«ДА РАЗВЕ Ж Я ОБ ЭТОМ…»

Юрий М�КУЛ�Н

В декабре 2008 г. в далёком американском городе Сан-Хосе умер �лья Фридлиб. Было ему 74 года, и он был очень и очень болен. Господи, как же быстро мы привыкли к тому, что бывшие наши соотечественники разъехались по всему свету. Как легко мы к этому привыкли…
Я не был знаком с этим человеком лично, а просто как-то получил письмо по электронной почте, где незнакомый мне человек писал, что прочёл мои стихи и хотел бы предложить мне участвовать в Международном Альманахе поэзии, который он издаёт. А потом были письма от него, много писем и вот теперь, когда он умер, и уже, к сожалению, отключен сайт, на котором можно было прочесть все пятнадцать изданных им за время проживания в Америке альманахов, мне захотелось рассказать об этом человеке то, что знаю я.
Так бывает, мы перебрасываемся письмами, работаем, а потом кто-то замолкает и через какое-то время ты, вдруг начинаешь ощущать, что тебе этого человека, почему-то всё больше и больше не хватает. Он прожил почти семнадцать лет в Америке и за это время 15 лет выходили подготовленные им поэтические альманахи. Он мне писал, что собрал и отредактировал и 16-й альманах, но издать его он уже не успел.
Теперь, когда это состояние наступившего одиночества и тишины стало действительно труднопереносимым, я опять начал перечитывать его письма ко мне (свои, каюсь — по большей части не сохранил), начал искать в �нтернете информацию об этом человеке, его стихи… � вот только сейчас, спустя несколько месяцев после его смерти, я увидел его фотографию, прочёл подборки его стихов.
В отличие от него я писать начал поздно, лет этак в 46 и только после того, как абсолютно неожиданно для меня ушли из жизни мои хорошие знакомые. Это такое странное ощущение, когда после перерыва ты звонишь человеку на работу, а там отвечают, что он несколько месяцев назад умер, и плачут… Так страшно коротка человеческая жизнь, и так поздно иногда к нам приходит осознание её ценности. � вот опять всё это со мною повторилось.
Он писал мне: «…�звините за прерванную беседу: помех невпроворот. �з хороших помех — почти полностью собрал очередной сборник Альманаха. Мы не только существуем, но и живём. Есть то, что я называю «свежей кровью». Правда, некоторым приходится напоминать, так как мне удобнее материалы получать не в спешке, с возможностью «поиграть в футбол» с автором, если мне что-то не так. �з плохих помех — дырки в здоровье, обрастаю новыми болячками, хотя врачи удивляются, как я живу с прежними. �ногда бывает так нехорошо, что жить не хочется. А потом ничего, опять взбираюсь на острие ножа в ожидании падения на ту или эту сторону. Через пару недель мне будет 74. Когда ничего, то появляются планы — даже слетать в Питер, где я так и не был за эти почти 17 лет. Что-то своё пишется с трудом, темы приходят редко, хотя умение ещё есть. Я думал, что «Эпилогом» завершил своё творчество, но вот опять собралось стихов 15-20. Если доживу до своего 75-летия, возможно издам ещё одну книжку (уверен, последнюю в жизни). Назову «Post Scriptum». «Без планов жить нельзя на свете. Нет!» Чем я отличаюсь от Пушкина? Не люблю осень. Хотя у нас только 2 времени года: осень, плавно переходящая в весну, и лето. В данный момент + 23С. Уже прошёл первый дождь, очень нужный Калифорнии, но в этом отношении я не альтруист: не хочу — и всё…»
Я храню все его письма ко мне, ведь, во-первых, таких Людей как он в наше суетное и схваченное дельцами время почти не осталось, а, во-вторых, в этих своих письмах он пишет о себе, о своей жизни, поэзии и пишет интересно.
Мы ведь с вами, господа, очень странные люди, поскольку нам ничего и ни кого по большому счёту не жаль. Нам в России от предков наших кроме огромных просторов, полезных ископаемых, сказочной природы, достался такой воистину бесценный дар, имя которому — русский язык. А как же мы порой безбожно уродуем и себя, и наш язык.
�лья он ведь был право не обычный человек. Скажите, много ли вы знаете в своей жизни соратников по литературному цеху бескорыстно внимательных и доброжелательных к творчеству коллег? Многие ли в своей жизни по настоящему добросовестно работают на ту великую русскую литературу, коя не может жить без своего гениального по богатству и душевности языка.
Вы ведь, наверное, догадываетесь, или может быть, задумывались, что такой язык и такая великая литература как в России, ну, никак не могли появиться на пустом месте. Просто так, уж поверьте мне, ничего в жизни не бывает. �менно в языке, в литературе, песнях и музыке — живёт такая непонятная инстанция как душа народа, и, поверьте, все политические баталии, программы, лозунги, как правило, очень слабо соотносятся с сутью человека, поелику в значительной степени искусственны…
Язык и душа две совершенно неразрывные вещи, особенно когда носителем языка является такой светлый и цельный человек как �лья Фридлиб. Он был из той породы людей, которая где бы они ни жили, и какие бы испытания им не выпадали, всё равно пытаются сохранить в себе, в своих потомках и донести до читателей этот живой и божественный русский язык. Этот процесс начинался с первой волны эмиграции сразу после революции 1917-го года, это все продолжается и сейчас...
�лья, как мне казалось, немного по-детски гордился тем, что библиотека Конгресса США хранит экземпляры изданного им Альманаха, он радовался тому, что русскоязычные поэты из стольких стран продолжают присылать ему свои стихи, и особенно когда получал и читал новые сильные стихи.
Я как-то послал �лье фотографии, которые привёз мне сын с Соловков и получил неожиданное письмо — «…Конечно, эффект парадокса. Места отвратные, хотя и романтически неповторимые; история ужасная, кровавая; жизнь предельно убогая с общечеловеческой точки зрения. НО НАМ-ТО БЫЛО 24 года — 30 лет. Было интересно, работы — сверх ушей, и чисто медицинской, и хозяйственной, и социальной... Такое впечатление, что я в Кеми учился в Университете сразу на нескольких факультетах — совершенствовался в медицине, познавал финансирование, экономику, строительные основы, социальные проблемы, законы человеческого общения (да ещё с учётом, что главный врач был гораздо моложе некоторых своих подчинённых...). Читали, пели бардовские песни, следили за фильмами, были веселы, полны оптимизма. Только-только появились аудио-магнитофоны, телевизоров не было... Так что при всех разношёрстных трудностях, я благодарен Судьбе, которую сам и выбрал. Ещё раз спасибо за напоминание о юности».
Вот так из его письма я совершенно случайно узнал, что он шесть лет после окончания Университета проработал главным врачом маленькой больницы в посёлке, имя которому дали по преданию с лёгкой руки писцов царя Петра Первого, который диктовал сослать «К е… матери», а они записывали сокращённо — «Кемь».
Кто знает, почему он как бы между делом присылал мне и, наверняка, не только мне, видео-файлы европейских музеев, архитектурных памятников и т.д. � получалось, что мы вместе бродили там, слушали, смотрели и восхищались… � вы, знаете, как это бывает в жизни, пусть это и будет повторением давным-давно известных истин, но я заочно прикипел к �лье и всегда откровенно радовался, получая его письма и с удовольствием отправляя ему свои.
Человеку пишущему понятно, как важно свободное общение с коллегами по литературному цеху, пусть и виртуальные, совместные путешествия или впечатления от архитектуры великого Гауди, размышления перед картинами и скульптурой в крупнейших музеях мира, где тебе ещё до этого просто не довелось бывать…
А потом настало то раннее декабрьское утро, когда я получил письмо от знакомого, в котором было написано, что �лья умер.
Так странно, мне за пятьдесят и для меня эта потеря не была первой в жизни, но проходит время и я все, никак не перестану ждать писем от этого странного, теплого и светлого человека. Я бы хотел закончить это эссе о нём его же стихотворением.

ПАРТ�ТУРА
Пути лежат, как нотная строка.
Диезы и бемоли чёрных шпал.
Сначала будто шелест ветерка,
Потом стаккато переходит в шквал,
Басы перекрывает флейты свист,
Валторны, барабан, за ним — другой…
� вся земля — гигантский нотный лист,
�списанный талантливой рукой.