НА ГРАНИЦЕ С МИСТИКОЙ
Тимур БОЯРСКИЙ
Газета «Луч» опубликовала сообщение об израильской гражданке, погибшей в результате взрыва в лондонском автобусе. Чтобы не пересказывать, процитирую.
«Анат Розенберг родилась в Израиле. Здесь проживают её родители. 18 лет назад она переехала в Лондон для учёбы в балетной школе, по окончании которой работала в разных театрах в качестве балерины кордебалета. За это время она ни разу не приезжала в Израиль из-за панической боязни погибнуть в теракте».
Оказалось, то, чего она боялась в Израиле, нашло её в Лондоне.
Я всю жизнь работал в Аэрофлоте и был свидетелем многих подобных событий, которые находятся на границе с мистикой. Хочу рассказать о самом поразительном событии, свидетелем которого я не был, и знаю о нём только понаслышке. Я даже не могу сказать, кто мне об этом событии рассказал, потому что я о нём слышал десятки раз в разных аэропортах страны.
Детали, конечно, различались, но общая картина была следующей.
Московский аэропорт Шереметьево. Конец шестидесятых годов. Февраль.
Самолёт Ту-114 готовится к выполнению первого рейса из Москвы в Браззавиль — столицу французского Конго. Кто не помнит, самолёт Ту-114 был самым большим по тем временам. Он перевозил 180 пассажиров одновременно. У него было четыре двигателя, у каждого из которых было два сносных, вращающихся в противоположные стороны винта. Всего таких самолётов было построено 14. Один из них до сих пор стоит на привокзальной площади аэропорта Домодедово в качестве памятника. Но внутри страны она находили для себя очень ограниченное применение, потому что в те времена только пять аэропортов страны были пригодны для приёма и обслуживания этого самолёта. Поэтому Министерство гражданской авиации искало возможности для его применения на международных авиалиниях. Аэропорт в городе Браззавиль тоже был готов к приёму этого самолёта весьма относительно. В частности, после окончания пробега ему надо было развернуться почти на 180 градусов, чтобы попасть на рулёжную дорожку. Из-за своих размеров он этого сделать не мог, и к моменту его прибытия были мобилизованы не то 120 не то 150 местных жителей, которые должны были с помощью верёвок развернуть самолёт после выключения двигателей.
Технический рейс выполняется всегда накануне открытия регулярной воздушной линии. На нём пассажиров нет, только комиссия из авиационных специалистов, которым предстоит сделать заключение о степени готовности аэропорта назначения к открытию воздушной линии.
В случае, о котором идёт, речь во главе комиссии был заместитель министра гражданской авиации Башкиров.
Итак, февраль, метель, плохая видимость.
Вылет назначен на 10 утра, но уже 17 часов, а погода по-прежнему нелётная. Снегоочистительные машины непрерывно чистят взлётную полосу от снега. Туман волнообразный, на пять минут исчезает, затем опять появляется. Руководитель комиссии принимает решение: выруливаем на взлётную полосу, в 17:30 очередной замер элементов погоды, если видимость в этот момент улучшится, взлетаем, если нет, возвращаемся на стоянку и переносим вылет на завтра.
Экипаж запустил двигатели и вырулил на исполнительный старт. Командиром экипажа был знатный лётчик, Герой социалистического труда. (К сожалению, я не помню его фамилию.)
Дальше я пересказываю записи из «чёрного ящика». Это устройство меньше всего похоже на ящик. Это ярко-красный шар, который крепится на пружинных растяжках, как правило, в хвостовой части самолёта. Командир просит доложить фактическую видимость. Диспетчер переадресует вопрос девушке — метеонаблюдателю. Девушка отвечает: «Сейчас доложу», и считает вслух: «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять — вижу десятый фонарь, видимость — 1000».
Диспетчер отдаёт команду: «Видимость 1000, взлёт разрешаю». Видимость в один километр на пределе ограничений, но взлетать уже можно.
«Понял, взлёт разрешён», — подтверждает командир экипажа и начинает разбег. В это время вмешивается руководитель полётов: «Какая тысяча? какая тысяча? Между фонарями ведь пятьдесят метров, а не сто!»
Но уже поздно, самолёт отрывается от земли. А вдоль полосы справа и слева возвышаются снежные брустверы, которые намела за день снегоочистительная техника. На малой скорости после отрыва самолёт неустойчив, он накреняется, задевает крылом снежный бруствер и взрывается. Видимость была такой плохой, что диспетчер на старте не понял, что произошло, и сердито спросил в микрофон: «Кто там балуется ракетницей?»
Экипаж погиб, те, кто был в пассажирской кабине, получили травмы разной степени тяжести. Башкиров, в частности, лежал в больнице около двух месяцев. А дальше начинается мистика. Штурман, который всегда летал в составе этого экипажа, за неделю до события получил от профсоюза путёвку в кисловодский санаторий. Катастрофа произошла в 17:30. А в 18:30 в санатории был ужин. На ужин был кефир. Штурман стал пить кефир из бутылки, захлебнулся и умер прямо за столом.