ГРУЗ�Я — АБХАЗ�Я: ПОТЕР� � ОБРЕТЕН�Я

Сергей МАРКЕДОНОВ — зав. отделом проблем межнациональных отношений �нститута политического и военного анализа, кандидат исторических наук.

В нынешнем сентябре Абхазия отмечает 15-летие со дня победы в войне с Грузией. В самой республике это событие называется «Великой Отечественной войной народа Абхазии». День победы также называют «днем независимости». 29 сентября 2008 года в Сухуми состоялось торжественное заседание, приуроченное к этому поводу. «В сегодняшние исторически дни дня нас слились воедино победа, независимость, свобода, суверенитет, международное признание государства. Значимость этих понятий для народа Абхазии нельзя переоценить! Они — олицетворение нашей общей мечты», — заявил спикер парламента Абхазии Нугзар Ашуба. Нынешний юбилейный день победы имеет для Абхазии особое значение, поскольку вчера еще непризнанная республика получила формально-правовое признание со стороны двух государств.
� если признание далекой латиноамериканской страны Никарагуа выглядит экзотикой (хотя для списка такое признание также необходимо), то поддержка со стороны постоянного члена Совета безопасности ООН, ядерной державы и участника «большого концерта» великих держав значимое событие. Впервые Абхазия отмечает независимость в новом качестве, частично признанного государства. Отныне вместе с Южной Осетией эта республика занимает второй ряд государственных образований, появившихся после распада Советского Союза. Первый ряд — это признанные ООН государства (бывшие 15 республик СССР), второй ряд — частично признанные образования, которые в советское время были автономными республиками и областями. Третий ряд также представлен бывшими автономиями, чья независимость никем не признана (хотя отдельные страны и международные институты полностью или частично признают их в качестве участника конфликта и ведут с ними переговоры).
Однако сентябрь — это не только месяц победы и обретения независимости для Абхазии. Это — месяц национальной трагедии для Грузии. В отличие от Южной Осетии именно Абхазия воспринималась Тбилиси, как символ неполной состоятельности. Сам грузинский национальный проект (то есть борьба за выход из состава «нерушимого Союза» развивался параллельно с абхазским проектом — стремлением выхода из Грузии). Отсюда привязка абхазской национальной борьбы к «имперским проискам» (сначала на короткое время советским, а потом к российским, похоже, уже навсегда). Вместе с тем, следует отметить, что для абхазского национального движения и СССР/РСФСР вчера и РФ сегодня — это, в первую очередь, надежный союзник и противовес Грузии, но не инструмент Кремля в расчленении бывшей республики советского Закавказья. Как бы то ни было, потеря Абхазии воспринимается в Грузии не так, как в России воспринималась временная утрата Чечни. Для российского массового сознания (в котором русские доминируют) Чечня не рассматривается, как «исконно русская», «наша» территория. Стратегически важная? Да. Та, на которой должен быть российский правовой порядок? Конечно. Но в любом случае утрата этой северокавказской республики не воспринималась так болезненно, как утрата Севастополя, Донецка или Харькова. Для массового грузинского сознания утрата Абхазии — это не просто нарушение территориальной целостности страны, а утрата части «грузинского мира» (для грузинского национализма вообще политический и гражданский момент выражен гораздо слабее, чем этнический). Абхазия в грузинской политологии и историографии мыслилась (и в советское время, и тем более в постсоветский период), как собственно «грузинская» этническая территория. «Либералы» по грузинским меркам признавали так называемую теорию «двуаборигенности» Абхазии (то есть параллельного существования двух аборигенных народов на нынешней территории республики). Но это тот максимум либерализма, который допускался для абхазов внутри Грузии.
Все хитросплетения борьба Абхазии за независимость лишний раз подтверждают правоту тезисов французского историка Эрнеста Ренана, произнесенных им во время его знаменитой Сорбонской лекции от 11 марта 1882 года «Что такое нация?». Во-первых, «нация — это ежедневный плебисцит», а во-вторых, «нации не существуют вечно. У них есть начало; у них будет и конец». Оговоримся сразу, речь не идет об этносах. Ренан понимал нации, как политико-гражданские образования, не связанные принципами расы или чистоты крови. Обращение к наследию французского автора представляется нам в контексте распада Советского Союза (и его главного последствия — межэтнических конфликтов) актуальным и обоснованным. Учитывая тот факт, что все (включая и Россию, конечно же) субъекты СССР были не результатом органического развития, а национально-административной инженерии, перед новыми независимыми государствами стояла задача «выиграть плебисциты» (не формально-правовые, а референдумы за идентичности, то есть за сознание новых граждан).
С началом борьбы за выход из состава СССР грузинские националисты пытались разрешить неразрешимую задачу. Они пытались сохранить Абхазию в составе Грузии, не пытаясь особенно и бороться за сердца и души абхазов. В отличие от осетин, интегрированных в состав общегрузинского социума и «структур повседневности» абхазы всегда предпочитали держаться особняком. Если осетины в большинстве своем проживали за пределами Юго-Осетинской Автономной Области, то абхазы (не считая, конечно же, потомков махаджиров, переселившихся в 1860-1870- е гг. в пределы тогдашней Османской империи) были сосредоточены в Абхазии. В ней они видели свою единственную родину (у тех же осетин была Северная Осетия в составе РСФСР) и у них не было даже теоретического выбора оставаться или уезжать. В массовом сознании абхазов включение в состав Грузии никогда не было полностью легитимным. Отсюда и антигрузинские выступления, которые имели место даже в сталинские времена (Дурипшский сход 1931 года), не говоря уже о хрущевском и брежневском периоде. Абхазское национальное движение было готово к компромиссам по поводу нахождения в составе Грузинской ССР только тогда, когда у них оставался свой канал для жалоб, апелляций и критики в виде союзного центра. �менно в этом следует искать тот относительный успех, которого добился 1-ый секретарь ЦК КП Грузии Эдуард Шеварднадзе во время очередного всплеска недовольства в Абхазии в 1977-1978 гг.
Как мы уже писали выше, грузинские националистические лидеры видели в Абхазии не просто часть Грузии (россияне также считают Чечню или �нгушетию частью РФ, а граждане Украины считают частью своей страны Крым). Они рассматривали эту территорию, как часть этнического грузинского пространства (не считают же русские Грозный своим градом Китежем!). В этом принципиальная разница в отношении к тому, какой должна быть та или иная спорная территория! Для лидеров грузинского национализма Абхазия — это исторически и этнически грузинская земля, на которой также живут абхазы. �менно с этими лозунгами и идеями они вышли на печальной памяти акцию 9 апреля 1989 года. Не за демократию и против коммунизма, а за «грузинскую Абхазию» они начали борьбу против Советского Союза, не принимая в расчет тот факт, что «территориальная целостность» Грузинской ССР гарантировалась «за гранью дружеских штыков». Без этих штыков, защищавших КПСС, КГБ, местные компартии и прочие атрибуты «реального социализма», у грузинского националистического проекта (воспринимающего Абхазию, как часть «грузинского мира») не было шансов. Точнее были шансы на сохранение Грузии в рамках грузинского этнического ареала. Они и сейчас остаются, но только Абхазии в этом проекте уже не будет.
Проект политического национализма для Грузии (с лозунгом «Грузия — для граждан Грузии любой этничности») потребовал бы других историков, других писателей, других публицистов. Таковые появлялись в бывшей союзной республике Закавказья (среди них можно назвать Георгия Анчабадзе или �влиана Хаиндраву), но, во-первых, не достигали нужной критической массы в общественных умонастроениях, а, во-вторых, высказывались тогда, когда «дело было сделано». Грузия (к несчастью для грузинского общества) потеряла Абхазию не в результате 14-месячной войны 1992-1993 гг., и не в результате российского вмешательства (которое сложно и не нужно отрицать). Она потеряла ее в апреле 1989 года, когда ее интеллектуалы, выдвигая свой национальный проект, не нашли в нем места для Абхазии, абхазов и других этнических общностей, проживавших внутри бывшей автономии. Они сделали ставку на победу «грузинского дела» и проиграли, не имея для этого достаточных ресурсов. Проигрыш плебисцита в Абхазии 1989 году закончился войной и де-факто отделением республики от Грузии в 1993 году. Указ Дмитрия Медведева от 26 августа 2008 года только оформил юридически то, что фактически уже существовало: де-факто независимая республика вне правового поля Грузии и вне грузинской внутренней политики, никаких прогрузинских сил внутри Абхазии.
Однако успешное самоопределение и выход из «грузинского проекта» — не «конец истории» для Абхазии. Теперь частично признанной республике необходимо строить свою государственность и выигрывать новый плебисцит по абхазскому проекту в условиях, когда этнократическая модель невозможна в принципе. В отличие от Нагорного Карабаха в Абхазии нет «критического большинства» у одной этнической группы. Численность армянской общины Абхазии практически равна абхазской общине. Количество русских сократилось, но, тем не менее, они играют важную роль связующего звена с большой Россией. За годы де-факто независимости в республику с Северного Кавказа приехали представители родственного абхазам абазинского народа (их небольшая численность оценивается в 3 тысячи человек). После того, как пятидневная война была Грузией проиграна, Гальский район остался в составе Абхазии, встает непростая проблема инкорпорирования местного грузинского (мегрельского) населения. Для республики эта задача важна, поскольку интегрированное сообщество гораздо лучше чем, «территория подозрения». В любом случае новая Абхазия, если она хочет быть успешной обречена на гражданско-политический национализм. Этнонационализм (то есть копирование грузинской модели только на абхазской почве) будет губительным для абхазской государственности. Сегодня абхазские власти, по крайней мере, в риторике (а также при формировании исполнительной власти и депутатского корпуса) учитывают полиэтничный характер своей республики. Между тем, «головокружение от успехов» сбивало с толку многих не менее искушенных политиков. Таким образом, праздничный юбилей — это не столько повод для праздника и самоуспокоения, сколько возможности для инвентаризации успехов, ошибок и провалов, а также для планирования адекватного национального проекта. По крайней мере, сегодня Сухуми может учиться на ошибках Тбилиси для того, чтобы избежать собственных.