, за счастьем, а может,
вернее всего, от беды...
От мора, от землетрясений,
последние из могикан...
По корню топор – во спасенье,
по лапе, попавшей в капкан.
О, страшная высшая мера –
в исходе увидеть Исход!
Библейских равнин атмосфера,
далекая чуждая вера,
они не на день, не на год...
Чтоб время из памяти стерло
могилы, слова, имена...
Нет, песня не лезет из горла,
уж слишком большая цена!
Зло топчет цветы на газоне,
свинцом наливая кулак...
Насилье гуляет по зоне,
и стая спешит от погони,
а мне не решиться никак...
Лехаим! С порога с откоса...
Лехаим! За каждым столом...
Стаканы стучат, как колеса,
и слышится эхо: шолом!
Пишите, звоните, вещайте
по радио и по Ти Ви...
Прощайте, прощайте, прощайте...
Гуд бай, адоним! Се ля ви!
1991 г.
* * *
Неточке, моей внучке.
Тебя судить не будут строго,
ты на иной росла земле,
и наша общая дорога
уже теряется во мгле.
Да был ли век или приснился
на склоне жизни или дня?
Но, как бы вечер не сложился,
не отдаляйся от меня...
То, чем гордимся мы и ценим, –
на разных чашечках весов.
Иным ты выросла растеньем
под злым созвездьем «Гончих псов».
Моя зима – увы, не осень...
Живу мгновения ценя,
но как бы ни был год несносен,
не отдаляйся от меня...
Мне Галич пел и Окуджава –
тебе – иные голоса...
Всё быстротечно, ну а слава,
она всего на полчаса.
Пускай мои забудут песни,
иными греясь у огня...
Но в жизни, где и так не тесно,
не отдаляйся от меня...
БАЛЛАДА О ПОДЗЕМНОМ ПЕРЕХОДЕ
Памяти Наташи Берман
Над гитарой чёлочка из пакли,
эхо на полшага отстаёт…
В переходе розами не пахнет,
в переходе женщина поёт.
Не чураясь серебра и меди,
опираясь о рекламный щит,
позабыв, что выгнали намедни,
о любви пронзительно кричит.
Бьётся эхо в стенах перехода,
бряцает гитарная струна,
и всего еврейского народа
мука на лице отражена.
Родины дороги и остроги…
Гулко «эр» раскручивает стих.
Что ты им о Правде и о Боге?
Хватит им забот и без твоих…
Позовёт смущённою улыбкой,
над футляром вместо кошелька,
конкурент с классическою скрипкой
и... прервёт теченье ручейка.
Женщина поёт, швыряет зёрна
на бетон заплёванный до дыр…
Нищим быть поэту не зазорно,
он незрячим голос-поводырь.
А вода по стеночке сочится,
и не остановится никто…
Выглядит то раненой волчицей,
то ковёрным в жалком шапито.
Запрокинув голову поёт и
смотрит на прохожих свысока…
А над нею «Форды» и «Тойоты»
мчат, не понимая языка…
* * *
Давай, брат, попеняем на судьбу,
поплачем о её несовершенстве,
о дураках, живущих во блаженстве,
о мудрецах, блаженных во гробу.
О крае обцелованых вождей,
где в реках, что ни рыбка, – то пиранья…
Живу, шалея от непониманья,
казалось бы, таких простых вещей!
Мы молоты метали и серпы,
пред пошлостью сегодня бисер мечем…
Оправдываться незачем и нечем,
гол и король, и мальчик из толпы…
Скажи, кому нужны игра ума
и смысла потаенные глубины?
Но, видит Бог, мы все-таки любимы,
хоть поняты не многими весьма…
Давай рванём рубахи на груди…
Пусть даже мы костями где-то ляжем,
играючи докажем с эпатажем,
ещё не вечер, что-то впереди!
И ежели с горы – то кувырком,
а с ярмарки, так тоже не в убытке…
Не с мелочью какой: иголки, нитки,
а с песенкою, в шляпе и верхом!
* * *
Машеньке
Условны праздники вне тела.
Любовь – она не ремесло...
Авось, не всё перегорело,
что нас согрело и спасло.
Ночам, чужой любовью сытым,
я за разлуку отплачу.
Мне страшно быть тобой забытым,
не представляю, не хочу.
Желаю быть не просто годным,
а частью раненой души,
вином, подарком новогодним,
щемящей музыкой в тиши,
ласкать летающие пальцы
и пряди спутанных волос...
А ты целуй глаза скитальца
Губами горькими от слёз.
Печально, если счастье – мимо...
Там, в догорающей ночи,
где тени так неразделимы
от убывающей свечи, –
мои сомнения былые
на бой готовы и разбой,
чтоб языки и ветры злые
не разлучили нас с тобой...
2002 г.
* * *
Мир соткан из противоречий...
Покуда гений, бисер мечет,
не облекая части речи
в поэмы, – ножны без ножа
лишь оболочка формы, ибо
что без него они смогли бы?
Влекут фантазии изгибы
туда, где прошлого не жаль.
Где век прошедший зол и душен,
где храм светлел, но он разрушен...
Навозом тянет из конюшен,
что расположены, увы,
на том на самом лобном месте.
И это что-то вроде мести
за веру. Прячутся в подъезде
с живою ношею волхвы.
Они – свидетели подмены,
умрут гвоздём вскрывая вены,
и ложь свинцом, мечом, поленом
пойдёт, прокладывая путь.
Зверьё, что в каждом дремлет тихо,
проснётся, скаля зубы дико,
и не пропляшет Эвридика
ни завтра, ни когда-нибудь...
Всё повторяется... И змеи,
и легковерные Орфеи.
Укус... ни музы нет, ни феи.
Противоядия пока
от слова злого и навета
не создал мир... Как страшно это...
И тетива у арбалета
дрожит, как жилка у виска.
2008 г.
ТРАДИЦИЯ
«Никто из нас не витязь...»
Борис Чичибабин
И хрен в соседнем огороде
послаще мёда... Отчего?
Бытует блажь у нас в народе:
в упор не видеть своего.
Что толку всплескивать руками,
стучатся птицею в стекло:
«Какими были дураками!»
А время тихо утекло...
И впрямь: «Никто из нас не витязь».
Глядел, как в воду имярек...
Пока я с вами – присмотритесь,
да и прислушаться не грех.
То, что написано сегодня,
иным понятно не всегда...
Вдруг, как Толстой, в одном исподнем,
уйду, что скажете тогда?
ЛЕТО УБЕГАЕТ
Голоса глухи, они примета:
полоса стихии трафарета.
Блеф не убеждает, мы надеждою полны!
Только урожаем на потери
тонко выражаем недоверье...
Лето убегает, не прощаясь, из страны.
Боли головы – невинный фактор:
то ли горе выдохнул реактор,
то ли забивают кол на Красной у стены...
Слава – миражам, чинам – Бастилья!
Над сынами ржавчина насилья...
Лето убегает, не прощаясь, из страны!
Задарма стезя! Прошу покорно,
но дурманит запах хлороформа.
Где то вальс сыграли недалекой старины...
Если ты и я уроним руки,
ветры на своя вернутся круги...
Лето убегает, не прощаясь, из страны...
Июль 1988 г.
* * *
И случилось так: не было весны, лето не настало...
Птицы бились в такт грудью до крови в грязное стекло.
Не лечился страх запахом сосны, острием металла,
Осенью в кострах ворохи травы судорогой свело.
Судорогой свело горе от утрат, от потерь без счета,
Каторгою злой показались вдруг ласки на вранье...
Душу унесло под трубящий храп в брюхе самолета,
Но лицо плыло, как спасенья круг в черной полынье...
В черной полынье утопи, Господь, все мои печали!
Да взойдут над ней свечи тополей, а беда – дотла!
Подари коней, дай им дух и плоть, чтоб в седле качали,
До ночных огней песни средь полей – а любовь ждала...
А любовь ждала. И пришла весна, и настало лето
С медом на столах, с горечью травы, запахом сосны...
И растаял страх в беспокойных снах и зачем об этом?
Слезы на стволах, и от синевы комнаты тесны...
1984 г.
ГОРЬКАЯ ПЕСНЯ
Сколько горечи в этом исходе!
О, судьба, ты щепа в половодье.
Словно противореча природе,
меч заносят ее палачи.
Ярки краски, талантливы кисти,
но виски от тоски серебристей,
дым уносит и пепел, и листья,
дом забит и калитка стучит.
То ли Божья рука, то ли гены?
Мысли живы и чувства нетленны,
но сжигает огонь перемены
уцелевших в кошмарной ночи...
И взлетает испуганно птица,
жалит дождь и горька паляница*,
из криницы воды не напиться,
и отчаянно счетчик стучит...
Много ль света в душе от огарка,
чтобы жить неуемно и ярко?
Позади Триумфальная арка,
день других поднимает на щит...
Уязвимы, гонимы, любимы,
славя пули, которые мимо,
по земле, по золе – пилигримы, –
прочь уходим и посох стучит!
Сколько горечи в этом исходе!
О, судьба, ты щепа в плодоводье.
словно противореча природе,
меч заносят ее палачи.
Ярки краски, талантливы кисти,
но виски от тоски серебристей,
дым уносит и пепел и листья,
и испуганно сердце стучит...
1990 г.
..............................................
*) Украинский белый хлеб
* * *
Журавли, голосами рыдающих вдов,
обозначили лета границы...
Холода воробьям да синицам,
патриотам своих городов.