В НОВЫЙ ГОД С НОВЫМ СТАТУС-КВО

Сергей МАРКЕДОНОВ — зав. отделом проблем межнациональных отношений �нститута политического и военного анализа, кандидат исторических наук.

Уходящий год на Южном Кавказе стал годом прощания со старыми реалиями. Новые конфликты, новые выборы, новые политические лидеры, новые региональные игроки, новые конституционные поправки. Регион Южного Кавказа по-прежнему остается зоной особого внимания не только России, но и ведущих стран мира, международных организаций. В 2008 году «международная капитализация» Кавказа выросла. Правда, этот рост был обеспечен не за счет «экономических чудес» и прорывов в разрешении конфликтов, а как раз, наоборот, за счет роста геополитической и внутренней турбулентности. В регионе начинают формироваться новые «правила игры» и новый статус-кво.
�менно в 2008 году здесь произошла окончательная «разморозка» двух конфликтов и повышение статуса двух бывших грузинских автономий. Этот процесс начался не в 2008 году, а потому переоценивать его «новизну» было бы не совсем правильно. Стремление «пересмотреть» статус-кво предпринималось Грузией в Абхазии в 1998, 2001 гг., и «на постоянной основе», начиная с 2006 года. В Южной Осетии эта политика была запущена в 2004 году. Однако в 2008 году мы можем говорить о второй стадии (втором уровне) конфликтов, которые привели к серьезным геополитическим трансформациям. Эти трансформации без преувеличения претендуют на звание главных политических событий года. Признание независимости Абхазии и Южной Осетии со стороны России (с Никарагуа все намного сложнее, здесь речь идет скорее о символическом акте, чем о строительстве двусторонних отношений) изменило не только конфигурацию Южного Кавказа, но и всего постсоветского пространства. В принципе, обособленность Абхазии и Южной Осетии от Грузии, отсутствие мирных возможностей для их интеграции в состав единого грузинского государства осознавалась всеми, кто хотя бы несколько раз имел возможность для проведения «полевых исследований» в регионе. Но вместе с тем признание независимости двух бывших автономий Грузии было таким непростым политико-правовым решением (имеющим потенциально серьезные последствия и внутри самой России), что принять его было возможно только в форс-мажорных обстоятельствах, когда окно для маневра было почти наглухо закрытым.
В уходящем году принять столь непростое и, заметим, непопулярное решение (не поддержанное даже близкими России союзниками, не говоря уже о США и странах ЕС) «помогли» два фактора. Первый- это одностороннее признание независимости Косово Вашингтоном и ведущими европейскими странами. Что бы ни говорили про особую позицию некоторых членов ЕС (Румыния, �спания, Кипр), в целом Европа благосклонно отнеслась к рождению нового государства на своей территории. Унилатерализм Запада в глазах российских дипломатов стал оправданием для собственных односторонних действий. Фактически сразу же после признания Косово Москва начала потихоньку нарушать столь лелеемый в течение предыдущего десятилетия статус-кво на Кавказе. Сначала российский парламент (заявление 21 марта 2008 года) обозначил те условия, при которых признание независимости Абхазии и Южной Осетии возможно. Заметим, в марте 2008 года Государственная Дума еще не ставила под сомнение территориальную целостность Грузии. Более того, депутаты специально прописали этот принцип. Однако именно тогда впервые было сделано жесткое разграничение между принципом целостности государства и методами его реализации. Силовой метод и вступление в НАТО (военно-политический блок для приобретения дополнительных ресурсов) были признаны противоречащими национальным интересам России. � даже поручение уходящего президента России (апрель 2008 года) «предметно помочь» Абхазии и Южной Осетии носило больше гуманитарный характер (хотя политические намеки в нем были более чем очевидны), чем подрыв территориальной целостности соседней страны. Однако официальный Тбилиси никаких намеков не хотел видеть в упор, рассчитывая на успешное решение вопроса о получении Плана действий по членству в НАТО (ПДЧ) и вообще на «помощь Запада». События «горячего августа» с одной стороны стали крахом иллюзий для Грузии и ее защитников на Западе, а с другой стороны заставили Москву принять жесткое решение, ставшее последним гвоздем в уже хорошо отстроенный (заметим, с помощью, прежде всего, Грузии) гроб старого статус-кво. �менно на Южном Кавказе возник новый тип государственных образований Евразии- частично признанные республики.
Помимо признания независимости Абхазии и Южной Осетии Россией Грузия потеряла целый ряд территорий, которые ранее находились под ее контролем. При этом Ахалгорский район находится в непосредственной близости от столицы этого государства Тбилиси. На сегодняшний день таких атрибутов мирного урегулирования в Южной Осетии, как Смешанная контрольная комиссия (СКК) и смешанные многосторонние миротворческие силы уже нет. Отсюда и нелогичность пролонгации наблюдательной миссии ОБСЕ в Грузии, чей мандат принимался в 1992-1994 гг. и был ориентирован именно на старые реалии («замороженный конфликт» при развивающемся диалоге сторон противостояния). К концу года вслед за фактическим прекращением деятельности СКК и смешанной миротворческой миссии произошло прекращение миссии ОБСЕ. С Миссией ООН также возникли вопросы. Однако сворачивать ее сложнее, принимая во внимание несопоставимый статус ООН и ОБСЕ. Главная проблема здесь — ребрендинг (Миссия действовала ранее, как Миссия ООН в Грузии, но теперь есть частично признанная Абхазия, в которой уже работает посол РФ).
В 2008 году прекратили свою работу и соглашения, регулировавшие правовой порядок после первой волны конфликтов начала 1990-х гг. Дагомысские соглашения по Южной Осетии и Московский соглашения по Абхазии уже не работают. Никаких новых соглашений пока нет, и не предвидится в ближайшее время. Напомним, что документы начала 1990-х гг. принимались в условиях, когда геополитическая конкуренция на Южном Кавказе отсутствовала. � США, и ЕС принимали «по умолчанию» российское доминирование. А потому согласование интересов процедурно и политически было проще достигать. Сегодня в условиях Женевского переговорного формата, когда позиции ключевых игроков диаметрально расходятся, сложно говорить о выработке компромиссного варианта соглашений. В 1990е гг. не было выбора между признанием независимости бывших грузинских автономий и территориальной целостностью Грузии. Его не было даже у России, ориентировавшейся на второй принцип. В 2008 году такой выбор появился. � Москва выбирает независимость Абхазии и Южной Осетии, а Запад «единую Грузию». Таким образом, мы можем говорить, что в уходящем году миротворческая операция в двух «горячих точках» на Южном Кавказе прекращена. Россия стала гарантом безопасности одной стороны, а Запад (пока, по крайней мере) не готов к тому, чтобы организовать альтернативную миротворческую операцию. Не готов по разным причинам. Но как факт — участие ограниченного количества наблюдателей от ЕС и сворачивание миссии ОБСЕ.
Заметим, однако, что применительно к США делать окончательные выводы преждевременно. �менно в 2008 году здесь прошли выборы нового президента. Заметим, что на команду Барака Обамы будет велико влияние «семьи Клинтон». Между тем, именно во время двух легислатур супруга госсекретаря новой администрации началось активное продвижение НАТО на Восток. Этот курс стал стратегическим приоритетом для США. Думается, что после временной приостановки расширения НАТО за счет бывших республик СССР, этот процесс получит новые импульсы, на которые Москве надо будет адекватно реагировать. � даже, если линия НАТО не будет востребованной, новая администрация Вашингтона может выстроить эффективные двусторонние отношения с той же Грузией по вопросам безопасности, что отчасти может компенсировать отсутствие Грузии в Альянсе. Но как бы то ни было, в уходящем году процесс «интенсивного расширения» был приостановлен. � здесь во многом именно кавказская геополитика сыграла свою роль. На кавказском направлении Запад четко показал, что он не является таким уж монолитом, как его нередко изображают отечественные СМ�. Страны «старой Европы» посчитали, что вступление Грузии в Альянс принесет больше издержек, чем выгод (особенно в сфере безопасности).
Однако в 2008 году не только Россия, США и ЕС были вовлечены в геополитические процессы Южного Кавказа. «Пятидневная война» повысила роль Турции в регионе. Анкара заявила о себе как о возможном арбитре и посреднике в разрешении конфликтов на Кавказе, в чем многие, особенно в Армении, увидели призрак «возрождения османизма». По итогам войны в Южной Осетии была предложена «Кавказская платформа», претендующая наряду с проектами «Новое европейское добрососедство», «Черноморская синергия» и «Большой Ближний Восток» на концептуальное региональное строительство. Практически параллельно с выдвижением этой платформы состоялся исторический визит президента Турецкой Республики Абдуллы Гюля в Ереван, что ознаменовало собой начало армяно-турецкого диалога на высшем уровне. Какой бы ни была его динамика в дальнейшем, начало ему было положено именно в уходящем году.
На выборных фронтах
Однако помимо геополитических баталий 2008 год был не менее урожайным на внутриполитические изменения в странах Южного Кавказа. Старт выборным баталиям дала Грузия, в которой президентские выборы состоялись 5 января 2008 года. Далее своеобразную эстафетную палочку приняла Армения. Там главу государства избирали 19 февраля 2008 года. Затем в мае 2008 году снова в Грузии состоялись парламентские выборы, ставшие своеобразным финалом «революционного цикла», начатого ноябрьскими событиями 2003 года. �, наконец, в октябре 2008 года выборы президента прошли в Азербайджане. Однако настоящим финалом политического года для этой страны стало не избрание президента, а инициатива правящей партии «Ени Азербайджан» по внесению поправок в Основной закон страны, снимающий формальные ограничения для переизбрания одного человека на пост руководителя страны.
Выборный год на Южном Кавказе подтвердил старую тенденцию: все государства региона застряли между полюсами авторитаризма и демократии. Более того, это «промежуточное состояние» не будет преодолено в краткосрочной перспективе, как это случилось на Пиринейском полуострове или в Греции в 1970-1980-е гг. С одной стороны, есть выборы, и даже политическая конкуренция. Особенно содержательно соревновательный процесс был продемонстрирован в Армении (где к власти пытался вернуться первый президент страны Левон Тер-Петросян) и в Грузии (где Леван Гачечиладзе оказался неожиданно опасным соперником Михаила Саакашвили). С другой стороны нет такого важного элемента демократического процесса, как диалог. Точнее сказать, он полностью отсутствует. Власть и оппозиция рассматривают друг друга, как врагов, а не как оппонентов.
Четыре избирательных кампании в странах Южного Кавказа показали, что сама процедура народного волеизъявления не означает наступления демократии в стране. Во всех случаях помимо институтов большую роль играли неформальные механизмы. В Армении — это передача власти от Роберта Кочаряна Сержу Саркисяну. В Азербайджане — поддержание «семейного правления Алиевых». В Грузии — зачистка политического пространства внутри «ближнего круга» президента. Важно отметить и еще одну важную черту внутриполитических процессов на Южном Кавказе. Наряду с авторитарной властью, готовой к нарушению демократических процедур и применению силы (грузинская власть показала это 7 ноября 2007 года, что оказало серьезное воздействие на оппозицию и в 2008 году, а армянская власть показала «готовность стоять до конца» в марте нынешнего года), в Армении и Грузии действовала авторитарная оппозиция. Для этой оппозиции (особенно в Армении) результаты волеизъявления гораздо менее важны, чем их интерпретация стихией на улицах. Для нее любые действия властей являются нарушением и фальсификацией по умолчанию. Что же касается власти, то она по-прежнему претендует на монополизацию всего политического пространства и отказ от содержательного диалога с оппозицией. Единственным путем для диалога с оппонентами видится их «переманивание» и инкорпорирование во власть (то есть превращение в «своих»).
Азербайджан — особый случай. В течение всего 2008 года светская оппозиция здесь сдавала шаг за шагом, начиная от не вполне удачной тактики бойкота выборов (такие действия могут быть эффективными только при внешней поддержке), и заканчивая отсутствием внятной реакции на конституционные новеллы.
Однако все три страны Южного Кавказа объединяет одно. Везде оппозиция не вышла за пределы риторики начала 1990-х гг., не смогла найти ничего принципиально нового по сравнению с национал-демократическим и антиимперским пафосом. Во время трагических событий марта 2008 года Левон Тер-Петросян даже пытался сравнивать свою борьбу с Горбачевым и тогдашним ЦК КПСС с нынешним противостоянием режиму Кочаряна-Саркисяна. Даже такой маститый политик и интеллектуал не увидел существенной разницы в форматах такого противоборства, а они очевидны. «Крестный отец» «перестройки» был все-таки внешним по отношению к Армении фактором. � уж, конечно, он не был этническим армянином.
Вместе с тем следует отметить, что, несмотря на жесткие внутриполитические баталии, и власть и оппозиция в странах Южного Кавказа неизменно демонстрируют единство во взглядах на внешнюю политику. Здесь пока не выявлено своих Джинджичей или Тадичей, не говоря уже о Йованновичах (сербские либералы, выступающие за предоставление независимости Косово). А потому оппозиция в Грузии не менее жестко, чем президент Саакашвили, отстаивает идеи «единства государства». Азербайджанские оппозиционеры выступают за силовое «возвращение» Карабаха нередко более радикально, чем �льхам Алиев и представители его команды. В Армении же власть и оппозиция ведут патриотическую конкуренцию за Нагорный Карабах. Это особенно ярко было продемонстрировано в ходе президентских выборов 2008 года, когда противоборствующие стороны обвиняли друг друга в предательстве интересов армян Карабаха.
� самое главное, демократические намерения, поступающие из стран Южного Кавказа, не получают внешней поддержки. Для Запада эта территория уже давно интересна либо по «углеводородным», либо по стратегическим соображениям, а для России она рассматривается, как «геополитическая собственность» со времен империи Романовых и Советского Союза. А потому ключевые игроки предпочитают любой турбулентной демократии стабильный и предсказуемый авторитаризм. То, что авторитаризм может провоцировать нестабильность не меньше, мало кто принимает в расчет.

Politcom.ru