АМЕР�КАНЦЕВ БОЛЬШЕ ВОЛНУЕТ ЭКОНОМ�КА, ЧЕМ БЕЗОПАСНОСТЬ

Конгрессмен Майк Коффман (Mike Coffman) окончил Колорадский университет в 1979 году, служил в резерве армии и в войсках морской пехоты США, где находился в ранге офицера-пехотинца до 1983 года. Успешный бизнесмен и руководитель коммерческих предприятий. Был избран в Законодательную ассамблею Колорадо в 1988 и 1990 годах. Вскоре после переизбрания в 1990 году, Коффман пошел служить в армию во время Первой войны в Персидском Заливе.

В 1994 году после возвращения из �рака он служил в Сенате штата, а затем был назначен Главным казначеем Колорадо. Коффман подал в отставку с поста казначея в 2005 году, чтобы вновь вернуться к активной военной службe в �раке. Майк Коффман был советником независимой избирательной комиссии �рака и содействовал соблюдению избирательных прав иракских граждан на выборах. Он также помог создать временную систему местного самоуправления в долине Западного Евфрата. В 2006 году Коффман вернулся в Колорадо, где возобновил работу штатного казначея и был избран на должность Главного секретаря Колорадо. В 2008 году Коффман был избран в Палату представителей США. Он является членом двух комитетов Палаты представителей — по делам вооруженных сил и по природным ресурсам. Конгрессмен Майк Коффман ответил на вопросы «Голоса Америки».

Сэм Бендетт: Конгрессмен Коффман, над чем вы работали в вашем избирательном округе в августе?

Майк Коффман: Сейчас главной темой сейчас является здравоохранение. Возникает вопрос: какой должна быть роль правительства в охране здоровья населения? Должно ли правительство играть более активную роль? Мы провели ряд встреч с избирателями и люди выразили свою озабоченность по поводу так называемого «общественного варианта» — контролируемого правительством плана медицинского страхования, о чем сейчас идут дебаты в Конгрессе.

С.Б.: Некоторые из таких встреч с избирателями были освещены в средствах массовой информации — в основном споры, доводы и «переходы на личности» с членами Конгресса. А какие у вас были собрания — более сдержанные или тоже очень эмоциональные?

М.К.: У нас эти встречи были более ровные. Растет недовольство американских избирателей тем, что происходит в Вашингтоне. Я сказал своим избирателям с самого начала, что мы объективно pacсмотрим предложение демократов об «общественном варианте». Затем я высказал своё мнение об этом законопроекте. Мои избиратели должны были сообщать о своей позиции по данному вопросу в преддверии наших встреч, чтобы наши митинги не переходили на крик, как это наглядно показали по телевизору не один раз. Таким образом, мы обсудили много мнений «за» и «против» — этот процесс дал людям возможность и высказаться, и выслушать противоположное мнение в цивильной обстановке.

С.Б.: В Советском Союзe у каждого человека был доступ к бесплатному медицинскому обслуживанию. Теперь россиянам за точно такое лечение и даже за медикаменты в больницах зачастую приходится доплачивать из своего кармана. Как вы думаете, не происходит ли сближение концепций здравоохранения в США и России?

МК: Важно понять, что мы находимся «в середине», когда речь идет о медицинской помощи. В США есть гарантия доступа к медицинской помощи, но у нас нет гарантии медицинской страховки. Есть ряд программ — в штате Колорадо и по всей стране — для лечения за счет налогоплательщиков людей, не имеющих медицинской страховки, с учетом их платежеспособности. В штате Колорадо, где проживает более 5 млн. человек, работает 180 общественных клиник, которые помогают более 400 тыс. больным. Проблема в Америке заключается в том, что здравоохранение может быть очень дорогим, особенно если ваш работодатель не предоставляет медицинскую страховку. Когда люди в таких обстоятельствах вынуждены планировать свой бюджет, многие предпочитают не иметь медицинскую страховку, если у них не хватает на это денег. Если человек здоров, то это оправданно. Однако в случае крупных непредвиденных медицинских расходов может возникнуть угроза банкротства.
Существует также опасение, что качество нашего здравоохранения понизится, если мы дадим возможность правительству играть более весомую роль в обеспечении медицинского обслуживания. Мы как раз обсуждали это на наших встречах с избирателями. Сейчас Америка лидирует в медицинских инновациях и технологии, но если правительство полностью берет на себя ответственность за систему здравоохранения, то предпринимательская энергия, которая даёт нам столь много изобретений и идей, может иссякнуть.

С.Б.: Так что же, по-вашему, является наилучшим решением для Соединенных Штатов?

М.К.: Мы имеем значительную «страховую сеть» — у нас есть программа Medicare для пожилых людей, Medicaid для малоимущих и инвалидов, и у нас есть программа медицинского страхования для детей. Я считаю важным, чтобы у всех был доступ к медицинской помощи, и я думаю, что правительство здесь играет очень важную роль. В то же время те, кто в состоянии приобрести медицинскую страховку, должны сами решать, нужна она им или нет. Мы как раз об этом и говорили на встречах с избирателями, и все согласны, что мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы охватить медицинским страхованием как можно больше американцев.

С.Б.: Теперь — о другом. Как вы оцениваете роль США в Афганистане, и какими должны быть последующие шаги Америки в этой стране?

МК: Что касается нашей роли в Афганистане, то я испытываю некоторое разочарование. Президент Джордж Буш признал, что США подверглись нападению со стороны «Аль-Каиды», которой «Талибан» дал убежище в Афганистане, и что обе группировки были естественными врагами Северного альянса (Объединённый исламский фронт спасения Афганистана — прим. автора). Мы обеспечили авиационное, материально-техническое и консультативное содействие Северному альянсу без крупного сосредоточения американских войск в стране, и альянс выиграл. Мы тогда должны были им сказать, что они теперь отвечают за страну, и пока они разделяют стратегические интересы Америки, мы поддержим их — и, кстати, они должны двигаться в направлении демократии и прав человека.
Вместо этого, я думаю, мы навязали им политический процесс, который дал им правительство, которое хотели иметь именно мы, а не они. Это правительство на основе парламентской формы правления, похоже, сегодня, не способно обеспечить соблюдение законности в стране. Но мы там сейчас, мы взяли на себя обязательство, и мы должны выполнить его. Не существует явного военного решения проблем в Афганистане – пока мы можем надеяться, что удастся установить достаточный уровень безопасности, который позволил бы развиться политическому процессу и создать правительство Афганистана, которое народ будет считать легитимным. Я был недавно в Афганистане, и я говорил с президентом Карзаем. Я спросил его: «Можете ли вы вести переговоры с более умеренными элементами движения «Талибан», которые не связаны с «Аль-Каидой»? � он сказал: «Конечно». Полагаю, в конце концов, что нужно политическое урегулирование, но, откровенно говоря, я не думаю, что оно будет достигнуто без роли афганского центрального правительства. Я думаю, что если США считают, что мы можем победить там военным путем — без политических уступок, — то мы будем там очень долго и не достигнем результатов.

С.Б.: Вы затронули очень важный вопрос, и я хотел бы отметить, что на протяжении восьми лет Советский Союз поддерживал афганского правительство, которое большая часть населения не считала легитимным. Это правительство рухнуло через три года после вывода советских войск. Советский Союз не просто поддерживал это правительство в военном отношении, но и пытался способствовать экономическому росту в Афганистане. Сейчас Соединенные Штаты столкнулись с аналогичными проблемами. Как вы думаете, США достаточно хорошо усвоили уроки советского присутствия в Афганистане?

М.К.: Я думаю что да. Мы также имели опыт работы в �раке, и мы имели значительный опыт в самом Афганистане, и, конечно же, мы учли опыт Советского Союза и чрезвычайно сложные задачи того времени. Некоторые американцы уже говорят: «Хватит», но администрация президента Обамы поддерживает наше присутствие в регионе. Вопрос стоит о том, что президент собирается предпринять, какие необходимы ресурсы, чтобы создать стабильность в государстве и условия для развития политического процесса.
Вопрос также и в другом — мы можем «буксовать» в Афганистане, постепенно увеличивая численность войск, пока не наберём достаточно силы, которая создаст определенный уровень безопасности. А что будет до того? Мы будем нести большие потери и расходовать ресурсы? Ведь в �раке у нас 160 тысяч войск, и мы только недавно стали стабилизировать ситуацию там, а в Афганистане мы планируем не более 60 тысяч солдат. Я надеюсь, что политическое урегулирование может быть достигнуто, и оно должно включить в себя различные политические структуры, которые признают роль слабого центрального правительства и, возможно, племенной структуры Афганистана. Ссылаясь на опыт Советского Союза, Соединенным Штатам явно нужно искать различные решения проблем, и я думаю, что американцы приходят к осознанию того, что это будет жесткая и долгая борьба.

С.Б.: Что вы можете сказать по поводу технологических новшеств, которые позволили Америке вести войну с гораздо меньшими потерями в живой силе, чем СССР в 1980-ые годы? Для СССР главной технологической инновацией был боевой вертолет Ми-24, который потом оказался уязвимым для противовоздушной системы «Стингер». Теперь у США беспилотные летательные аппараты — технология, где США явно лидирую, и которая успешно используется против «Талибана». Как вы думаете, это уже другая война, или большинство из основных концепций ведения боя в Афганистане остались те же?

М.К.: Я думаю, что технология действительно изменяет динамику войны, поскольку афганская местность неимоверно трудная, и силы талибов могут очень эффективно использовать её против наших войск. Нам помогает то, что наши беспилотные летательные аппараты могут поражать цели с необыкновенной точностью. Ещё большой плюс в этой войне — это использование высокоточных боеприпасов, которые сокращают число жертв среди гражданского населения.

С.Б.: Что бы вы могли сказать о роли Америки в �раке, учитывая, что многие в мире выступали против вторжения США в эту страну?

М.К.: �рак уже утверждает свою независимость, и Соединенные Штаты полностью понимают, что иногда мы не согласны с решениями Багдада, но мы признаем тот факт, что они являются суверенной страной, способной принимать собственные решения. � я думаю, конечно, что существует много возможностей для россиян в �раке — они (иракцы) используют много оборудования из бывшего Советского Союза. Оно менее сложное, чем наше, а в некоторых случаях, даже более прочное...

С.Б.: Вы говорите о военной технике?

М.К.: Да, и это, вероятно, создает определенные возможности, но я думаю, что иракский народ будет открыт к диалогу с другими странами, и я не вижу, что они уж очень тяготеют к Соединенным Штатам.

С.Б.: В отличие от Соединенных Штатов, российский политический истеблишмент не очень привлекает отставных военнослужащих. В Америке приветствуется военный опыт кандидатов, которые баллотируются на выборные должности на местном, государственном или федеральном уровнях. Можете ли вы рассказать нам, как ваш военный опыт помог сформировать вашу политическую карьеру?

М.К.: Конечно. Это хорошо, что военные могут голосовать, но помимо этого существуют ограничения на их участия в политике, и я думаю, очень важно, чтобы военные на службе были вне политического процесса. Однако после выхода в отставку — я сейчас работаю в Комитете по делам вооруженных сил — военный опыт чрезвычайно важен, особенно когда мы обсуждаем такие вопросы, как �рак и Афганистан. Я служил на Ближнем Востоке и в �раке. В отсутствие информации о регионе, которую я могу предоставить, принимаемые законодателями решения не учтут полный ракурс проблем, связанных с ведением военных действий. Наличие графы о военной службе в послужном списке политиков вносит очень важный аспект в процесс принятия решений.

С.Б.: Как вы думаете, будет ли увеличиваться набор в политику вышедших в отставку военных? В 2006 году демократы проделали большую работу по вербовке бывших военных, чтобы успешно выступить против республиканцев, особенно по вопросам обороны и национальной безопасности.

М.К.: К сожалению, нет. 2006 год был особенно большим годом для такого рода вербовки из-за отношения американцев к �раку. Тогда было много разочарования в наших действиях в �раке. Таким образом, демократы привлекли тех, кто служил в �раке. Это было их очень важным политическим преимуществом, особенно против республиканцев, которые не служили в армии. Но сейчас национальная безопасность не является вопросом номер один, несмотря на Афганистан, несмотря на незавершенную военную кампанию в �раке. Сейчас основным вопросом явно является экономика и рецессия. Поэтому теперь для кандидата важно продемонстрировать реальное понимание экономических принципов. Я думаю, сейчас больше всего избиратели думают об экономической безопасности, и в гораздо меньшей степени — о национальной безопасности, а поэтому, к сожалению, я считаю, что будет меньше кандидатов с военным опытом.

С.Б.: Ваше пожелание нашим читателям?

М.К.: Сейчас мировая экономика находится в довольно сложном положении, и мы все переживает трудные времена. Я полностью понимаю, что в России сейчас гораздо тяжелее простым людям, но это большая страна, она богата ресурсами, и я могу понять искушение вернуться к «старому и знакомому» времени. Однако я думаю, для того, чтобы Россия в полной мере реализовала свой потенциал как процветающая и сильная страна, ей необходимо сосредоточить внимание на свободе и, в частности, на развитии рыночной экономики.

Сэм БЕНДЕТТ, voanews