НАСТОЯЩ�Й МУЖЧ�НА, С ЧЕРТАМ�, ПР�СУЩ�М� МАЛЬЧ�ШКЕ

Памяти Яна Торчинского

Только вчера я получил по почте последний выпуск литературной газеты «Наша Флорида» и, как всегда предвкушая удовольствие, первым делом открыл опубликованный там новый смешной рассказ Яна Торчинского — писателя, поэта, ведущего поэтической рубрики «Обзора», моего товарища и наставника: «В настоящем мужчине всю жизнь должны проявляться черты, присущие мальчишке, так сказать, синдром Тома Сойера»…
� вдруг сегодня утром — страшный звонок... Ян от нас ушел. � нет слов, и нет слез... Как рано. Как горько. Как несправедливо.
Что мы можем теперь? Опубликовать этот рассказ Яна Торчинского для наших читателей и... посмеяться шуткам замечательного мастера, умницы, прекрасного, тонкого человека. Он же хотел, чтобы люди читали его рассказы и смеялись. Так что может быть лучше для памяти большого писателя? Настоящего мужчины, с чертами, присущими мальчишке...
Семен Каминский, newproza@gmail.com


Ян ТОРЧ�НСК�Й

ОЗОРНЫЕ �СТОР��
из непридуманных сюжетов

Я когда-то читал или слышал, что в настоящем мужчине всю жизнь должны проявляться черты, присущие мальчишке, так сказать, синдром Тома Сойера.
Не мне судить, отвечаю ли я столь высокому званию, да и вообще — что значит «настоящий мужчина» в нашем насквозь эмансипированном мире. Но то, что я по сей день периодически испытываю неодолимую тягу к озорству, могу подтвердить под присягой.
� хотя характер озорства, его содержание и формы со временем меняются, но приятное послевкусие каждый раз возникает и сохраняется надолго, будто, оказавшись по своей воле в центре трагикомических перипетий, молодеешь на много лет.
А впрочем, судите сами.

ЗНАЧОК
Однажды, заскочив, уж не помню, зачем, в концертно-танцевальный павильон «Юность», где по воскресеньям собирались коллекционеры киевского Левобережья, я подошел к раскладкам фоляристов.
Там, среди бесчисленных значков различных форм, рисунков и расцветок, мое внимание привлекли академические ромбы: на вишневой и темно-синей эмали бронзовые профили Маркса и Ленина.
— Это что — Высшая партийная школа? — спросил я хозяина значков, прыщавого парня с круглыми очками на носу.
— Нет, Вечерний университет марксизма-ленинизма.
— � почем они?
— Эти десять, а те пятнадцать: вишневая эмаль реже встречается.
— С ума сошел! За это барахло?
— А сколько дашь?
— А нисколько. На фиг они мне сдались…
— Тогда проваливай и не морочь голову.
Прыщавый парень был, в сущности, прав, и я последовал его совету. Однако задумался: а почему у меня нет значка? Я добросовестно отучился в таком университете два года (не по своей воле, конечно) и окончил там философский факультет на все пятерки. �, между прочим, никогда не жалел о потерянном времени. Всякая наука есть благо и приносит пользу, если есть желание его получить. Дело не в том, чему нас учили (коню понятно — чему!), а то, что учили хорошо и, главное, системно, а это всегда продуктивнее дилетантских наскоков. � впоследствии, при подготовке к кандидатскому экзамену по философии, я имел явное преимущество перед своими товарищами по несчастью.
Когда нам вручали удостоверения об окончании университета, то сказали, что пока никаких значков нет, а теперь, оказывается, уже есть. Значит, появились. А я его честно заработал, и, как говорила одна моя весьма близкая знакомая: «Мое должно быть при мне!» Носить я его, конечно, не буду, пусть лежит в коробочке с прочими не надеваемыми регалиями, но порядок должен быть во всем. Выпил проявитель — выпей и закрепитель, чтобы довести процесс до конца.
В такой ситуации проще всего было бы позвонить в дирекцию местного университета и выяснить, где я могу получить причитающийся ромб, но здесь во мне проснулось то самое, с чего я начал свой рассказ. � я написал письмо в «Правду». Начал, как положено, с дифирамба в адрес киевского университета, далее сообщил, что полученные глубокие знания в области марксистско-ленинской философии помогают мне в повседневной научно-исследовательской и педагогической деятельности, и поэтому я хочу с гордостью носить соответствующий академический знак, который, ко всему, должен пропагандировать важность идеологического просвещения вообще и в стенах вечерних университетов марксизма-ленинизма, в частности. А потому прошу помочь мне в приобретении искомого. Подписался полным титулом: заведующий лабораторией, кандидат наук, доцент, старший научный сотрудник, «�зобретатель СССР», только что «старший лейтенант запаса» упустил. �, разумеется, адрес, телефон домашний и рабочий. А как же: мы в своем праве, нам скрывать нечего!
Прошло месяца два, как вдруг меня позвали к телефону.
— Товарищ Этингер �лья Маркович? — раздался незнакомый голос, четко скандирующий каждый слог. — С вами говорит Вилен Владимирович Карасев, старший инструктор горкома партии. Прошу прийти ко мне завтра, в 9 часов, кабинет 203, по вашему вопросу.
— Какому вопросу? Я ничего у вас не спрашивал. Объясните, пожалуйста, в чем дело.
— Мы по телефону объяснений не даем, — последовал строгий ответ. — Жду вас в назначенное время. Вы член партии? Нет? Пропуск будет выписан. До свидания.
Я задумался: идти или нет? Какого черта я там забыл? Но разбирало любопытство: что им от меня нужно? К тому же, если я этой конторе понадобился, то сопротивление бесполезно. Ладно, увидим, что за фрукт такой — инструктор Карасев.
Назавтра я очутился в средних размеров, стандартно обставленном кабинете. Карасев, плотный мужик лет тридцати пяти, с густой шевелюрой над сократовским лбом, вежливо поднялся мне навстречу. Он был одет в безукоризненный двубортный костюм черного цвета и белоснежную сорочку. Мне стало неловко за свой легкомысленный вид: пестрая тенниска и мятые вельветовые брюки. Так ведь лето, июль, температура за тридцать, асфальт плавится! А он молодец, мой Вилен Владимирович, вот что значит большевистская стойкость и понимание значительности своей миссии. Поэтому он в черном костюме, торжественный, как солдат на параде, и не замечает бытовых неудобств. Впрочем, в кабинете стояла приятная прохлада, наверное, в горкоме кондиционеры работали неплохо.
— Здравствуйте, товарищ Этингер! Садитесь. Меня уполномочили поговорить с вами по поводу вашего письма в газету «Правда», поскольку именно я курирую киевский ВУМЛ…
� тут я заметил на его столе листок, исписанный моим корявым почерком, а рядом сопроводительное письмо на бланке главной в стране орденоносной газеты с многочисленными резолюциями и пришпиленными «фишками». О, Господи, вот в чем дело, а я, болван, себе голову ломал!
— Прежде всего, товарищ Этингер, должен сообщить, что у наших товарищей и у меня лично сложилось мнение, что вас отличает глубокий и правильный подход к вопросам идеологического воспитания трудящихся. Я бы сказал, партийный подход. Даже странно, почему вы не в партии.
Я испугался, а вдруг он скажет: «От имени горкома рекомендую вам вступить в партию. Ваша первичка и райком будут поставлены в известность». Сейчас, правда, интеллигентов принимают неохотно, а евреев и подавно, но кто знает, какие ветры могут подуть из Кремля и дома на Старой площади. Вдруг сам генсек, чтобы доказать Западу, что у нас нет антисемитизма и получить взамен хлеб по дешевке, даст распоряжение: «�з страны не выпускать, а принимать в КПСС поголовно»? Вполне возможный ход. В свое время я дважды открутился от такой чести, но если мне сделают такое предложение здесь, в идеологической твердыне столицы, то … не знаю, не знаю, как на духу говорю. К тому же я хорошо помнил злоключения своего приятеля �горя Стебленко. Его в партию тянули, а он мямлил: «Не созрел, не достоин, не чувствую себя подготовленным…» А на провокационный вопрос: «А быть завлабом достоин?», скромно и уклончиво отвечал, мол, не мне судить об этом. От него, в конце концов, отцепились, а когда пришла пора переизбираться на занимаемую должность, ему в характеристике все, им ранее сказанное, повторили слово в слово, хотя и отметили развитое чувство самокритики. � пришлось �горю другую работу искать. Ну, кажется, влип я, доигрался, как пацан!
— Однако, товарищ Этингер, должен вас огорчить…
Ой, слава Богу, вроде бы пронесло! Чем же собирается огорчить меня товарищ Карасев?
— Так вот, к сожалению, академических знаков об окончании ВУМЛов нет.
— Как это «нет», если я их своими глазами видел? Зайдите в воскресенье в павильон «Юность» и убедитесь.
— Это не официальные академические знаки, — начал терпеливо разъяснять инструктор, словно с ребенком или с недоразвитым разговаривал. — Это плоды чьей-то неапробированной, скорее всего, незаконной деятельности. Фабрикуют самоделки где-то подпольным образом. А официально, повторяю, их нет. Видите ли, я обзвонил вот по этому списку около сотни дирекций университетов, практически охватил всю европейскую часть Союза и кое-что в Сибири и на Дальнем Востоке и получил однозначный ответ: «Нету их, не существуют!» У меня, поверите ли, аж телефонный аппарат перегрелся, хе-хе-хе…
Я почувствовал прилив бешенства. Это надо же, да сколько он времени потратил, сколько денег на междугородние звонки пережёг, и ради чего — какого-то идиотского письма в газету. Да что у него более важных дел нет?! � вдруг я понял: вот именно, нет у него более важных дел! А может, у него вообще никаких дел нет, и только благодаря мне, он нашел хоть какое-то занятие, чтобы не сдуреть от безделья и скуки. � радостно сидел, высунув от усердия язык, и часами набирал номер за номером на своем импортном индивидуальном телефоне с кнопочками. �менно, на индивидуальном, в столь высоких учреждениях других не бывает. А у нас в институте — два телефона на этаж, да еще десяток параллельных, незаконно установленных. Сам директор, член-корр. Академии Наук, лично решает, в каких комнатах аппаратам быть. Да если хотите знать, мы из-за этой самой телефонной недостаточности чуть сына не потеряли. Мальчик сидел дома с бабушкой по случаю карантина в детском саду. Вдруг у него начались страшные боли в животе. Бабушка растерялась, начала звонить жене на работу. А там начальник отдела предупредил: «Никаких личных разговоров по служебному телефону в рабочее время!» � на все просьбы: «Позовите, пожалуйста, Эллу Борисовну Этингер», отвечал: «Позвоните между часом и двумя» — и бросал трубку. К счастью, один звонок прозвучал, когда его на месте не было. Жена сразу же вызвала «Скорую помощь» и побежала домой. Позже мы от врачей узнали, что ребенка спасло чудо: еще несколько минут проволочки — и гарантированный перитонит с непредсказуемыми последствиями.
Хотел я этому начальнику морду набить, но, оклемавшись малость, понял, что и он по-своему прав: к нему ежеминутно звонят из Госплана, Госстроя, Министерства и от многочисленных заказчиков. А телефон один. А наши люди культурно пользоваться телефоном в рабочее время не умеют, так чтобы: «Да, да, нет. Я тебе вечером позвоню или давай встретимся в 6 часов возле кино…» � все. Где там! У иной, дорвавшейся до аппарата барышни можно отнять трубку, лишь воспользовавшись приемами карате или самбо.
А этот инструктор часами названивает, пальчиком в кнопки тычет и беды не знает. Ах, ты ж, паразит, сука двубортная! Сейчас ты у меня за все получишь!
� прицельно глядя в его сократовский лоб, я произнес каменным голосом:
— Товарищ Карасев, я не удовлетворен полученными от вас разъяснениями. Более того, я замечаю признаки формализма при решении ответственного идеологического вопроса.
С него сразу слетело благодушие.
— Вы что себе позволяете? Забыли, что находитесь в горкоме партии?
— Я нахожусь в одном из кабинетов Киевского городского комитета компартии Украины, — перебил я его. — Не нужно путать себя с горкомом. � повторяю: я озабочен проявленной безынициативностью и беспринципным благодушием, чтобы не сказать больше. Я усматриваю в этом опасную недооценку идеологической работы в системе вечерних университетов марксизма-ленинизма.
— Я же вам определенно сказал, что во всей стране…
— Не о стране речь, а о киевском университете, который, по вашим же словам, вы курируете. Допустим, вы в чем-то правы, хотя я не уверен в этом. Все равно, почему вы не поставили вопрос о выпуске академических знаков? � почему вас не насторожило, что кто-то незаконно штампует их, компрометируя, вы понимаете, что? А использование партийной символики в неблаговидных целях — это как? А вы сохраняете марафонское спокойствие! Такое отношение, знаете ли, чревато!
— Но как вы не понимаете…
— Ах, это я, оказывается, не понимаю! А кто говорил, что меня отличает партийный подход к проблеме? Словом, я буду писать о содержании нашего разговора в ЦК республики и Союза.
Лицо Карасева начало приобретать цвет его накрахмаленной рубашки. Как всякий демагог, он был бессилен против встречной, более квалифицированной демагогии. А где было ему, номенклатурному недоноску, тягаться со мной, понаторевшему не только в квазинаучных спорах об эффективности социалистической экономики, но и закаленному в многочисленных баталиях в Госплане СССР, где я, пускаясь во все тяжкие и применяя невообразимые софизмы, выбивал для своей республики газ и мазут!
Карасеву стало страшно. Разумеется, он боялся не меня, кто я такой, и кто будет заниматься в ЦК моими из пальца высосанными проблемами? Но если моя информация попадет к подыскивающему теплое местечко для своего дружка, брата или свата, то лучше и придумать невозможно — и все, сгорел мой Вилен Владимирович, как швед под Полтавой! Вышибут его из горкомовского кондиционированного кабинета с кнопочным телефоном да еще и выговор прилепят за недооценку чего-то там… А дальше что ему делать? Куда пойти, куда податься? Работать по специальности прикажете? А какая у него специальность? Он давно забыл, что у него в дипломе написано, а может, и не знал никогда. Эх, верно сказано: нет правды на земле, но правды нет и выше, даже в ЦК и в Политбюро ее не найти! А тут еще я, материализованный источник его будущих, вполне возможных бед, сижу, нога за ногу, и бесстыдно разглядываю инструктора. «Ах, ты ж, жидовская морда!» В глазах Вилена Карасева светились ненависть и откровенный фашизм. Я четко видел, как его черный пиджак пересекла портупея, просунутая под единственный погон, на воротнике появились петлицы с параллельными молниями, а на рукаве — красная повязка, где в белом круге чернела скрюченная свастика. � еще чувствовалось, что он хочет задать вопрос: «Что же ты наделал, Адольф, фюрер долбанный? Почему не завершил обещанное, не извел под корень иудино племя? Вот и верь обещаниям вождей… А я по твоей милости должен объясняться с каким-то �льей Марковичем, претензии его идиотские выслушивать. Это честно? Это справедливо?» Но задавать такой вопрос было некому, и инструктор горкома нашел в себе силы улыбнуться.
— Мне кажется, товарищ Этингер, что вы, э-э-э…, неправомерно напрягаете обстановку. В чем-то вы, безусловно, правы, и я благодарен вам за активность и принципиальность. Но, согласитесь, у меня не было времени довести это непростое дело до конца. Поэтому я вас ознакомил, так сказать, с предварительными результатами. А в дальнейшем я намерен обзвонить регионы Зауралья, Сибири и Средней Азии… Обещаю информировать вас о всех новостях. � не надо писать в ЦК, отвлекать товарищей от их судьбоносной работы…
Он хотел еще что-то, но я снова перебил его:
— Отметьте пропуск.
Вдруг мне до боли в правом плечевом суставе захотелось заорать: «Хайль Гитлер!» Было очень интересно, как он ответит мне. Но я, к счастью, сумел задушить эту мысль в зародыше, забрал пропуск и вышел из кабинета, не попрощавшись.

ОБЪЯВЛЕН�Е
А вторая озорная история чуть не кончилась для меня плачевно. � она тоже началась с письма. Вернее, письмо появилось позже, а вначале я наткнулся в какой-то московской газете на объявление-рекламу: «Научно-консультационный центр "Диана" приглашает всех, кто хочет найти спутника или спутницу жизни. У нас работают высококвалифицированные специалисты: психологи, психоаналитики, социологи, врачи, педагоги — кандидаты и доктора наук. Мы используем научно обоснованные методы поиска и формирования пар. Десятки и сотни одиноких людей нашли с нашей помощью свое счастье. Полная гарантия анонимности, успеха и т.д.» Объявление, как объявление, ничего особенного. Делают люди свой маленький бизнес, пользуются доверчивостью простаков и возможностями набирающей темпы перестройки. Пытаются, так сказать, присвоить себе функции Господа Бога, поскольку браки совершаются на небесах. А может, они решились выступить в качестве божьих посредников, используя научно обоснованные методы поиска. Какие, какие методы? Научно обоснованные?
Вот за эти самые методы и зацепилось мое внимание. Многие годы научной деятельности выработали во мне повышенное любопытство ко всему непонятному. Ну, в самом деле, какие могут быть научно обоснованные методы в столь деликатном деле, как поиск жены или мужа? Вы, например, знаете, по какой методике выбирали себе пару? Нет? Ну, вот и я не знаю, почему решил: «Это она и есть!» и почувствовал непреодолимое желание жениться, не то, чтобы встречаться, целоваться, обниматься и все такое, а именно жениться, именно на ней, и попер, и попер, как танк, как носорог, как невменяемый. А потом много лет хмелел при одной мысли, что добился своего, да и сейчас, кажется, хмелею. Может, это чувство опьянения и выручало, потому что вначале все было против нас. Ни кола, ни двора… Мои родители категорически воспротивились, были у них свои резоны: «Это ты нам назло решил свою независимость доказать. Ну, и доказывай, только на помощь и жилплощадь нашу не рассчитывай». А у жены отец на фронте погиб, мать — бухгалтер. Ее возможности — сами понимаете. � начали мы с того, что залезли по горло в долги, чтобы кооперативную квартиру построить. А у меня — 130, у жены — 100. Не очень-то разгонишься. Как крутились — представить невозможно. � ничего, выдержали, вылезли, выплыли. Зажили своим домом, весело было! Мы телевизор и магнитофон купили раньше, чем зимние пальто. К чему это я? Просто так — приятно вспомнить.
А в какой-то там «Диане», видите ли, научно обоснованные способы. Слушайте, ведь с этим любопытно ознакомиться. � еще задним числом проверить правильность моего много лет назад сделанного выбора: подвела меня ненаучная интуиция или нет. Да и просто с профессиональной точки зрения интересно. � сделать это несложно: нужно отправить им конверт с марками и собственным адресом. Я сделал все ими требуемое и вскоре совершенно забыл о «Диане» и про все, с ней связанное. А сам уехал в командировку дней на семь-восемь.
Вернувшись домой, я обнаружил на прикроватной тумбочке объемистый конверт с маленьким стертым штампиком «Диана» в углу. Ага, значит, из того самого консультационного центра. Молодцы, редкая оперативность, а, скорее всего, у них с клиентами не густо. Ну, посмотрим.
Так, во-первых, письмо: «Дорогой друг! Спасибо за интерес, проявленный к нам. Пожалуйста, заполните прилагаемые анкеты согласно инструкции и верните их нам, приложив квитанцию перевода на столько-то рублей…» — дальше я не читал. А что еще? Ага, цветные буклеты с изображением счастливых новобрачных в подвенечном наряде, а еще фотографии одиноких мужчин и женщин разных возрастов, комплекции и степени одетости… Чувствовалось, что богиня охоты Диана уже вывела этих людей на верный след. Здесь же букетики, веночки, ангелочки, целующиеся голубки, навеки преданные лебеди и тисненная золотом надпись: «Поторопись, они ждут тебя!» Господи, какая галантерейная пошлость! А вот самое главное, из-за чего я весь этот сыр-бор затеял: анкета на пятьдесят с чем-то вопросов. Вначале все о личности клиента (пол, возраст, рост, вес, волосы, зубы, размер одежды, обуви, головных уборов, перчаток и так далее — очень обстоятельный словесный портрет!). Потом информация, так сказать, о внутреннем мире человека (например, любите ли вы: поэзию, прозу, театр, оперу, оперетту, балет, музыку классическую, легкую, современную, спорт — футбол, хоккей, бокс, тяжелую атлетику, гимнастику…, туризм и многое другое, и каждую позицию следовало оценить по пятибалльной системе: «очень люблю» — 5, «люблю» — 4, «равнодушен» — 3, «не люблю» — 2, «не выношу» — 1. Ну, и так далее, включая вопросы пикантного характера…
В общем, неожиданного мало. Хотя кое-что меня заинтересовало. Некоторые вопросы в неявной форме дублировали друг друга, и это позволяло ловить клиента на неискренности, вольной или невольной лжи, своего рода — обратная связь. Любопытный прием, можно будет использовать в дальнейшем. А гарантии — глупости, конечно, рекламный треп. Кто может такие гарантии дать? Мало ли случаев, когда распадались самые благополучные семьи.
� вдруг я почувствовал, что за моей спиной кто-то стоит. Я обернулся, так и есть: в комнату незаметно вошла жена и стоит неподвижно, сощурив глаза. По многолетнему опыту я знал, что такой прищур ничего хорошего не сулит. А за спиной моей благоверной маячит организатор и вдохновитель всех ее побед — теща (надо же, примчалась с Никольской Борщаговки к нам на Водопарк — не иначе, как по специальному вызову!) и мечет молнии, гневная, как эринния, требующая немедленной мести и расправы.
Смотрю на них — ну, ничего не понимаю. Я же только час, как приехал, их и дома-то не было, только-только успел дорожную сумку разобрать и трофеи командировочные гордо на стол выложил: чай цейлонский, колбасу сырокопченую, две баночки икры… и вроде еще ничем проштрафиться не успел, и на тебе, совсем нелюбезная встреча. Да что стряслось-то? Ни тебе здрасьте, ни тебе спасибо за чай и колбасу! Однако молчу: кто в такой ситуации заговорит, уже наполовину проиграл. Только широко улыбаюсь и руки растопыриваю, выражая радость встречи. Несколько минут играем в молчанку. Первой не выдерживает жена:
— Ты что задумал на старости лет? Хоть бы детей постыдился!
— Да что я задумал? Можешь толком объяснить? Чай, что ли, не того сорта купил?
— Он еще паясничает! Будто сам не знает! А кто с брачной конторой шашни завел?
� только сейчас я вспомнил, что конверт моего письма был вскрыт. Заинтересовавшись содержанием, я не обратил на это внимания. Ну, вскрыт и вскрыт, большое дело, наверное, клапан по дороге отклеился, кто-то в «Диане» лизнул его недостаточно интенсивно…
Дело в том, что в нашей семье я завел неукоснительный порядок: почту вскрывает только тот, кому она адресована. Даже, когда дети подросли и начали получать письма, никто из взрослых к ним прикоснуться не смел. Потому что каждый человек должен чувствовать уважение к своей личности, а уж маленькие человечки тем более. А какое уважение, если их интимная жизнь под посторонним контролем, пусть даже родительским. Мои женщины пробовали затеять бунт на палубе:
— Значит, что — мы не будем знать, о чем нашим детям пишут?
— Да, — отвечал я, — не будем. Захотят, сами поделятся, а нет — их дело. Переживем. У нас в стране тайна переписки гарантируется конституцией. Не дай Бог, узнаю, что в нашей семье конституция нарушается! Я такой антисоветчины ни от кого не потерплю.
Словом, настоял на своем. А уж мои письма были вообще под тройным табу. Но произошел непредусмотренный сбой, или, говоря по-научному, «отказ», который может случиться в любой сверхнадежной и дуракоупорной системе.
Я, как вы помните, был в командировке, когда из «Дианы» пришло это письмо. Жена, увидев, адрес на конверте, написанный моим почерком, решила, что у меня возникла необходимость срочно связаться с ней, может, забыл взять с собой что-то важное или ей следует куда-то позвонить или что-то сделать. А если письмо адресовано все же не ей, и инициалы на конверте стоят мои — так я второпях перепутал. Вроде, все логично, но в женской логике всегда есть хоть маленький прокол: если у меня возникла такая срочность, почему я не воспользовался телефоном или телеграфом? Ну, что там считаться, родные люди, не первые встречные. А, в общем, ничего страшного, Сейчас все выяснится.
Я даже рассмеялся с облегчением. Слава Богу, ничего страшного. А потом уж я разберусь, кто ей глупости разные в ушки нашептал.
— � это все? Чтобы большего горя не было. Однако же фантазия у тебя! Неужели не поняла, что я в научных целях, чтобы их методику понять…
— Мама, посмотри на этого Эйнштейна! А это, конечно, твои ассистентки или подопытные крысы? — Она подбежала ко мне и швырнула на пол буклеты с портретами по-разному одетых красоток, жаждущих семейного счастья. — «Поторопись, они ждут тебя!» Давай, торопись, не теряй времени! � главное, все тайком, по секрету… перед фактом меня решил поставить! Спасибо и до свидания, да? А я, как последняя дура, всю жизнь, всю жизнь…
Здесь я предоставляю всем желающим возможность продолжить и завершить этот диалог согласно своему вкусу и опыту.
Единственная просьба: разрабатывая самые кровавые версии, пожалуйста, учтите, что я жив и, как говорят врачи, практически здоров, и жена, слава Богу, тоже, и что скоро мы будем отмечать тридцать пятую годовщину совместной жизни.
А все же, ох, как непросто быть Томом Сойером в наши почтенные годы!