ЯМБ ВАШУ МАТЬ, �Л� ГРАФОМАН В ЭМ�ГРАЦ��

Шауль Резник

Довлатовский персонаж, дачник и литератор Григорий Борисович при виде пустого листа бумаги испытывал – цитирую – «привычный страх». Сам же Довлатов говорил эстонской знакомой Елене Скульской, что сочинять стихи людей вынуждают неблагоприятные обстоятельства. Например, удар лыжами по морде.
Покойный Советский Союз с его литературными институтами, творческими союзами и тиражами, в несколько раз превышающими расстояние от Москвы до Луны, сформировал новое поколение поэтов. Бесстрашных и благополучных. Находящихся на безопасном расстоянии от лыжников. �спытывающих нечеловеческое желание утрамбовать рифмами любой клочок бумаги.
Многие считают, что алия 90-х привезла в �зраиль пьянство и проституцию. Немногие знают о третьем импортном грехе на букву «П». Его имя – поэзия.
Еврей врач-биохимик Эрлих
Специалистом дерзким рос.
По сифилису самым первым
Удар чувствительный нанес.
Перемена места жительства, для краткости именуемая эмиграцией, на несколько лет выбивает человека из привычной колеи. Человека – но не графомана. А графомания, как сообщает нам «Википедия», – есть «…болезненное влечение и пристрастие к усиленному и бесплодному писанию, к многословному и пустому, бесполезному сочинительству».
Среднестатистический израильский русскоязычный графоман – это чей-то снисходительный дедушка и въедливый свекор. Более молодые экземпляры осваивают �нтернет, бесследно растворяясь на сайте Стихи.Ру.
Русскоязычные графоманы живут в маленьких городках на юге и севере �зраиля. Там субсидированное жилье и ряженка в магазине. Там на афишной тумбе висит рукописное объявление: «Музыкальный ринг в клубе пенсионеров! 2 часа на сцене Сара и Фира».
Творчество никогда не было для графоманов мукой. На новом месте – и подавно. Многие из них пишут художественную прозу, но чаще – газетные статьи. По последним данным, эмигрантских газет в �зраиле около сотни. От респектабельных «Вестей» до «Оазиса города Сдерота», составленного на кавказском диалекте русского языка.
В массовой печати литераторы борются с движением ХАМАС и излечивают простатит. Но истинное призвание они находят в поэзии. Пишут поэты о том, что видят. А видят то, к чему их привозят на автобусах сотрудники муниципалитетов: Мертвое море, героический кибуц и кладбище политических лидеров.
Лежат здесь Герцль, Жаботинский.
Евреев эти имена
Зажгли идеей сионистской,
Что путь к спасенью – их страна.
Солидный вид (сшитый в эпоху Карибского кризиса костюм-тройка) делает свое. ПМЖ возносит графоманов до невиданных высот. Без них не обходится ни одно общественное мероприятие. Не разумеющие русский язык смуглые представители местной власти восторгаются пришельцами и обещают поменять лампочку в подъезде.
По праздникам в гости к графоманам приезжают сыновья, знающие слово «дисплей». � через несколько лет после иммиграции поэты, которые никогда не получали лыжами по голове, начинают издавать книги.
Я родился 10 октября 1932 года в Йом-Кипур, когда все евреи мира молили Б-га о прощении грехов. Это произошло в Бердянске».
«За шесть лет пребывания в Эрец-�сраэль автор выпустил 12 книг. Среди них – художественно-документальная повесть «Еврейские гены», дилогия в двух томах «Сверхдержава Авраама», дилогия в двух томах «�скры прекрасного», сборник «Басни» и книга «Авраам Гохберг в зеркале мнений», приуроченная к его 80-летию».
«Редактировал молодежный отдел Винницкого подшипникового завода».
«Экономист-плановик. В поисках смысла жизни обращаюсь к художественному слову».
На предыдущей родине графоманы вели достаточно спокойную жизнь. Стабильный заработок инженера или учителя постепенно утяжелял сберкнижку. Слово «цензура» им было неизвестно: стихи о природе и оды фронтовикам публиковались в заводских многотиражках с полпинка.
По вечерам поэты читали Лермонтова и Есенина. Первого убили, второй повесился, а графоманы уехали в �зраиль и теперь рассказывают о собственных, пусть и несмертельных муках.
Победой ты, страна, была горда,
Когда мне было двадцать от рожденья.
В Москве учился музыке тогда.
Царила атмосфера осужденья.
Графоманы рифмуют быстро и незатейливо, стремительно приближаясь к хрестоматийному «ботинок – полуботинок».
…Но значит ли, что жил он беззаботно,
Не видя сталинский социализм?
Нет, как еврей, дышал он несвободно:
Врагом объявлен космополитизм.
У графоманов, людей патологически дружелюбных, очень много знакомых. На дни рождения служители муз дарят им самое ценное – свое творчество.
Семен в Тирасполе родился,
Под южным солнцем он созрел,
�, хоть с Молдавией простился,
Как прежде, он горяч и смел!
Графоманы задаривают окружающих своими книгами. Дарственные надписи выглядят внушительно: «Дорогому такому-то и его супруге в честь нашей дружбы и 60-летия Государства �зраиль».
Кроме друзей, у поэтов есть дети и родственники. Они тоже превращаются в печатные знаки.
Мой сын уходит в милуим (резервистские сборы – Ш.Р),
Ум, честь и совесть вместе с ним.
Пусть вам будет завидно, довлатовский Григорий Борисович: пустой лист бумаги принципиально не способен напугать бывшего собкора ТАСС, который может в рекордное время заполнить полосу форматом А2 превосходными эпитетами. Его не смутит нелепость сказанной им же фразы: «Я опять написал для тебя экспромт».
Его ровесник, дебютировавший в пионерские годы стихотворением о сталинском колхозе, сочинил песню «Как упоителен вечерний Кирьят-Ям» и написал 50-страничную поэму о соотечественниках.
Немало их, способных, гениальных,
�збрав для жизни Эрец-�сраэль,
Тут горечь унижения познали –
Метлу, лопату, бедность и панель.
Языками графоманы Кирьят-Яма и Офакима владеют слабо. Наследие детства – несколько малоприличных фраз на идише. С ивритом в городах, где любой продавец способен выговорить: «Какдиля? Карашо? Хочешь арбуз дешевый?» – ситуация ненамного лучше.
«Олим хадашим» – новые репатрианты. «Схар-дира» – арендная плата. «Ришайон» – лицензия. Скудный словарный запас, зато идеально ложится в строку.
Всё с молотка ушло: машина, вилла…
Но дерево добра не без листвы:
Ей комнату любезно предложили
Олимы-хадашимы из Москвы.
Врач-терапевт и бывшая актриса.
Жилье-то не свое, а схар дира.
– Две комнаты у нас, мы потеснимся,-
Сказал ей доктор Тейтельбойм Абрам.
А здесь в застое всё его богатство,
Всё то, что накопил талантом он.
А здесь решают долго, не решатся,
Дать иль не дать Абраму ришайон.
Несправедливо было бы предположить, что наши поэты зациклились на еврейско-израильской теме. Годы бегут, но перо и либидо у литераторов никто не отнимал.
Я счастлив,
Что могу ввести в экстаз,
� наслажденья стон
Сорвать из уст любимой.
Девичью грудь ласкать,
� страстных нег нектар
� поцелуев мед
�спить из плоти милой.
Любвеобильных отставных полковников выдают метафоры:
� стреляла сосками
В счастье Ксюшина грудь.
Но любовь к женщине быстро сменяется любовью к родине. Родину графоманы любят неистово, о чем сообщают практически в каждом произведении.
Ты край наук и юности,
Ты Б-жья благодать,
Навеки воскрешенная,
Родная наша мать.
От обобщений поэты переходят к частностям. На родине графоманы любят представителей муниципальных структур, знакомых им лично.
Арон Саидов, депутат,
Ему народ вручил мандат.
Ведет он от кохенов род,
� полюбил его народ.
Но больше всего они любят военнослужащих:
�х провоцируют – детей на них пускают,
Вопят «Аллах акбар» и в спину им стреляют.
Но автомат сжимает пятерней в обхват
Защитник Родины, израильский солдат.
Что будет дальше? В том, что графоманы переживут нас с вами, не стоит и сомневаться. К водке и рефлексии наши герои не склонны. А сиюминутные вспышки трагизма в их переложении выглядят смешными до безумия:
� море скорби людской поглотило Борю.

Я не считаю графоманию основным бичом �зраиля. В особенности на фоне ракетных обстрелов. Я уважаю седины, боевые ранения и право на свободу выражения. Да и тот же Довлатов говорил, что лучше писать стихи, чем воровать.
Единственный мой упрек графоманам звучит так: человек разумный отличается от выхухоля и пипы суринамской наличием функции самоконтроля. К написанному хорошо бы относиться критически. Сравнивать сочиненное с произведениями корифеев и находить недостатки — не у корифеев, а у себя.
Лицеист Пушкин писал посредственные стихи. В первый год совместной жизни ваша жена пересаливала борщ. Но годы пролетели, и умение пришло. � только вы, графоманы, не меняетесь. Почему?

booknik.ru