О РОЛ� МУСОРА В ПРОЦЕССЕ М�РНОГО УРЕГУЛ�РОВАН�Я

Сергей Маркедонов — зав. отделом проблем межнациональных отношений �нститута политического и военного анализа, кандидат исторических наук.

Президенту Республики Молдова Владимиру Воронину, похоже, не дают покоя лавры Михаила Саакашвили, чьи жесткие эмоциональные заявления стали непременным атрибутом его политического стиля. 25 сентября 2005 года молдавский лидер заявил журналистам, что «приднестровскому режиму, который за 18 лет слепил �горь Смирнов, место на мусорной свалке». Это заявление было сделано после открытия станции по извлечению мусора в селе Цынцэрень. Далее Владимир Воронин развил свой «мусорный тезис»: «Я не хотел давать интервью, так как ситуация еще неопределенная. Но чересчур место удачное выбрано для этого интервью — на самой большой в республике мусорной свалке». По мнению Владимира Воронина, режим Смирнова, с которым Кишиневу все же приходится искать компромиссы (как ни крути, но Тирасполь признается стороной конфликта не только Москвой, но и Киевом, ОБСЕ), «смердит на территории нашего государства».
Президент Молдовы высказал также свое недовольство тем, что вокруг Приднестровья «ходят и международные организации, и наши друзья из Российской Федерации и Украины, и с которой мы носимся очень долгое время, но пока решения нет». В этой связи так и хочется задаться вопросом: «Так, может быть, потому решения и нет, что его невозможно искать с партнером, который вызывает у вас ассоциации с мусорной свалкой?»
Однако оставим в стороне эмоции и попробуем проанализировать, во-первых, мотивацию, президента Молдовы (который весной этого года вроде бы стал большим «голубем»), а во-вторых, политические последствия «мусорной речи» для процесса мирного урегулирования на Днестре. Заметим попутно, что мусор становится опасным символом для постсоветского пространства. В 1989 году на митинге в селе Эредви будущий грузинский президент Звиад Гамсахурдиа назвал мусором «осетинский народ». В результате такого подхода вместе с «мусором» из грузинской избы была выметена Южная Осетия (а с ней и Абхазия). Причина предельно проста. Невозможна интеграция страны, когда одна часть рассматривает другую в качестве нечистоты.
Наверное, говоря о «мусоре» Воронин имел в виду тот факт, что будущий год определит не только перспективы Республики Молдова, но и его личные перспективы. В 2009 году в Молдове состоятся парламентские выборы, фактически же «пристрелка» к ним уже состоялась. Воронин хотел бы войти в историю республики, как ее объединитель. Однако, если процесс интеграции (а о реинтеграции речи идти не может, поскольку два берега Днестра начали отделяться друг от друга еще во время существования Советского Союза в 1989-1990 гг.) не состоится, то всю вину можно будет свалить на «смердящего оппонента». Этот оппонент не принимает правила игры Кишинева, ищет поддержку и финансирование у Москвы, является препятствием на пути к цивилизованному европейскому будущему. Таким образом, патриотические очки будут набраны. В конкуренции на патриотическом поле можно будет потеснить конкурентов.
Вместе с тем объяснять все одними лишь электоральными соображениями было бы неверно. Здесь следует разобраться в особенностях политической психологии постсоветских элит. Наиболее важным сюжетом здесь являются представления этих элит о том, что такое их государства, как они возникли, и какие перспективы их ждут. Основная проблема для молдавской (равно, как и для украинской, грузинской, азербайджанской) элиты является непонимание природы постсоветской независимости и новой государственности вообще. Это и понятно. Элиты получили независимость не в результате долгой борьбы национально-освободительной борьбы (наподобие итальянского Рисорджименто). Как справедливо замечает Николай Злобин, директор российских и азиатских программ �нститута мировой безопасности (США), «эти элиты стали элитами не благодаря политическому отбору, а во многом случайно. Поэтому они не могут осознать национальные интересы своих стран». Возьмем для примера карьерную поступь Владимира Воронина. Обычная карьера партийно-хозяйственного чиновника советской эпохи. В 1983 году окончил Академию общественных наук при ЦК КПСС, был инструктором, заместителем заведующего организационным отделом ЦК КП Молдавии. В 1985 году был назначен на должность заведующего отделом Совета Министров МССР. Затем работал первым секретарём Бендерского городского комитета партии (города, где конфликт между Кишиневом и Тирасполем в 1992 году достигнет апогея). В 1989—1991 гг. занимал должность министра внутренних дел советской Молдовы. В 1991 году окончил Академию Министерства внутренних дел СССР и до 1993 года был в резерве кадров МВД РФ! Не диссидент (как будто таковым был его предшественник Петр Лучинский, который вообще стоял во главе ЦК КПМ), человек, служивший советской империи, националист поневоле, усвоивший представления советской системы о том, что любой компромисс — это слабость.
Все постсоветские элиты (и молдавская — не исключение, несмотря на то, что продолжает эксплуатировать коммунистический брэнд) возникли на отрицании советского наследия. При этом они охотно принимают те границы, которые были установлены в советский период во многом волюнтаристскими методами без всякого учета мнения населения, проживавшего на той или иной территории. � защищают эти границы поистине с советским рвением и коммунистической непримиримостью, хотя и оцениваются многими за рубежом, как «лидеры новых демократических государств», «олицетворение европейского выбора». Эти элиты до конца не осознают искусственности и своей независимости, и своей государственности. Наверное, трудно ожидать, что лидеры Молдовы будут провозглашать такой тезис публично. Но внутреннее понимание этого должно быть, иначе трудно избежать ошибок в процессе нациестроительства. �наче неизбежны проблемы с легитимностью (то есть пониманием всем населением страны в ее границах, признанных ООН, власти в Кишиневе, как «своей»). Между тем, главными причинами конфликта на Днестре в начале 1990-х гг. были, во-первых, советская политика «конструирования» этно-территориальных образований, а во-вторых, советская же политика «государственного примордиализма», когда территория закреплялась за определенной «социалистической нацией». В 1940 году руководство СССР решило объединить в рамках одного субъекта советской федерации 5 районов Молдавской АССР в составе Украины (данное этно-территориальное образование существовало в 1924-1940 гг.) и территорию Бессарабии, которая в 1918-1940 гг. входила в состав Королевства Румыния и попала под юрисдикцию СССР в результате заключения Пакта Молотова-Риббентропа.
Таким образом, в составе одного административно-территориального образования оказались государства с разной политической идентичностью и разной историей. За полвека эти части искусственно сконструированного субъекта не стали ближе. Риторический вопрос, станут ли они ближе в результате «мусорной философии» мирного урегулирования. Для сближения нужны иные несоветские и неимперские формы интеграции, а их у Кишинева сегодня нет. Есть понимание того, что международное признание территориальной целостности — это установление монополии на правоту, это — фактическое признание правоты только одной стороны в ущерб другой. Недавно автор настоящей статьи получил приглашение на представительную международную конференцию, посвященную перспективам мирного урегулирования на Днестре. Хотелось бы отметить только один факт. Одна из секций конференции называется «Является ли Приднестровье препятствием к прогрессу?»
Наверное, прежде всего, существование ПМР (Приднестровской Молдавской Республики) является реальностью, хотим мы этого или нет. Нежелание видеть не в элите даже (бог с ним, со Смирновым), а в людях, проживающих на Левом берегу Днестра полноценных партнеров, субъектов (а не объектов) политики не может не тревожить. Такой подход уже был продемонстрирован в Абхазии и в Южной Осетии. Закончился он окончательным уходом бывших грузинских автономий из Грузии. К сожалению, политическая рефлексия не является сильной стороной постсоветских элит (и молдавской в частности). Прежде чем рассуждать на тему, является ли ПМР препятствием на пути к прогрессу, надо понять, что эта непризнанная республика стала реакцией на бегство на СССР Кишинева (однако при этом с советской территорией и промышленной базой!).
Поводом для дезинтеграции Молдавии стали политические инициативы республиканского руководства 1989 года – подготовка закона «О языке МССР», который предполагал перевод молдавского языка с кириллицы на латиницу, а также идентификацию этого языка как румынского. Закон также устанавливал румынский язык в качестве государственного языка. Впоследствии лидеры Молдавии изменили государственную символику. Ответом на эти инициативы стало забастовочное движение в Тирасполе, а также левобережных районах Днестра и в городе Бендеры. Бастующие требовали введения двуязычия и отказа от языковой «румынизации» и «румынизации» государственной символики. Постепенно забастовочное движение консолидировалось, структурировалось, и в отличие от «интернациональных движений» стран Балтии установило политический контроль над определенной территорией. После неудачных попыток придать этой «бастующей территории» статус автономии в составе Молдавии (были сформированы предложения по созданию Приднестровской АССР в составе Молдавской ССР) началось формирование структур власти будущего непризнанного государства. В сентябре 1990 года была провозглашена Приднестровская республика в качестве отдельного субъекта тогда еще единого Советского Союза. Все это привело к кратковременному военному противоборству в 1992 году и долгим поискам формулы мира, не оконченным до сих пор.
С начала 1990-х годов много воды утекло. Уже и проект «румынизации» перестал быть актуальным в Кишиневе. � отношения между Кишиневом и Бухарестом (и лично между Владимиром Ворониным и Траяном Бэсеску) часто переживали далеко не лучшие периоды. Однако главная проблема, породившая кризис, не устранена. Это — представление о том, что Молдова — это только Кишинев. Не зря ведь не только ПМР воспринимается, как «мусор», но и лояльная Гагаузия подозревается в латентном сепаратизме. Сегодня Владимир Воронин много и положительно говорит о России, «друзьях в Киеве и в Москве».
Расчет в этой ситуации прост — добиться «сделки», минуя Тирасполь. Однако опыт Кавказа уже показал, что такой вариант вряд лит возможен. Не Медведев с Путиным и не Ющенко будут жить на двух берегах Днестра, и не главы М�Д РФ и Украины. Там будут жить представители столь нелюбимого Ворониным «смирновского режима». Следовательно, договариваться (убеждать, спорить) нужно именно и прежде всего, с ними. «Переговоры по приднестровскому урегулированию могут быть, и будут только лишь в формате «5+2». �ного другого формата не может быть», — заявил Воронин 25 сентября 2008 года. Но ведь в этом формате предусмотрено место не только для Молдовы, РФ, Украины, ОБСЕ, ЕС и США, но и для Приднестровья. � этот факт признается и Киевом, и Москвой, и Вашингтоном, и Брюсселем. Следовательно, ставить вопрос о «препятствии», либо говорить о «мусоре» политически непродуктивно. Ни к чему, кроме роста радикализма внутри ПМР, а также ликвидации мотивов для диалога с Кишиневом это не приведет.