�ронические видения Ефима Лазарчука

Ефим ЛАЗАРЧУК

От составителя
Сказать, что молодой питерский автор Ефим Лазарчук пишет юмористические новеллы — это значит, ничего не сказать про творчество сегодняшнего гостя литературной страницы. Скорее, это такая ироническая лирика в прозе, к тому же весьма оригинальная. �ли проза — в иронической лирике... не знаю. Знаю, что живости воображения, умения передать характер персонажа буквально несколькими штрихами, точности наблюдений и этой самой иронии (и довольно едкой самоиронии) автору не занимать. Так что вы, надеюсь, если не посмеетесь в голос, то уж непременно улыбнетесь приключениям незадачливых героев миниатюр Ефима Лазарчука. А, может, и немного задумаетесь над их смыслом...
Семен Каминский,
newproza@gmail.com


В�ДЕН�Е

Дернув дверную ручку, я подождал. Дверь не поддалась. Я подождал еще. Дверь не открылась, напротив, она оставалась на месте.
— Кто закрыл мою машину?
Мне не терпелось посмотреть на этого человека.
— Кто закрыл мою машину? — повторил я вопрос.
Другой бы на моем месте подумал, что ошибся автомобилем.
Таких случаев много. По числу идиотов. Я неоднократно наблюдал, как человек, по которому сразу и не скажешь, закрывает машину, пятится, не теряя ее из виду, пытается запомнить, как она выглядит. Когда он возвращается, в лучшем случае машины нет никакой. В худшем — машина есть, но гораздо дешевле той, которая была. Тогда человек уходит и возвращается снова и снова. Его тянет на это место. Хотя это место совсем в другом месте. Чуть правее. Если идиот — правша. � левее, если левша. Потому что правши во время ходьбы забирают чуть влево. А в мозгу картину мира смещают чуть вправо. � наоборот.
Вот такие бывают идиоты. Я это знаю, потому что со мной был аналогичный случай. Однажды, когда я сел в свою машину, мне не понравилось сферическое зеркало заднего вида. Какой смысл смотреть назад шире, чем есть на самом деле. Я посмотрел еще. Почти все совпадало — цвет автомобиля, размеры. Марка машины только была чуть-чуть другой. То есть снаружи машина была моей, а внутри оказалась чужой. Выходить из чужой машины следует так же, как садился, через водительскую дверь — легко и не подавая вида. Но это нелегко сделать, потому что никто еще не знает, что ты вылезаешь из чужой машины по ошибке. Могут быть вопросы.
Теперешний мой случай был особым. Несмотря на то, что машина была грязной и старой, она была моей. � место, где я ее оставил невозможно забыть — 39-й километр Колтушского шоссе. Я не мог ее запереть сам, так как ушел ненадолго — посмотреть, что у меня впереди. Дворники работали на полную мощность, но без щеток они уже не давали достаточного обзора.
Дожидаясь ответа, кто это мог сделать, я посмотрел на свои ботинки. � буквально похолодел. Шнурки на еще совсем новых ботинках были развязаны. Я хорошо помнил, что, уходя из дома утром, долго их завязывал.
Потянувшись к шнуркам, я ударился головой о капот. Это было вполне естественно, но несправедливо. Отойти дальше от машины я не мог. Меня бы тут же снес автомобильный поток.
Связав последние события воедино, я пришел к выводу, что со мной происходят загадочные явления. Наконец-то я попал в сферу влияния сил, о которых раньше даже не слышал.
Я посмотрел влево и вправо, вдоль шоссе, а потом в глубину темнеющего леса.
До сих пор мне позволяла выжить способность к абстрагированию. Удачная находка моей психики. Если бы кто-то попытался объяснить себе природу и смысл явлений вокруг меня, он бы свихнулся. Поэтому я вынужден делать это сам.
Отказавшись от затеи завязать шнурки на узкой дороге и потеряв всякую надежду найти в этом безжизненном крае виновную сволочь, я заглянул в глубину салона. Внутри, как назло, никого не было, я ехал один. Ключи болтались в замке зажигания. Пимпочка водительской двери находилась в запирающем положении.
Прошел час. Погода стояла тихая и ясная, создавались прекрасные условия для того, чтобы стоять на обочине, думать и разглядывать ключи в замке зажигания.
Ближе к вечеру из леса вышла группа людей. Несомненно, она представляла собой устойчивое, возможно навязчивое видение. Я оторвал взгляд от ключей и поднял заранее замеченную, валяющуюся без дела на обочине палку.
— До города подвезете? — спросило старшее видение.
— Да, только сначала нужно попасть в машину.
— Спасибо, — сказал старший группы и уселся на переднем сидении. Остальные, сколько их было, полезли на заднее. Не выпуская из рук палку, я осторожно обошел машину с другой стороны. Видение развеялось — в моей машине сидели грибники.
— Что-то не так? — испуганно спросило развеянное видение.
— Конечно, все так. Но как?
Оценив палку в моих руках, грибники признались, что машина со стороны леса была не заперта.
В ту же минуту я бросился завязывать шнурки. Я даже не ударился головой о капот. Настолько была широкой обочина с этой стороны. А явление грибников — путеводным.
Приведя себя в порядок, я перелез через пассажира на водительское сидение и уже через минуту мчался от проклятого места.
По дороге, я много думал. Меня не покидало ощущение, что был испытан самой судьбой. На какой предмет проводились ее исследования в этот раз, и какие выводы последовали, мне уже никогда не узнать. Но, судя по всему, мною остались довольными. Я не поддался панике. Не стал прибегать к крайним мерам — не пошел пешком. Не искал простых решений. Мне ничего не стоило остановить машину и попросить ключи. К моей машине подходили любые.
Величие человеческого разума как раз и заключается в том, что в достижении поставленной цели он никогда не считается с затратами.
Одно меня мучило. Что, по мнению моей судьбы, я должен был делать с найденной на дороге палкой?


НОЧНОЙ ПОЛЕТ

Ты спрашиваешь, Люся, где я пропадал всю ночь? Я не пропадал. Я охранял твое мирное небо. Не говори глупости. Посмотри, у меня до сих пор в руках штурвал.
С кем? Как с кем? С Николаем. Но не только, еще с Федором и Машей. Подожди, ты хочешь мирное небо над головой? Тогда терпи. Позже подлетел Виктор, у него старенький самолет. Для ночного полета он уже не годится. Ты себе не представляешь, Люся, что такое современный самолет. Это уже не тот самолет, на котором мы летали в прошлую пятницу. У современных самолетов теперь шесть турбин, две бортпроводницы и строгое расписание. Теперь не полетаешь, куда хочешь, теперь, куда хочешь — указывается в летном задании.
Взмыли. Все, кто был в самолете. Ой, кого только не было. Куда ни кинь взгляд. Маша, стюардесса. Да, стюардесса, не удивляйся. Борт проводник. Без проводника в небе трудно.
Летим. Маша водит людей по борту. Федор прокладывает путь. Не видно же ничего. Коля командир изучает устройство самолета. Оно, знаешь, сложное. С первого раза не разобраться.
Системы и узлы работают нормально. Пассажиры? Вроде, Маша кого-то водила, может, то были пассажиры. Над Уралом стало трясти. Коля заложил крен влево. Не рассчитал. Навстречу «Мессершмиты». Тоже летят. У них, как и у нас, ночной полет. Они тоже охраняют мирное небо. Покружились-покружились. Как-то разошлись. Плохо разошлись. Пришлось возвращаться. Сблизились. Лоб в лоб, а Федор изловчился и куда-то пропал. Но в итоге одного сбили и бросили в ближайшие кусты догорать.
Дозаправлялись прямо в воздухе. Над самой тайгой. Я ее, Люся, как тебя видел. Представь — под крылом что-то шумит, смотришь — тайга. Но мы не слушаем, Люся. Мы летим в разведку. Такое задание. Не до красот. Пассажиры для вида.
Разведка выдалась полярная. Ближе к полюсу начали обледеневать. Ты не поняла. Это слово, которое тебе послышалось, к авиации никакого отношения не имеет. Я говорю, стали покрываться льдом. Пришлось снижаться.
Помоги снять унты, в них трудно рассказывать. Так, о чем я? Ага. А внизу уже вовсю ждут полярники. Мы и крики их слышали. Вот как я сейчас твои. Но рано, рано брать полярников. Нужно найти полюс. Затерялся в безмолвной пустыне.
Насилу нашли, ты не поверишь, в какой он находится дыре. Сели. Полярники — тут как тут, самолет облепили. Мы быстро отобледенели. Опять ты, Люся, не поняла. Отбили лишний лед. Взяли полярников. То есть обменяли на пассажиров. На полюсе кто-то должен быть. Взлетели.
Над Уралом — навстречу сбитый «Мессершмит». К нашему возвращению догорел и туда же в небо. Коля взял другой крен. Федя не растерялся, нашелся. Тоже что-то крикнул обидное.
«Мессер» оказался местным. Отбился от своих. Мечется над Уралом. На одном моторе. А у нас тоже, знаешь, у самих моторов осталось не так чтобы очень. Кое-как дотянули. Самолеты на аэродром сдали. � по домам, потому как летчику после высоты первым делом к тебе.
Я же, Люся, пока видимость улучшали, плохая была видимость, что тут скрывать, только о тебе и думал. Все думал, увижу ли тебя еще раз с такой видимостью? � что я вижу, едва развиднелось. Я там наверху переживаю, а она здесь сидит, выдумывает. Плохо, Люся, плохо. Завтра, чтобы никаких фантазий. Я не затем каждую ночь летаю, чтобы ты, Люся, черт знает, что думала. Посмотри лучше, какое небо, смотри какое мирное, или я не летчик.


НЕТЕРПЕН�Е

— Берете червяка за кончик и бросаете в воду, — сказал Николай Антонович своей новой знакомой, соседке по даче Аделаиде Васильевне.
Аделаида Васильевна выбрала червяка и, визжа от восторга, забросила его в речку. Ей так понравилось, что она подряд запустила еще трех червяков, и возбуждение рыбной ловлей полностью завладело ею.
— Очень хорошо, — похвалил Николай Антонович. — А теперь тоже самое, но с крючком.
Возбужденная Аделаида схватила червяка в левый кулачок, а в правый крючок и собралась бросать, но Николай Антонович ее остановил.
— Так не годится, — мягко упрекнул он, — надобно дальше закидывать, там и рыба крупней.
Аделаида Васильевна послушалась соседа, для чего ей пришлось встать в полный рост. На ней сидел полосатый морской в обтяжку костюмчик, а головку украшал цветастый капор с завязанными под подбородком лентами.
— Смотрите, — крикнула она и, сгорая от нетерпения, выбросила содержимое кулачков в воду. Темная вода поглотила и снасть и наживку. Аделаида от неожиданного успеха радостно захлопала в ладоши. — �дите же скорее сюда.
Костюмчик легко соскользнул с плеч, открывая места для страстных поцелуев. Николай Антонович оставил поцелуи и взялся за сложные изъяснения нахлынувших чувств.
Аделаида Васильевна, поворачиваясь к Николаю, счастливо засмеялась:
— Вы это все чудесно придумали, дорогой Николай Антонович. Одного лишь не могу понять, отчего иные мужчины такие важные, когда в рыбной ловле все так просто.
В этот момент кусты раздвинулись и на берег вышли знакомые Николая Антоновича.
— Ну, что барин, вот и свиделись, — сказал первый, здоровенный, в шапке.
В руках он держал топор. Второй, поменьше ростом, тоже в шапке, разглядывал так некстати вставшую совсем неодетую Аделаиду Васильевну.
— Придется и барыню рубить, — сказал он.
— Да чего ж сразу рубить, можно спользовать, — сказал старший.
— Кто это, Николай Антонович? — спросила Аделаида Васильевна, стыдливо отвернувшаяся от мужчин, вновь увлеченная рыбалкой и не отрывавшаяся по этой причине от кругов на воде. — Что им нужно?
— Это, Аделаида Васильевна, моего родителя мужики. Вот уже год как в бегах, но теперь, похоже, нашлись.
При этом Николай Антонович вспоминал, где он мог оставить свой револьвер. Скорее всего, в кабинете, где утром собирался стреляться.
Аделаида Васильевна обернулась. На лице соседки возникло недоумение, глаза ярко заблестели, а губы влажно задрожали, но через минуту она радостно засмеялась и вновь захлопала в ладоши.
— Я поняла, Николай Антонович, вы меня нарочно дурачите, — сказала она. — Место здесь вовсе нерыбное. А раз так, пойдемте скорее в другое.
— Вы бы барыня не шумели, — попросил старший из мужиков.
Николай Антонович, глядя на хлопающую в ладоши Аделаиду, задумался над тем, как увязать в ее уме червяков, крючки, воду и вышедших на берег людей.
— Прошу вас, тише, дорогая Аделаида Васильевна, рыбу ведь так всю распугаете, — взмолился Николай Антонович, пытаясь найти способ спасения.
— Фи, — надулась Аделаида. — Вы вовсе даже не любезный.
Мужики тем временем осмотрелись, убедились в закрытости берега от возможных глаз и двинулись на Николая Антоновича. Николай Антонович в одно мгновение понял, что сейчас будет топором, как есть, живой зарублен.
— Ой, — взвизгнула Аделаида Васильевна. — Глядите, какая огромная рыбина.
От пронзительности вопля мужик в шапке выронил топор и перекрестился. Другой пригнулся и взгляд его затравленно заметался.
— Может, пойдем, Федотка, барышня вроде не в себе, — шепнул он сотоварищу.
— Что испужался? — насмешливо произнес басом Федот. — Барей резать это тебе Еремка не репу парить. Они завсегда голосят.
Тем временем звонкий вопль Аделаиды Васильевны задержал беглых разбойников, и им пришлось заново осматриваться. Но уж такая на Руси правда, что крики на реках не в новость. Завсегда в них разный люд, дурачась, или тонет, или, увидев чего, товарищам сообщает. А потому помощь к дачникам не пришла.
� в ту же минуту взглянув себе под ноги на сверкающий лезвием топор, Аделаида Васильевна все поняла и, изловчившись, упала в обморок, да так ловко, как раз промеж Николая Антоновича и мужичками, как была вытянулась и застыла. Федот и Еремей бестолково воззрились на барышню без чувств, и сознание того, что резать барина теперь не с руки медленно входил под их косматые шапки. Между ними и топором образовалось розово-полосатое препятствие с капором на голове.
— Батюшки, — охнул Ерема и снял шапку.
— Да ни, сейчас вскочат, — успокоил Федот.
Барышня действительно вскочила. Она поднялась с неловко по-девичьи занесенным над собой топором. Для Федота, несмотря на предчувствие, это было, как удар обухом по голове. Еремей, пребывая в оцепенении от нестерпимой белизны, наконец, опомнился, взвыл и бросился к обмякшему дружку.
Через минуту-другую Николай Антонович вязал отцово имущество мужицкими кушаками, а прекрасная Аделаида, склонившаяся над водой и поглощенная рыбалкой, как прежде радостно хлопала в ладоши и визжала во всю силу своей женской особы.
— Ну что же вы там возитесь, Николай Антонович. �дите же скорее рыбу ловить.


ЛУКОМОРЬЕ

Я бродил по пустынному берегу в поисках уединения. Что за моим желанием стояло, я представлял себе смутно. Мне казалось, что оно может быть связано с уходом от людей и полным растворением в окружающих скалах и море. Я часто рассказывал о своем желании близким. Близкие каждый раз с ужасом в глазах выслушивали и просили только об одном, что бы это ни было, пусть окружающие думают, что я загораю.
Я уже собирался повернуть назад, как увидел спрятавшуюся в камнях девицу. Немного подумав, я понял — лучшего места для уединения мне не найти. Обошел вокруг девушки. Не обнаружив ничего, отвлекающего от одиночества, скинул с плеча сумку и устроился на ближайшем пригодном для сидения месте. Выбранное девушкой место для моего одиночества мне понравилось. Впереди глубокое море, позади высокая скала. Я уже подумывал об еще одной своей идее — идее, не уступающей по своей навязчивости с попытками раствориться в море и камнях.
Девушка, поерзав под моим внимательным взглядом, неожиданно вскочила и, подпрыгивая, направилась к морю. Незнающему человеку ее поведение могло показаться странным. Какой смысл, спрашивается, направляясь к морю, подпрыгивать? Разгадка таилась в раскаленном каменном пласте под босыми ногами.
— Вы, случайно, не купаться идете? — окликнул я ее.
Девушка обернулась и явственно вздрогнула. Она меня заметила. Заметив меня, казалось, никто на свете не может удержаться от того, чтобы не вздрогнуть.
— А вы, случайно, не мимо проходите? — ответила она, замешкавшись и едва не поскользнувшись.
Глупый вопрос. Как я мог проходить мимо, когда уже несколько минут сидел на ее полотенце?
— Скажите, пожалуйста, купаться, это когда в воду целиком? — спросил я, развивая тему купания.
Девушка сдержанно улыбнулась. Она престала подпрыгивать и принялась балансировать.
Она зашла слишком далеко, на область каменной плиты, омываемой легкой волной, отчего ее поверхность стала скользкой ровно настолько, насколько минуту назад была раскаленной.
— Вы мидии ловить умеете? — неожиданно спросила она. — Мне нужно много мидий.
Это было похоже на условие разрешения быть с нею, условием, что я наловлю много мидий. Я понятия не имел, что такое мидии, а тем более, сколько мидий много, но не показал никакого вида.
Люда, а ее звали Людой, показала мне ракушку. Она нашла ее на берегу и, протянув руку, попросила меня внимательно ее рассмотреть. Я посмотрел. Надо сказать, что Люда была не одета. Ракушка в руках голой Люды требовала внимательного рассмотрения.
Я помог Люде упасть в море, затем без особого труда упал туда сам. Люда отвезла меня на место, где под водой водились ракушки с берега.
Подождав пока Люда наловит мидий и, выбравшись на берег, мы обнаружили человек восемь. Пятеро патлатых парней и три девушки. Люда радостно запрыгала к ним навстречу.
Парни схватили мои мидии и начали их рассовывать по пустым консервным банкам. Я сел неподалеку, упиваясь своим неудовольствием. На корточки передо мной уселась Люда.
— Ты хочешь сходить за кефиром для меня?
— А что мне за это будет? — наученный горьким опытом поинтересовался я.
Люда рассмеялась:
— Все что хочешь.
Я тут же подумал о сокровенном и внимательно оглядел Люду, потом подумал, что ради сокровенного придется тащиться в деревню, в магазин.
— Ну, даже не знаю, — осторожно начал я. — Видишь ли, у меня очень редкие, в смысле исполняемости, желания.
— То есть? — насторожилась Люда.
— Ну, например мне хочется, чтобы было как в первый раз, как много лет назад, когда я был маленьким.
— Ладно, — Люда, выпрямляясь, хлопнула меня по животу. — Придумаем что-нибудь.
Ей так хотелось кефира, что она совсем не думала о последствиях.
Я нехотя оделся и поплелся в деревню. Прошло не менее трех часов, прежде чем я вернулся. Солнце клонилось за гору. Тени стали длиннее, краски краснее. Парней и девиц не было. Сожрав все мидии и раздавив пару косяков, они благополучно свалили. Я и Люду не сразу заметил. Она спала, завернувшись в большое полотенце-лежанку. Разбудив, я поставил перед ее носом пакет с кефиром. Люда жадно бросилась на кефир, а я, раздевшись, приготовился ждать своей участи. Насытившись, Люда искупалась. Потом, наконец, угомонилась. Приблизилась.
— Ну, рассказывай, что ты удумал?
— Понимаешь, — начал я. — Я хочу, чтобы у меня было как в первый раз.
— Так, — испуганно произнесла Люда. — Не тяни, говори уже все.
— Ну, хорошо, действительно, чего тянуть, за кефиром я сходил, мидий наловил, так что деваться тебе некуда.
От не предвещающего ничего хорошего начала Люда покраснела, еще минута — и на глазах выступят слезы. Тянуть было нельзя. Нужно сказать все.
— Ты должна пережить нечто необычное.
В красных лучах заката было видно, как расширились глаза Люды.
— Я буду всю ночь говорить тебе о звездах. Звезды, они прекрасны, — начал я, не давая Люде время опомниться. — Посмотри на небо, правда, оно как океан? А звезды в нем словно маленькие фонарики на мачтовых кораблях, которые как бы неудержимо влекут в далекие путешествия. А через секунду, только взгляни, это словно чьи-то глаза, внимательно изучающие нас, а еще через мгновение — осколки чего-то большого и сверкающего.
Люда поежилась:
— Брр.
Подожди, не одевайся. У каждой звезды своя жизнь. Сначала они маленькие желтые карлики, но проходит немного времени, всего четыре-пять миллиардов лет и они превращаются в красных гигантов, а затем в белых карликов.
У каждой из них свой путь, есть холодные звезды, есть теплые, есть даже двойные, они сплетаются в причудливые созвездия, вот, взгляни — это Лебедь, видишь, как вытянул шею в своем стремительном полете, а этот, обрати внимание, как таращится, это — Персей. Звезды как люди, рождаются и умирают. У каждой смерти своя история, одни, отдавая миру свечение и тепло, забытые и заброшенные, тихо остывают, другие не выдерживают напряжения, взрываются, тогда на небе появляется сверхновая. Тогда рождается золото. Много золота. Но при условии наличия рядом другой звезды — донора горючего вещества. Без другой звезды звезда не взорвется, а остынет, как простой булыжник. Звезды как люди, не могут быть одиноки. В одиночестве они гаснут, даже ни разу не вспыхнув.
Люда, неподвижно уставившись в ночное море, подавлено молчала.
— У тебя именно так было в первый раз? — спросила она робко.
— Да, не перебивай.
Люда глубоко вздохнула. �з-за горы вылезла луна. Я взвизгнул от восторга.
— Смотри, смотри — растущая! — проверяется так, если буквой «с», то стареющая, если недоделанной «р», то растущая. Как нам повезло. Период обращения луны вокруг своей оси, знаешь, какой? Двадцать четыре часа.
Люда была на все согласна. Ей удалось натянуть на плечи мое махровое полотенце, и она была почти счастлива.
— Знаешь, почему?
Люда, не желая меня расстраивать, отрицательно покачала головой
— Правильно, не знаешь. Потому что Луна все время обращена к нам одной стороной, ее называют видимой. Совершая полный круг вокруг Земли за сутки — двадцать четыре часа, она полностью оборачивается вокруг своей оси. Давай я покажу. У тебя есть яблоко?
Люда, уткнувшись головой в колени, смотря себе под ноги, снова замотала головой.
— Хорошо, я вот на этом камешке покажу. Смотри: вот это Земля, а это Луна. Видишь, Луна, чтобы оставаться лицом к земле, вынуждена поворачиваться. Смотри, смотри. Здорово, да?
Люда кивнула. Кефир, судя по всему, доставался ей дорого. Я закинул камешек-луну в море.
— Это что. Знала бы ты, какие сложные траектории у других небесных тел. Взять те же звезды.
Мы сидели рядом, и я все рассказывал про звезды. Наконец, объекты захватывающего рассказа стали блекнуть. Вот уже и Лебедь и Персей едва различались на сиреневом, окантованном светлым, небе. Со всех сторон утрело.
— Мне пора, — сказала Люда, освобождаясь от полотенца.
— Ты еще придешь? — спросил я натягивающую шорты Люду.
Люда задумалась:
— А ты за кефиром сходишь?
Едва я скрипнул калиткой, ко мне со всех ног бросились близкие:
— Ну как? Растворился?
— Еще как, — сказал я, — и даже как в первый раз.


ВОЗВРАЩЕН�Е

Распахивается дверь. На пороге Коля. Люся испугана:
— Ой, как хорошо, что ты вернулся. Как съездил, как командировка? Ладно, об этом позже, сейчас вынеси мусор.
— Ты его отсортировала? — спрашивает строго Коля, пытается заглянуть за Люсю.
— Зачем? — заслоняя обзор Коле, удивляется Люся.
— Ты что, забыла, у нас теперь раздельный выброс мусора, во дворе четыре мусорных бака: для стекла, бумаги, пластмассы и металла. Нужно сепарировать. Не волнуйся, это быстро. Что тут у нас? — Открывает пакет. — Коньяк.
— Это так, случайно. — Люся смущена, пытается отнять бутылку.
— Ну и вкусы у людей, — не дает отнять бутылку Коля. — Это в стекло. Пачка сигарет. Я такие не курю. О, даже две пачки — это бумага, это сюда. Не стой, помогай. Мерло-Совиньон. Какого года? Прошлого. Я не пил, но мне по запаху кажется, что не очень — стекло. Дальше. Что тут у нас? Цветы? О, еще пахнут. Ничего себе. Куда же их, Люся? Может быть в бумагу? Хотя какая бумага? С другой стороны не железо. Пусть будет пластмасса. Так. Ну, это мелочи. Конфеты. Бумага, бумага. А это что? Люська, смотри, чего я нашел.
— О, боже, — всхлипывает Люся.
— Это же мой, — Коля смотрит на Люсю изумленно и в то же время укоризненно.
— Твой? Точно твой? Прости, перепутала. Сейчас, подожди. — Уходит на кухню.
Возвращается.
— А это? — показывает.
— А это нет, это не мой.
— Тогда — в железо.
— Ну, вроде все. Я пошел.
— Подожди, подожди. Ты ничего не хочешь мне сказать? Уходишь вот так вот.
— А что сказать? Коньяк дешевый. Вино плохое, а ты, Люська, — дура. Могла бы мужнины вещи и знать. — Уже приглушенно. — Кстати, как он? — кивает в сторону кухни.
— Кто, муж? А что ему будет, — пожимает плечами Люся. — Сидит на кухне. Завтра в командировку, там посмотрим.