�СТОР�ОГРАФ�ЧЕСК�Й ФРОНТ КАРАБАХСКОГО КОНФЛ�КТА

Сергей МАРКЕДОНОВ — зав. отделом проблем межнациональных отношений �нститута политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Пятнадцать лет назад, 12 мая 1994 года завершился один из самых острых конфликтов на территории постсоветского пространства: нагорно-карабахский. В этот день противоборствующие стороны (включая и силы самообороны непризнанного Нагорного Карабаха) подписали Соглашение о бессрочном прекращении огня. За 15 лет переговоров было озвучено столько идей и предложений (начиная от пакетного и поэтапного плана урегулирования и заканчивая «обменом территориями), что для одного изложения сути этих проектов потребовалась бы не одна статья. Однако на сегодняшний день количество мирных инициатив не переросло в качество. Конфликт не решен, стороны придерживаются своей (диаметрально отличной от оппонента) философии. Для Азербайджана конфликт — это «оккупация исконных земель» армянским агрессором, а для Армении — это борьба карабахских армян за свое самоопределение.
В этой связи было бы чрезвычайно важно рассмотреть ту историческую аргументацию, которую привлекают стороны. Как справедливо замечает британский исследователь Чарльз Блэнди, «история действительно влияет на умы людей, их восприятие и отношения, которые в некоторых случаях укоренились в психологии нации или народа, передаваясь из поколения в поколение. Полагаю, что это должны понять представители Запада, где исторический аспект не так уж акцентирован».
Сегодня историки Армении и Азербайджана ведут друг с другом упорную борьбу за признание того, что Карабах принадлежал «нам» раньше, чем «им». Ереванский политолог Александр �скандарян, характеризуя новейшую армянскую историографию, использовал удачный термин «карабахизация». Впрочем, «карабахизация» — это черта и новейшей азербайджанской историографии. В закамуфлированном виде споры о том, кто был первым в Карабахе, активно велись, начиная с «хрущевской оттепели». В 1980-е гг. эти споры вылились на страницы газет и журналов (естественно, при финансовой и издательской поддержке официальных партийных и советских структур). Накануне XIX Всесоюзной партийной конференции Академия наук Армении издала брошюру «Нагорный Карабах: историческая справка», в которой с помощью событий прошлого доказывалась обоснованность армянских претензий на территорию НКАО. В качестве контрдовода азербайджанские историки Эльдар Намазов (будущий советник президента Гейдара Алиева) и Зардушт Ализаде подготовили свою брошюру, доказывающую, что Карабах — азербайджанская земля.
Проблема доказательства автохтонного проживания армян или азербайджанцев на спорной территории становится главной историографической проблемой новейших исследований. В качестве смежной темы можно обозначить определение «количественных параметров» армян и азербайджанцев, проживающих на карабахской земле. Вот как обосновывают претензии на Карабах азербайджанские авторы �льгар Маммадов и Тофик Мусаев: «По официальным российским данным 1810 года, то есть незадолго до присоединения к России, в Карабахском ханстве было до 12 тысяч семей, в том числе 9500 азербайджанских и лишь 2500 армянских. Далее авторы развивают свой тезис: «На самом деле, т.н. армянское население меликств состояло из христиан-монофизитов албан, которых намеренно или ошибочно называли армянами в силу их монофизитской веры».
Между тем обеими сторонами историографии допускается фундаментальная ошибка: конфликт новейшего времени искусственно удлиняется, распространяется на донационалистическую эпоху, когда аграрное в своем большинстве население Карабаха не мыслило в категориях национальной борьбы или национального освобождения, рассматривая себя в качестве подданных хана, слуг меликов и прочее. В XIX веке говорить об Армении или Азербайджане как о государственно-политических понятиях не представлялось возможным. Карабах, следовательно, не мог принадлежать ни тем, ни другим. Он принадлежал Карабахскому ханству, которое находилось в вассальной зависимости от Персии, а после русско-персидской кампании 1804-1813 гг. перешел к Российской империи. Гюлистанский договор 1813 года подтвердил переход «в собственность Российской империи ханств: Карабахского и Ганджинского, обращенного ныне в провинцию под названием Елисаветпольской». А Туркманчайский мир, завершивший вторую русско-персидскую войну (1826-1828 гг.), говорил о переходе к «Российской империи в совершенную собственность Ханства Эриванского по сию и по ту сторону Аракса, � Ханства Нахичеванского». Сразу хочу оговориться: приобретение Российской империей упомянутых выше ханства не означает, что автор считает необходимым их включение в состав современной РФ. Он также не думает, что вообще сегодня возможна какая-то реинтеграция бывшей империи или СССР. Как говорится, вообще из «другой оперы». Речь в данном случае о том, что распространять националистический конфликт на средневековую (донационалистическую) политическую культуру значит упрощать его понимание, создавать искусственные дилеммы, уводить разрешение современного противостояния в тупик. Ни Армении, ни Азербайджана как субъектов политического процесса в начале XIX столетия не существовало. А потому говорить о трехсотлетнем и двухсотлетнем конфликте между Арменией и Азербайджаном возможно лишь в политических целях, но не для выяснения исторической правды.
Только в процессе урбанизации Закавказья в армян и азербайджанцев (в начале ХХ века в Российской империи их называли кавказскими татарами или мусульманами) стал утверждаться дискурс национализма. Все это сопровождалось и формированием противопоставлений «мы-они», а также представлениями о «своей земле». Вот тогда и родилась «карабахская мечта». При этом процесс «национализации» не был одноактным явлением. Как пишет немецкий кавказовед Йорг Баберовски, в начале ХХ столетия «сама национальная концепция утвердилась лишь на территории кавказских городов. За городской чертой она переставала действовать. Основанная в 1905 г. в Елисаветполе (совр. Гянджа — С.М.) по образцу отрядов «Дашнакцутюн (армянская партия, созданная в 1897 г. — С.М.) мусульманская организация «Дифай» распалась в 1907 г., не оставив после себя никакого следа. � хотя ей удалось возбудить вражду крестьян к чужакам, однако это отталкивание от чужого не вызвало у крестьян желания объединиться в супрарегиональный союз кавказских тюрок, как ожидали городские националисты». В деревнях (и армянских, и тюркских) доминировало чувство локальной идентичности. Деревенские границы и были границами мира. Как пишет Йорг Баберовски, «представления о нациях как таковых у деревенских жителей не существовало. В окружении враждебного мира, весьма далекого от органов государственной власти, крестьяне осознавали себя как члены рода, клана или религиозной общины».
В городах же прогресс национализма был намного сильнее. Это показали, в частности, трагические события февраля 1905 года в Баку, и история первой независимости Армении и Азербайджана в 1918-1920 гг. В период существования независимого азербайджанского государства — АДР (1918-1920 гг.) — его власти вели перманентную борьбу за установление юрисдикции над Карабахом. Однако территория Карабаха была признана спорной Лигой наций и Парижской мирной конференцией (январь 1919 — январь 1920 г.). Кстати сказать, Лига наций отклонила заявки о приеме в свои ряды и Азербайджана, и Армении. В 1921 году за лидеров АДР их работу по «собиранию земель» выполнили российские большевики. Впрочем, за дашнаков большевики решили «вопрос с Зангезуром», а за грузинских меньшевиков — проблемы Абхазии. Этнополитическая модель советского Азербайджана предопределила и последующие межэтнические проблемы, и конфликты в этой республике в период борьбы за независимость.
Как пишет Томас де Ваал, «всякий раз, когда в СССР наступала оттепель или в политической жизни страны начинались перемены — например, в 1945, 1965 и 1977 годах, — армяне направляли в Москву письма и петиции, требуя воссоединить Нагорный Карабах с Советской Арменией. Это было показателем того, как думали армяне и как функционировал Советский Союз: они никогда не обращались за решением проблемы в Баку, столицу Азербайджана. С наступлением горбачевской перестройки и гласности они вновь активизировали свои усилия».
Между тем обвинять в этой связи только одних армян или одних азербайджанцев (за их нежелание решить вопрос миром) было бы заведомым примитивизмом. Если, что и обвинять, так это этнический национализм в его крайних проявлениях. Сегодня армянская и азербайджанская историография, базируясь на идеях конфликта, создали свои «картины мира». Эти «картины» стали основой для государственной идеологии двух кавказских государств. В Армении и в Азербайджане появились свои траурные и праздничные даты. Но, как справедливо отмечает профессор Джорджтаунского университета Майкл Смит, «ни одна резня не совершалась изолированно. На каждый март 1918 года приходится сентябрь 1918-го. На каждую Ходжалы приходится Сумгаит. На каждый Чёрный январь 19-20-го приходится не менее «чёрный» январь 13-14-го. В ходе официальных азербайджанских поминовений об этом стараются забыть, также как и в ходе аналогичных армянских поминовений, поскольку вспоминать об этом — значит подорвать моральный авторитет собственной нации». Таким образом, следует признать непростую истину. � армяне, и азербайджанцы не раз в новейший (националистический) период своей истории выступали и как жертвы, и как насильники, и как благородные люди (сколько случаев спасения представителей «чужаков» зафиксировано и среди азербайджанцев, и среди армян). � только комплексное понимание этой проблемы, отказ от фильмов с купюрами (когда видится только насилие над «своими» и напрочь отрицаются собственные погромы и убийства) способно продвинуть поиск мира в неспокойном регионе постсоветского пространства.
Было бы, по крайней мере, наивно считать, что сегодняшняя историография в Армении и в Азербайджане преодолеет «карабахизацию», откажется от национализма как современной версии «принципа партийности» исторической науки. Однако переосмысление прошлого с иных позиций (не примордиалистских) в свою очередь помогло бы поиску «коридора возможностей» для компромиссов. Сегодня историкам двух государств следовало бы отказаться от определенной доли историографического некрофильства, когда сегодняшнее население и сегодняшние проблемы пребывают в заложниках у далекой истории. Современная политика не может строиться ради мертвых (даже если они — герои и заслуженные люди). Она должна основываться на сегодняшних реалиях и перспективах. В любом случае обе конфликтующие стороны должны понять, что «окончательной победы» или «возвращения к золотому веку» не будет.