ЧУЖАЯ ВОЙНА
Ян ЗАРЕЦКИЙ
ДАЛЕКИЕ СОБЫТИЯ, ЗАСТАВЛЯВШИЕ ЕВРЕЙСКИЕ СЕРДЦА УЧАЩЕННО БИТЬСЯ
Война Судного дня огорошила своей внезапностью не только правительство и народ Израиля (хотя сейчас нам известно, что о ее приближении знали слишком многие, и только извечная национальная нерешительность и оглядка на «мировое общественное мнение» помешали вовремя принять необходимые превентивные меры), но и советских евреев, оказавшихся в довольно сложной ситуации из-за своей неосведомленности и отсутствия надежных источников информации.
В те годы я учился в восьмом классе средней школы с трехзначным номером, находящейся на задворках чиланзарского района города Ташкента. Класс у нас подобрался разношерстный, многонациональный (шестую часть составляли евреи), но реального антисемитизма никогда в нем не наблюдалось. Как, вероятно, и в самом Узбекистане, фактически лишенном этого родимого пятна русско-советского менталитета примерно до конца восьмидесятых. Чего, разумеется, не скажешь о других городах СССР. Так, еще за два года до упомянутого времени, усваивая азы знаний в достославном Ростове-на-Дону, я сталкивался с ним постоянно, пусть даже и в весьма безобидном обличье. К примеру, один из заводил ростовской школы Славка Иванов, начиная очередную драку (а их случалось немало), от всей души кричал «Бей жидов!», даже если ему приходилось биться вместе с евреями против русских. Ничего не поделаешь — это в крови, почти народная традиция.
Из кратких сообщений ТАСС выходило, что сионистские агрессоры снова напали на безобидные арабские страны и те, отвечая на подлую провокацию прислужников империализм, перешли в широкомасштабное наступление по всем фронтам. Любопытно было наблюдать за преподавателями и учащимися, как и за многими знакомыми и родственниками, поневоле кровно связанными с происходящим на Ближнем Востоке. И тут сверкали переливы «всех цветов радуги» — от ослепительно белого («мы раздолбаем их к чертовой матери!») до мрачно черного («что же теперь будет?!»). Занимательной казалось реакция братьев Брунштейнов, наших дальних родственников, года три назад собиравшихся отправиться с семьями на Землю Обетованную. Переезд по каким-то причинам не удалось осуществить, и братья остались в пределах Советского Союза.
Старший, Ефим, ходил с поникшей головой, стыдливо поглядывая себе под ноги, всем своим видом давая понять, что хотел бы находиться там, сражаться с врагом, а не сидеть здесь, вылавливая из радиоприемника, сквозь вой и помехи «глушилок», последние известия. Младший, Семен, наоборот, выглядел счастливчиком, сумевшим вытянуть из кипы билетов денежно-вещевой лотереи именно тот, на который «упал» один из лучших призов — стиральная машина-автомат «Вятка». С умудренным видом он захаживал к знакомым, кивал на газеты, подмигивал, и шепотом расхваливал собственную предусмотрительность и инстинкт самосохранения, заставивших его в последний момент отказаться от столь пагубного шага (в восемьдесят девятом он уедет из Ташкента одним из первых, правда, в Америку).
Что же касается нашей школы, то ее директор, Владимир Степанович Никонов, проявил истинную толерантность, стараясь лишний раз не упоминать об инциденте, способном обострить отношения между своими подопечными. Но сделать что-то следовало. Ведь проблема заключалась в том, что школа считалась «греческой» — в ней учились дети эмигрантов, некогда оказавшихся в СССР после неудачного коммунистического восстания на земле Эллады. Поэтому вопросы «интернационально-патриотического воспитания учащихся» стояли на первом месте во всех планах и отчетах.
Пришлось вывесить стенгазету на соответствующую тематику и провести политинформацию в классах. У нас ее всегда делала Ирочка Вейхольц, девочка умненькая, остроносая, уже в восьмом классе метившая на аттестат зрелости в багровом переплете. Она умела интересно рассказывать даже о борьбе за свои права жителей негритянских кварталов США (ничего не поделаешь, был талант у человека). А тут, заранее подготовив свое выступление (страница была старательно заполнена строчками, выведенными каллиграфическим почерком), Ирочка поднесла ее к близоруким глазам, тяжело вздохнула и расплакалась. Потом положила листок на учительский стол и выбежала из класса. Куратор, Майя Михайловна, не менее тяжело вздохнув, посмотрела на Костю Збышева, комсорга класса. Тот встал, взял в руки чужую «заготовку», повертел ее с разных сторон и, опустив осторожно обратно, сказал от себя:
— А чего сложного? Понятно, что евреев бьют. Пока бьют. А там видно будет — еще неизвестно, сколько война продлится...
— Словом, все всё поняли? — уточнила Майя Михайловна. — Тогда переходим к следующему вопросу. А он у нас, как всегда, касается вашей успеваемости.
Но кое-кому в школе ситуацию хотелось прояснить. Талгат Нурланов, случайно заглянув в кабинет географии, увидел, как Игорь Матвеевич Раскин вместе с двумя десятиклассниками рассматривает большую по масштабу карту Ближнего Востока, явно прикидывая дальнейшее развитие. Будучи человеком, абсолютно неспособным держать что-нибудь долго в себе, Талгат тут же рассказал всем обо всем, после чего географа во время очередного урока, завалили «наводящими вопросами» о происходящем. Раскин с гордым видом водил указкой по извилистым контурам политической карты мира и, не вдаваясь в ход событий (члену партии не следовало отходить от ее курса и линии!), пространно распространялся о бытующей в тех местах климатической зоне, как и о представителях флоры и фауны в ней обитающих.
* * *
— Мне бы такую карту, — вздохнул отец, когда я поведал ему о происходящем в школе. Пришлось порыться в чистых контурных картах по истории древнего мира (остались еще со времен пятого или шестого класса) и выудить подходящую зону.
— Так, — папа взял красный карандаш, линейку и циркуль, — как бывший офицер и нынешний инженер он привык ко всему подходить основательно, и, сверив с картинкой на моем географическом атласе, разочаровано вздохнул. — Нет, масштаб не тот.
Почти во всех семьях слушали «вражеские голоса». Правда, и там случалась «разноголосица». Разумеется, из того, что можно было как-то расслышать. Скажем, «Голос Америки» прорывался отдельными минутами, «Свобода» какими-то фразами и словами, зато «Немецкую волну» можно было ловить почти без проблем. Но она выходила в эфир в неудобное для слушателей время. Как и «Радио Канада» на русском языке — в день получасовая программа, из которой новостям отводилось пять-семь минут. Что же касается Израиля, то...
Как-то, на традиционной пятничной «фамильной» (собиралось все семейство) встрече у дяди Самуила, дядя Саша, муж тети Фани, гордо заявил:
— А мне удалось позавчера утром поймать израильское радио на русском языке!
— Как?! Неужто?! — восхитились собравшиеся. — И что слышно? О чем они говорят?!
— Ну... — опустил голову дядя Саша, — только музыка отзвучала, два слова произнесли, тут и заглушили...
* * *
Тон советской прессы почти неделю оставался воинственно-наступательным. Но без каких-либо точных подробностей и деталей. Как будто сражения, о которых шла речь, протекали, по меньшей мере, на другой, довольно далекой от Земли, планете.
Первым ветерком, уловившим какую-то перемену в происходившем на Ближнем Востоке, стало высказывание военрука. Бывший подполковник, до сих пор отдающий запахом походной кухни, рассказывая о действиях начальника штаба гражданской обороны во время возможной бомбардировки противника подчиненного ему района атомным оружием, неожиданно решил остановиться на международном положении:
— Между Сирией, Израилем и Египтом идет полномасштабная война с применением авиации, пехоты и бронетанковых сил. Но советская армия, а также советские военные советники, в отличие от прошлых войн в данном регионе, в нынешней участия не принимают. Потому что это — чужая для нас война, и нам совать туда свой нос незачем.
Мы правильно поняли его слова, и едва сдержались, чтобы не зааплодировать им: если Советскому Союзу не стоит вмешиваться в дела братских арабских стран, значит, они терпят сокрушительное поражение. И чем дальше идет процесс, тем сильнее Израиль!
Но, как ни странно, продолжение войны, как и скупые строчки сообщений советских СМИ, освещавших происходившее (к примеру, о прорвавшемся на восточный берег Суэцкого канала израильском танке, постепенно исхитрявшемся окружать все, попадавшиеся ему на пути, египетские дивизии), начинали нешуточно «развязывать языки», и можно было услышать такое... Причем от тех, от кого сие трудно было представить.
Регина Равильевна, преподаватель биологии и зоологии, почему-то все время оглядываясь на закрытую входную дверь, говорила нам своим тихим, вкрадчивым голосом:
— Когда я работала в нескольких школах Самарканда, то заметила, что бухарские евреи заметно отстают в интеллектуальном развитии даже от узбеков. Почему? Все из-за проблем с наследственностью. Живя по своим законам, он женятся исключительно на близких родственниках, тем самым лишая детей перспектив на будущее. Подобным детям очень трудно преподавать...
При этом ее взгляд настойчиво упирался в меня. Я поежился: по биологии у меня была твердая тройка. Слишком твердая.
— Вот и в Израиле, согласно местным обычаям, — продолжила биологичка, — все евреи женятся на своих родственниках. И поэтому они ущербны во многих отношениях. Вы заметили, что перелом, — Регина Равильевна на этом слове дошла до шепота, — наступил лишь спустя полторы недели после начала войны? Все просто — в Израиль прилетели воевать американцы. А, как известно, все они с очень хорошей родословной, и многие впитали по генетической линии благодатную кровь выходцев из Европы, Африки и Латинской Америки, не говоря уже об индейцах-аборигенах... Как я вам и объясняла на своих уроках, все решает генетика.
Тут с ней трудно было не согласиться. Война Судного дня, словно лакмусовая бумажка, проявила истинную суть самых разных людей — евреев и неевреев, умных и глупых, добрых и злых, порядочных и подлецов. Как и любая война.
Но последним ее «аккордом», оставшимся навсегда в моей памяти, был тост дяди Самуила на традиционной «пятнице» (думаю, по еврейским традициям, выпадавшие на «начало субботы»), когда он, вопреки своему обычному правилу, поднял рюмку с красным вином (пить ему врачи запретили, а он относился весьма трепетно к их рекомендациям), в чем-то подражая разведчику из старого фильма, с ноткой тайного торжества, произнес:
— За нашу победу!
И все дружно ему ответили:
— Лехаим!
«Секрет» — «Континент»