РОСС�Я � ВЕЛ�КОБР�ТАН�Я: ОТ «БОЛЬШОЙ �ГРЫ» К МАЛЫМ УКОЛАМ

Сергей МАРКЕДОНОВ — зав. отделом проблем межнациональных отношений �нститута политического и военного анализа, кандидат исторических наук.

В последние несколько лет отношения между Россией и Великобританией переживают не самый лучший период. Здесь и кампания против деятельности Британского Совета (и других НПО, представляющих эту страну) на российской территории, и обвинения против покровительства Лондона опальному российскому олигарху Борису Березовскому и одному из лидеров чеченских сепаратистов Ахмеду Закаеву, и «дело Литвиненко», и целый спектр расхождений в оценках политики России на Кавказе. Причин такого развития событий много. Но если отбросить частности, то главная проблема — противоречия в стратегических подходах и оценках развития Евразии в целом и России в частности после распада Советского Союза. Охлаждение двусторонних отношений между Москвой и Лондоном оживляет в памяти призраки истории. Речь, конечно же, о «Большой игре», которую вели в течение десятилетий Британская и Российская империя. Сегодня российские и британские СМ� и эксперты уже не раз приходили к выводу о «втором издании» «Большой игры» между британским львом и российским двуглавым орлом.
В 1837 году британский военный разведчик капитан Артур Конноли в письме своему коллеге по цеху пустил в оборот словосочетание, ставшее классикой истории международных отношений. Подданный королевы Виктории (она вступила на престол 20 июня 1837 года) заявил о «Большой игре», которую вели Россия и Соединенной королевство на азиатских просторах. Кавказ на долгие годы был ареной «опосредованных войн» («proxy wars»). Первым пиком «Большой игры» на Кавказе можно считать середину 1850-х гг. �менно в 1850-е гг. влиятельная «Тimes» открыто писала, что «граница России на Кавказе должна проходить к северу от Терека и Кубани». Вторым «пиком «Большой игры» на Кавказе стала период «русской смуты» (по удачному определению генерала Антона Деникина), когда вслед за распадом Российской империи начался процесс этнонационального самоопределения, как в Закавказье, так и на Северном Кавказе. Этот процесс сопровождался, как этническими конфликтами (в 1918-1920 гг. были первые издания нагорно-карабахского и грузино-абхазского конфликтов), так и конкуренцией проектов (националистического, исламского, национал — коммунистического, имперско-реваншистского).
Отсюда и интерес всех заинтересованных сторон в присутствии «объективных» арбитров. В отличие от времен Кавказской войны британские войска реально присутствовали в регионе. � не просто присутствовали, но и оказывали серьезное влияние на весь региональный расклад (в частности, сдерживали Добровольческую армию Деникина в ее продвижении в сторону Грузии, вели свою игру с представителями горцев Северного Кавказа).
Однако в 1920 году Кавказ был на долгие семь десятилетий советизирован. Он перестал быть территорией «Большой игры». Отсутствие единства во взглядах на будущее Кавказа в Лондоне, внутриполитические проблемы, а также вовлеченность в греко-турецкую войну (1919-1923 гг.) с одной стороны, а с другой железная последовательность большевиков снова привели регион под один суверенитет. На сей раз Советской России (с 1922 года Советского Союза).
Но когда в 1991 году Советский Союз распался, Кавказ снова оказался в фокусе восточной геополитики. Однако и Россия, и Великобритания к этому времени оказались уже не тех весовых категориях, в которых находились их политические предшественники середины 19-го — первой четверти 20 веков. Британия, сохраняя серьезное геополитическое влияние во всем мире, перестала быть имперским государством. Россия после распада СССР, хотя и провозгласила правопреемственность с «империей зла», в реальности не участвует в глобальных «больших играх» (не считать же таковыми участие в разрешении грузино-абхазского и грузино-осетинского конфликтов или стремление к сохранению собственной территориальной целостности на Северном Кавказе). Форматы взаимоотношений между двумя бывшими империями в регионе существенно изменились. Термин «Большая игра» активно используется современными российскими и британскими политологами и журналистами, однако сегодня, это скорее «пиар-продукция», нежели реальное отражение масштаба противостояния. Как справедливо отмечают российские ученые Алексей Малашенко и Дмитрий Тренин, «образ «Большой игры, воскресивший картины прежнего противоборства Российской и Османской империй и соперничества Петербурга и Лондона, мало соответствовал реальностям рубежа XXI в. Вместо сложной шахматной партии, разыгрываемой великими державами на карте региона, Россия столкнулась с вызовом совершенно иного рода. Проблемой стала не борьба с конкурентами за заполнение вакуума, а наличие самого вакуума и его принципиальная незаполняемость извне».
Для того, чтобы судить, насколько Британия сегодня является конкурентом РФ на Кавказе, необходимо представлять себе контуры сегодняшнего кавказского проекта Соединенного королевства. В этой связи следует иметь в виду несколько важных методологических моментов. Необходимо разделять действия «правительства ее величества» от активности НПО (а также академического сообщества) в регионе (как на Юге, так и на Севере Кавказа). Конечно, было бы наивным считать, что сферы их интересов не пересекаются, но в то же время было бы неверным отождествлять политические действия британских властей и разного рода тренинги и летние университеты, организуемые разного рода негосударственными структурами. По справедливому �горя Мурадяна, «весь исторический период после Второй мировой войны прошел для Великобритании в поисках своей новой роли и места в мировой политике, возможностей восстановления влияния в различных регионах мира. Было бы заблуждением рассматривать внешнеполитические цели и задачи Великобритании чрезмерно прагматически. В послевоенной британской политике мало романтизма, но хватает имперского достоинства и веры в величие Британской империи в будущем. Великобритания, по-прежнему, сохраняет сильные позиции во многих регионах, а также военно-политическое присутствие, не пропорционально более значимое, нежели масштабы ее экономики. Возникновение новой политической и геополитической ситуации в Евразии, предопределили новые геоэкономические перспективы в России, Центральной Азии и Кавказе. Британская политика не привлекала бы внимание, если бы преследовала только геоэкономические задачи. Придерживаясь «золотого правила» максимально экономизировать внешнюю политику, Великобритания не ограничивается экономической банальностью и пытается выстраивать свою политику, одновременно тесно сотрудничая с США, и проводя самостоятельные усилия, преследуя достаточно «автономные» цели и задачи».
В 1990-е гг. Россия и Британия жестко разошлись в оценке «чеченского вопроса». Прежде всего, руководство Британии было вынуждено выполнять взятые после 1945 года негласные обязательства по сохранению «ответственности за бывшую империю». Что в данном случае имеется в виду? На территории Соединенного королевства проживает значительное количество мусульман — выходцев из бывших британских доминионов и подконтрольных территорий. Прямо или косвенно эта группа населения участвует в формировании общественного мнения Британии (сочувственного по отношению к Чечне). �гнорировать позицию этой группы населения власти Британии при всем желании не могли. С другой стороны, Лондон традиционно привык с опаской относиться к любым действиям России в регионах, которые экспертное и политическое сообщество Соединенного королевства не считает «исконно российскими» (или исторически спорными, по крайней мере). В начале 1990-х гг. британские ученые и политики переоценили «чеченский вызов» для России. Для них существовал, прежде всего, один формат конфликта (Чечня-Россия), внутриполитические противоборства в Чечне играли гораздо меньшую роль. В 1998 году британский политолог и журналист Анатоль Ливен выпустил книгу с характерным названием «Chechnya: Tombstone of Russian Power» («Чечня: могила российской мощи»). Отсюда постоянное стремление британских дипломатов к тому, чтобы перевести урегулирование конфликта в «мирное русло», вести переговоры с чеченскими националистами (радикальные исламисты Кавказа в Лондоне всегда, даже в начале 1990-х гг. не вызывали симпатий). В этом плане характерно мнение экс-посла Великобритании в Москве Энтони Брентон (образца 2005 года): «Десять дней назад наши представители встречались с российскими представителями, и мы предложили использовать опыт урегулирования в Северной �рландии применительно к Чечне». Естественно, в Москве подобные попытки рассматривались (и рассматриваются сейчас), как покушения на российский суверенитет. Между тем, британские политики не признавали независимость Чеченской Республики �чкерия. Они лишь «подвешивали» статус Чечни, который должен был определиться в ходе переговоров между российской властью и умеренными (к коим в Лондоне причисляли сторонников светского этнонационалисического государства, того же Ахмеда Закаева). После же 11 сентября 2001 года и это «подвешивание» со стороны британцев прекратилось. Однако существует до сих пор принципиальное расхождение позиций Лондона и Москвы по Чечне. Для первого те, кто не связан с исламистским подпольем, представляются не террористами, а политиками (обладающими всеми правами, включая и предоставление убежища), а для Москвы принципиальной разницы между Асланом Масхадовым и Шамилем Басаевым или Салманом Радуевым никогда не было. В целом же, по мнению �горя Мурадяна, ситуация «в России и во всей Евразии рассматривается, британцами, как нестационарная, и имеются довольно неблагоприятные политические ожидания. Поэтому, Россия, российское общество и политический класс «нуждаются в опеке», для обеспечения контроля и нивелирования неожиданностей». Естественно, такие взгляды не могут найти понимания в Кремле, который привержен теории и практике «суверенной демократии». Вместе с тем нельзя не отметить, что зачастую представители российского политического класса чрезмерно политизируют двусторонние отношения, игнорируя или не понимая особенностей внутренней политики Соединенного королевства. Ни Гордон Браун, ни его помощники не могут приказать королевскому суду принять решение об экстрадиции Закаева или опального российского олигарха Бориса Березовского (которого и используют, как инструмент «опеки» России, не более того). Теоретически, конечно, такое возможно, однако политические последствия для премьер-министра ее величества будут вполне предсказуемыми (отставка и поражение на выборах ведомой им правящей партии).
Как бы то ни было, кавказский проект Британии одной лишь Чечней не ограничивается. В отличие от многих стран Европейского Союза у Британии есть свой Специальный представитель по Южному Кавказу (им является сэр Брайан Фолл). Британцы активны в процессе карабахского урегулирования (хотя и не являются членами Минской группы ОБСЕ). Нельзя не заметить, что именно Великобритании создан Консорциум по разрешению нагорно-карабахского конфликта, который включает организации «Conciliation resources» («Ресурсы примирения», LINKS — The London information network on conflicts and state-building (Лондонская информационная сеть по конфликтам и государственному строительству), «International Alert» («Международная тревога»), The Institute of War and Peace (�нститут войны и мира). При этом кавказские проекты и программы членов Консорциума средства от правительства Великобритании (примерно 2 млн. фунтов) и активно сотрудничают с М�Д Великобритании. Великобритания активно участвует в освоении экономики Грузии (входят в первую тройку инвесторов) и Азербайджана (особенно активна кампания «British Petroleum»). Как пишет �горь Мурадян, «кавказский британский проект не столь масштабен, насколько это ощущается в самом Кавказском регионе. Но он является важным операционным инструментарием британской внешней политики». Между тем, нельзя не отметить его прочной привязки к американскому проекту и внешнеполитической стратегии США. Сегодня (в отличие от 19 — начала 20 вв.) Великобритания выступает в роли младшего партнера Вашингтона.
Сегодня Россия и Британия по-разному смотрят на перспективы урегулирования конфликтов на Южном Кавказе. Брайан Фолл, специальный представитель Великобритании по Южному Кавказу уже заявил, что односторонние действия России по повышению статуса Абхазии и Южной Осетии не будут способствовать урегулированию конфликтов. При этом далеко не всегда интересы Британии и России сталкиваются и не ограничиваются одними лишь взаимными уколами. Та же Великобритания рассматривает Россию как противовес усилению региональной сверхдержавы Турции. � особенно после появления турецкой «Кавказской платформы». А потому Лондон заинтересован в конструктивном взаимодействии с Москвой.
Таким образом, сегодня Россия и Великобритания имеют, пожалуй, самый большой опыт геополитических игр в Кавказском регионе. Однако сегодня было бы преувеличением рассматривать соперничество и сотрудничество двух государств через термины и понятия прошлых веков. Для этого сегодня и Лондону и Москве не хватает стратегического масштаба и идеологической внятности. Однако отказ от мелких политических уколов и переход к прагматическому диалогу (анализ стратегических рисков, просчет общих угроз) был бы хорошим шагом к новой игре. На сей раз не с нулевой суммой. Впрочем, сегодня до этого еще далеко.

Politcom.ru