ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ
EВГЕНИЯ ИЗВАРИНА
«... на соискание касаний уходит жизнь»
Евгения Изварина живет в Екатеринбурге, работает журналистом в газете Уральского отделения РАН «Наука Урала», а «для себя» — пишет стихи и рецензии, публиковалась в журналах «Знамя», «Новый мир», «Урал», «Север» и др., автор 5 книг стихов, с 2000 г. — член Союза писателей России.
От составителя.
Имея немалый опыт составления поэтических подборок, я убедился, что Евгения Изварина отличается редким в наши дни талантом — сочинять короткие и при этом очень яркие и выразительные стихи. И ей принадлежит своеобразный рекорд: более 30 стихотворений на полосе! Но главное то, что Евгения свято следует заповедям русской классической литературы: «Стих, как монету, чекань. / Строго, отчетливо, честно./ Правилу следуй упорно: / Чтобы словам было тесно, / Мыслям – просторно». А еще – чтобы было просторно чувствам и образам. А еще – мелодиям и краскам. А еще.... Впрочем, читайте сами!
Ян ТОРЧИНСКИЙ
* * *
Призрачные союзы
мнимостей дорогих…
Из музыки вьются узы
крепче любых других.
Об руку до погоста –
лучше, чем на руках…
Из музыки вьются гнёзда
в кронах и в облаках.
* * *
Так – записку держат под рукой,
до поры не помечая датой:
силы напоследок – никакой…
Жизни, от начала виноватой,
так однажды отпускают нить,
чтобы – потерять за облаками…
Так решают: быть, или не быть –
меж двумя спокойными глотками.
* * *
Посидим – и в путь.
Дверь полуоткрыта.
Улица по грудь
в снегопад зарыта.
Через полчаса
будет – по макушку,
если в небеса
приоткроем вьюшку
под отвесный свет
и согласный шорох
хлопьев и планет
в полотняных шторах.
* * *
крепки полотенца
а ноша легка
устами младенца
слова старика
судьбу не изменишь
не выпрямишь путь
скажи как умеешь
поймёт кто-нибудь
* * *
Зацветает по весне земля сырая:
где багульник – там и таволга, и мята…
Мы стоим в саду потерянного рая,
смерть неведома, а жизнь не виновата,
если – спим и видим, снов не выбирая,
и в любой из них, беспечный и мгновенный, –
тянет ветви сад потерянного рая:
неизменный,
незабвенный,
незатменный…
* * *
Памяти В.П. Скрипова
…и набрав высоту – замечали,
в лучезарный попав переплёт:
даже тесно прижавшись плечами,
эта жизнь – одиночный полёт,
где исправленного не исправить,
где один только выход и есть:
не надеясь на вечную память,
заступиться за личную честь.
* * *
ярость надежду соль
скорость обиду нож
кое-куда с собой
много не унесёшь
там говорят внутри
можно купить с лотка
спички и сухари
паспорт и облака
* * *
– Где ты? На выход весенний
кто тебе туфельки шьёт?
…Год уже рядом со всеми
умалишённый живёт,
рюмку на край подвигая,
о невозможном моля…
– С кем ты теперь, дорогая,
злая пропажа моя?..
* * *
Читаю Александра Ревича –
листаю фронтовой блокнот
неубиенного царевича,
призывника чистейших нот.
И звук не умаляет отзвука,
когда прощает времена…
Немного здесь осталось воздуха,
но ты, негромкая струна,
дыши закатным дымом розовым,
слабей – и всё-таки звени
небесным дискантом, отозванным
в распоряжение земли.
* * *
Луч её одинок.
Меч её безмятежен.
Лучший её челнок
засветло белоснежен –
издалека видать,
и не нужны гаданья:
вся она – благодать
необладанья.
* * *
…А шарманщика знало полгорода,
но какой-то он был не такой –
на шарманку приманивал голубя,
брал спокойно костлявой рукой,
закрывал ему глазки медовые
и за пазухой уносил…
А приманка – не хлеб, люди добрые,
просто – музыка что было сил.
* * *
В городскую листву залистана,
не последняя из пропаж,
не вина она и не истина,
не обязанность и не блажь.
Просто – опыт самовнушения,
сочетание двух слогов:
не искуснее искушения
и не громче твоих шагов.
…Только вытянуть эту песенку
и другие, что послабей, –
словно выстроить в небо лесенку
из ладоней и голубей.
* * *
Альков,
теневая впадина –
судьбу задевать судьбой.
Твой воздух тайком погладив,
не сладила я с собой.
Смирением да возвысится
история ни о чём,
пленительная бессмыслица –
плечо задевать плечом.
* * *
Если к самой воде подойдём,
утки будут – по правую.
…Половина пруда подо льдом,
а они ещё плавают,
чтобы мы, о заглавных долгах
вспоминая по случаю,
эту лень в золотых берегах,
эту темень плакучую
называли несчастной страной,
а любили – как первую…
И когда повернёмся спиной,
утки будут – по левую.
* * *
Ресницами и волосами
(не откажись!) –
на соискание касаний
уходит жизнь
за ветер, в трепетную затишь,
пластом – в поток…
И – не удержишь, не подхватишь
под локоток…
* * *
…ещё рыдает бесприданница,
ещё надежда велика
на то, что сердце не обманется,
не образумится, пока
над бездной правоты без радости
на шатком мостике стоим,
нечеловеческие слабости
прощаем ангелам своим…
* * *
За цветной пеленой, за гардиною,
золотой, как степная трава, –
заводите погромче родимую,
подберите попроще слова
на мелодию эту дворовую:
«Степь да степь, по бокам огоньки,
обнимает ямщик чернобровую,
не стряхнув рукавицу с руки.
Волки – рядом, и ей это нравится:
разорвут – как вино разольют…»
Свет мигает и звук прерывается
в том окне, где про это поют.
* * *
Тебе доверяю
и – не обернувшись, в дверях узнаю,
по самому краю
веду над забвением память мою.
Всему своё время,
а всё-таки выбор доверен двоим.
Легчайшее бремя –
в разлуке ребром оставаться твоим.
Ей-богу, легко ведь –
едва задевая поющую нить,
дышать – чтобы помнить,
лишиться дыхания – чтобы забыть…
* * *
Сети перебрать по узелку,
с ужасом свободу повязать…
Век тебя учили языку,
на котором нечего сказать.
Золотые бакены, огни,
сердце бьётся в облачную клеть –
век спустя, припоминает дни,
о которых нечего жалеть.
Ты идёшь на пристань за вином,
забывая лампу погасить.
…Лучшая погода под окном –
о которой некого спросить.
* * *
…переговоры в темноте,
когда проводишь по гортани
границу света,
тени,
ткани,
а дальше – в полной наготе
своих ладоней и чужих –
не разобрать, чему и радо –
живое зеркальце дрожит.
– Ровнее не дыши – не надо.
* * *
Шепотком – а тем не менее:
волны гомона и гула
незаметное затмение
вокруг пальца обернуло:
– Выручай меня,
встречай меня –
как пронизывает ветер
незаметного отчаянья!..
А никто и не заметил.
* * *
Эта нависающая слякоть,
эти тупиковые пути –
чтобы неба нам не переплакать,
поля невзначай не перейти.
Видишь, всё устроено толково,
алфавитом вложено в ладонь:
выпуклое поле Куликово
и заката вогнутый огонь.
* * *
Там, на сердце,
там, под сердцем.
там, в тумане,
в дорогом альбоме, в незнакомом доме,
как в романе – на желтеющей поляне,
всё равно что в Боговой ладони –
в лодочке, оставшейся без вёсел,
и уже неразличимой с пирса…
И не важно, кто кого не бросил,
там – очнёмся,
там – проснёмся,
там – простимся.
* * *
Не навсегда дожди отморосили.
Не навсегда трава сошла с тропы.
Без слов понятно, почему в России
заснеженные нежности скупы.
Без слов берут и за руку, и в долю,
без слов целуют – как снимают швы
то с родников, сокрытых под водою,
то со стихов, что людям не нужны.
* * *
ты моё изумление словно хожу
не всегда по земле если вижу нечасто
а вслепую и ощупью по рубежу
невозможно отречься нельзя повстречаться
для того и зима от зари до зари
чёрно-белые сны в разворованных гнёздах
я прошу в изумлении не вразуми
я ношу этот лёд как за пазухой воздух
* * *
Запах сена и халвы,
молока и кориандра.
Входят в комнату волхвы –
не секрет, кого им надо.
В тёмных веках – соль морей,
васильковые соцветья… –
покаяние царей
через два тысячелетья.
Через вены гончих псов,
заходящихся от лая,
в чистых чашах парусов
океан переплывают
голоса колоколов –
чтобы люди отмечали
поклонение волхвов
в полнолуние печали…
* * *
ты воспой восторженный соловей
что крылатой боли не снять рукой
что по доброй воле (но не своей)
ты такой
что уже не словом а серебром
напрямую выхлестало тебя
этот стыд не выстрадать всемером
даже если искренне и любя
это просто случай смертельный трюк
выводящий на люди дурака
верхолаза вбившего первый крюк
в облака
…Последнее,
чуть ниже пролети –
задело бы ладонь…
* * *
Как вьюжно было, или влажно,
как билось солнце о висок,
запомнишь, или нет, – не важно,
покуда голос твой высок,
насколько помню (или верю)…
Живёшь – единожды свою,
пока шаги твои за дверью
по боли в сердце узнаю.
* * *
На этот вечер (голубой
от шёпотов сорочьих)
оборони меня собой
от всех иных и прочих.
И попрощаемся едва –
окликни с поворота.
Тебе же это – трын-трава,
судьба, а не работа…
* * *
Ледяные иглы, стеклянный шум,
никакая связь… –
словно горожанин заходит в дождь,
от себя таясь;
словно там, в дожде, есть одно кафе –
на столах вода:
за один – садись, за другим –
она (не смотри туда).
Ты когда-то – был, а потом –
пропал, а теперь – жених.
Ледяные иглы впились в ладонь,
закури сквозь них. –
Кто стоит на водах,
увидит свет и убавит звук,
и она сама заберёт огонь у тебя из рук…
* * *
Господь ли в серебре причаливал к холму
давая прикурить неведомо кому
всё чтобы кто-то мог грустить невыносимо
и медленный дымок в долину относило
а он себе сидел поникнув головой
а мимо шли домой с работы полевой
похожие слова как в сумерках китайцы
и горька трава переплетала пальцы
* * *
когда отводим так и быть
глаза от тёмного угла
и просим жизнь повременить
как если бы она могла
когда она перестаёт
простые письма посылать
годится что-нибудь своё –
остатки голоса срывать
о тишину
о немоту
о жизни рваные края
приобнимая налету
как если бы она твоя
* * *
Из этих рук не тяжела
любая чаша.
…Коль жива –
кому-то более нужна,
кому-то более должна,
но забываю обо всех,
когда полжизни сгоряча
отдам (и отдаю) за смех
и плач у этого плеча.
* * *
О том, что есть на свете однолюбы
и на морях – пустые острова,
дрожат рябин искусанные губы:
слова на ветер – всё ещё слова.
Ты назовёшься другом и соседом,
захлопнется калитка в облаках.
…Но красных ягод россыпи под снегом
находят птицы – уж не знаю, как.