«ПОЭЗИЯ — НЕ СУММА СТРОК, А ВЫСШИЙ ПИЛОТАЖ ЭМОЦИЙ»
Людмила НЕКРАСОВСКАЯ
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ:
Людмила Некрасовская родилась в городе Бендеры, в настоящее время живет в Днепропетровске. Член правления Конгресса Литераторов Украины. Почетный гражданин искусства (2007, Мадрид), лауреат литературных премий: Золотое перо Руси (2008), имени Михаила Матусовского (2006), имени Михаила Светлова (2008), имени Леонида Вышеславского (2004, 2005, 2006, 2007, 2008), лауреат международного фестиваля «Славянские традиции 2009», лауреат более 25-ти международных и всеукраинских поэтических фестивалей и конкурсов 2004-2008 гг. Автор 8 поэтических сборников. Печаталась в литературных журналах, антологиях и альманахах Украины, России, США, Испании, Израиля.
Семён Каминский
newproza@gmail.com
ПОВЕРИШЬ ЛИ
Поверишь ли, приснилось мне однажды
(И ты как хочешь это назови):
Страна, своих не любящая граждан,
На паперти молила о любви.
Бомжихою к церковному подножью –
Нетрезвая, уставшая от драк,
Заискивая перед молодежью –
Приволоклась выпрашивать пятак.
Рассказывала, что была красивой,
Свободною и гордою была,
Историей – ворованною ксивой –
Оправдывала прошлые дела.
Не извинялась, матерясь безбожно,
Срамным лукавством оскверняя храм,
Ощупывала взглядом осторожно
И снова о любви твердила нам,
О том, что – мать, к тому же – героиня.
Да вот беда: опоры в детях нет.
И повторяла всуе Божье имя,
Протягивая руку для монет.
Выпрашивала чувства, словно милость,
Прикидывала, что доход немал.
И громко и неискренне молилась
О тех, кто жалость медью отсыпал.
ВСЕ РЕЖЕ – ЛЮБИМЫЕ ЛИЦА
Все реже – любимые лица.
И я заклинаю: «Держись,
Душа – перелетная птица,
На миг залетевшая в жизнь:
Наполнить любовью котомку,
Почувствовать в этом добро,
Успеть обронить для потомков
На долгую память перо,
Приметить крутую дорожку
И, не постигая конца,
Расклевывать времени крошки
На щедрой ладони Творца».
ЛОМБАРД ЛЮБВИ
То, что дорого мне, называлось: любовь.
Я сегодня ее заложила в ломбард.
Средь старинных гравюр, бриллиантов и карт
Она смотрится скромно в фольге голубой.
А оценщик – пузатый, картавый, рябой –
Говорит мне с издевкой: «Скажите, мадам,
Разве это товар? Разве он ходовой?
Я Вам больше десятки, поймите, не дам».
«Как десятка?!» А впрочем уже все равно.
«Говорите десятка всего? Ну и пусть.
Сколько в маркете стоит сегодня вино?
А дешевле? О, Господи, и не напьюсь!»
Я червонец замызганный прячу в карман
И квитанцию мятую рядом кладу,
Понимая отчетливо: самообман,
Я повторно сюда никогда не приду.
Где-то там, на углу, звуки скрипки горчат.
И у ног музыканта – открытый футляр.
Я десятку бросаю ему сгоряча –
Безответной любви обжигающий дар.
ЕВА
Да, мой милый Адам, я – всего лишь ребро.
Но оно, согласись, мой кумир,
От нежданной беды прикрывает нутро,
Защищая твой внутренний мир.
Я слегка любопытна, но те же черты
Ты в характере встретишь своем.
Я впитала душой мудрость мира, а ты
Мирозданье постигнешь умом.
Убедись: на Земле притяжения нить
Всеми силами не разорвать.
Мне достаточно чар, чтоб тебя соблазнить –
А способен ли ты устоять?
От любовных непросто избавиться пут,
Постарайся понять и принять:
Я – ребро, близ которого крылья растут
У того, кто способен летать.
ПОЙДУ БРОДИТЬ ПО НЕБУ БОСИКОМ
Пойду бродить по небу босиком.
Кузнечиками звезды из-под ног
Выпрыгивают. С лунным молоком
Большую крынку август приберег
И угощает. Пью. А по губам
Веселых капель зачастил пунктир.
Мне хочется еще один стакан.
Но молоко пролилось в спящий мир,
Оставив ярко-желтые следы
На листьях кленов. Августу смешно,
Он завтра дождь пригонит: без воды
Не отстираешь пятен все равно.
И месяц подливает молока,
Указывая мне на окоем:
Там тучи, нагулявшиеся днем,
Почесывают черные бока.
А время робко слушает цикад.
Так много их вокруг, что ночь поет.
Жаль, ноги утомленные гудят,
Предупреждая осени приход.
ПОСТАРЕВШИЙ ФЕВРАЛЬ В ПОЛУШУБКЕ, ПОДШИТОМ МЕТЕЛЬЮ
Постаревший февраль в полушубке, подшитом метелью,
Подпоясанный ветром, сегодня особо суров
Потому, что командует месяцев зимних артелью,
Набивающей снегом большие мешки облаков.
Работенка на редкость ответственна, тяжеловата.
А февраль, как начальник, придирчив, серьезен и строг.
То проверит, легка ли снежинок лежалая вата,
То лучи золотые заправит в небесный челнок.
Он смертельно боится того, что изменится мода,
Устареет продукция, станет артель не нужна.
И напомнят ему про одышку, про силы и годы,
И отправят на отдых, поскольку наступит весна.
Февралю невдомек то, что мода опять возвратится.
Кто-то вспомнит былое и снова ему позвонит,
Рассказав, что давно перебои со снегом в столице.
Пусть тряхнет стариной, устраняя в стране дефицит.
И забыв про обиды, но помня о важности дела,
Полушубок достав, и проверив, цела ли метель,
Он вприпрыжку помчит, молодея душою и телом,
Насыпать облака, по пути собирая артель.
Я ТЕБЯ ПРИДУМАЛА, КАК СКАЗКУ
Я тебя придумала, как сказку.
А потом искала наяву
Глаз твоих лукавую окраску,
Добрых слов шутливую канву,
Губ и рук настойчивую нежность,
Голоса густую теплоту...
Землю обойду, весь мир изъезжу,
А тебя, мой сказочный, найду!
Вот он – ты. Такой, как я искала,
С трепетом душевного огня.
Что ж не сочинила я сначала
Главное: чтоб ты любил меня?
УМИРАТЬ НЕ СТРАШНО. УВЕРЯЮ.
Умирать не страшно. Уверяю.
А вчера почувствовала я,
Что куда больней, когда стреляют
По тебе давнишние друзья,
По пятам шагавшие вначале,
Словно ожидали благодать,
А потом стыдливо промолчали,
Побоявшись ложью ложь назвать.
И теперь, как душу не лечите,
А итог банален и знаком:
Горблюсь я, как старенький учитель,
Преданный своим учеником,
Тем, кому изменчивая слава
Через годы будет по плечу.
Выстрел слева, следом выстрел справа
Я, по старой дружбе, всем прощу.
В ПРОГОРЕВШЕЙ ДУШЕ ОСТЫВАЕТ ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ
В прогоревшей душе остывает желание быть.
А сердечный пожар заливает прогорклая морось.
Стали краски безрадостны, словно поникшая сыть,
Да и звуки охрипли, как низкий простуженный голос.
Бесполезно искать в этом пепле остатки любви.
Только преданный пес прижимается тепленьким тельцем.
Но напрасно он ждет. Я тебе не скажу: «Позови»,
Хоть не знаю, куда в этом мире идти погорельцам.
КАК БОЛЬНО БЬЕМ МЫ ТЕХ, КТО НАМ ВСЕГО РОДНЕЙ
Как больно бьем мы тех, кто нам всего родней,
От глупости своей их не оберегая,
А время, подобрав ошибки прежних дней,
У дорогих могил нас памятью стегает.
И горько, что нельзя поворотить назад
Туда, где мир пророс нежнейшими словами,
Где тает вкус обид и согревает взгляд,
Умеющий прощать содеянное нами.
ГЕТМАН
Литва, Россия, Польша, хан Гирей –
И земли Украины в вечном плаче.
Соседям не по нраву дух казачий,
Который извести хотят скорей.
Но этой ночью, гетман, твой черед,
Ведь не сложней, чем на Сечи рубиться,
Понять: лишь православная столица
От поруганья веру сбережет.
И невозможно прекратить борьбу,
Когда душа корежится от боли.
А не отнимет ли Россия воли
За право разделить ее судьбу?
Устала от сомнений голова,
Приемля неспеленутой свободу,
Раздумывая, чем помочь народу,
Пока в руке резвится булава.
Ворочается гетман и не спит,
Прислушивается к дыханью сына.
А за окном притихла Украина,
И время, цепью звякая, дрожит...
НАМ ОПЯТЬ ПОДАРИЛИ СОСУД С ЗОЛОТИСТОЮ ГРУСТЬЮ
Нам опять подарили сосуд с золотистою грустью.
Вы наполните ею хрусталь своих душ до краев.
Плещет осень, смешав мегаполисы и захолустья,
Оставляя нам горькое счастье опавших стихов.
Обнаженные ветви вальяжны средь золота кленов.
И уже к завершению движется начатый год.
Лишь душа остается, как прежде, такой же зеленой
Молодой и колючей, как елка у старых ворот.
ГОЙЯ
Этот бал Сатаны с загнивающей рыжей гвоздикой,
Громко воют коты, как металлом по краю стекла.
И толпа, что вокруг, безобразна, пестра, многолика.
И гогочет, юродствуя, ночь раскалив добела.
И раздавлены звезды. И я по осколкам – душою
Сквозь кровавый, нелепый, отчаянный времени бег.
Подарите мне кисти. И я полотно небольшое,
Написав, озаглавлю: «Капричос. Сегодняшний век».
КЛАВИША БЕЛАЯ, КЛАВИША ЧЕРНАЯ
Клавиша белая, клавиша черная.
Звуков волнующих бешенный вихрь.
Жизнь отзвучала мелодией вздорною
И безнадежно запуталась в них.
Клавиша белая, клавиша черная.
Строит судьба гармонический ряд,
Только вплетает в аккорды минорные
Все диссонансные звуки подряд.
Мыслей и чувств благозвучное крошево
Сетью морщинок легло возле глаз.
Вот бы собрать все, что было хорошего,
И наиграть, как шопеновский вальс.
Клавиша черная, клавиша белая.
И интермеццо летит из-под рук.
Что же ты, жизнь, как душа оробелая,
На alla breve* сбиваешься вдруг.
* Alla breve – укороченный (итал.) музыкальный размер 2/2
А МАСТЕР ПЛАКАЛ ПЕРЕД МАРГАРИТОЙ
А Мастер плакал перед Маргаритой,
Рассказывая ей про род людской,
Про то, что правда временем сокрыта,
А он устал и хочет на покой.
Припомнил, как роман писал когда-то,
Как прост и безыскусен был сюжет
С пленительною пластикой заката,
Легко перетекавшего в рассвет,
И тем одним из вечного народа,
Пытавшимся постичь своим умом
Идею безграничности свободы,
Когда о небо стукаешься лбом,
И совместимость честности и власти,
И тот неугасимый интерес
К вопросу: «Как добиться в жизни счастья?», –
Хоть счастье – не итог, а сам процесс
Длиною в жизнь – лишь крошечную точку
На смерти, как оси координат.
Но плакал Мастер, поджигая строчку,
Хоть рукописи, верил, не горят.
В ТЕТРАДЯХ ОСЕНИ ДОЖДИ
В тетрадях осени дожди
Линуют полосы косые.
С кленовых скомканных листов
Стекает золото чернил.
Слова сплетаются в стихи
Чарующие, колдовские.
Всю эту осень, как сонет,
Наверно кто-то сочинил.
А в нем начало и итог,
Как путь проложенный без лоций,
Как поиск смысла бытия
И таинства ночной тиши.
Поэзия – не сумма строк,
А высший пилотаж эмоций,
Способных мир воспламенить
Накалом собственной души.
Секунды жизни коротки,
Но бесконечна цепь гармоний.
И быть Поэтом на Земле –
Всегда особенная честь.
И нам судьба свои стихи
Вписала линией в ладони,
Чтоб мы ее черновики
Смогли когда-нибудь прочесть.
В тетрадях осени дожди...
СЫГРАТЬ!
Сыграть! Да так, чтоб зал рукоплескал!
Цветы в корзинах, шоколад, букеты,
Улыбки, крики «Браво!», вспышки света
И пенного шампанского бокал.
Потом в уборной протереть лицо,
Салфеткой промокнуть остатки грима,
Одеться, не спеша, и выйти в зиму,
В колючий снег, на скользкое крыльцо.
Поймать такси, доехать, а потом,
Ключи нащупав в темноте кармана,
Войти и сесть на краешек дивана.
И только после расстегнуть пальто.
И, приготовив вазу для цветов,
Усталым взглядом обвести квартиру.
И знать, что любят все мужчины мира.
А лучше бы один. Весь мир – ничто.
МАГДАЛИНА
Ты говорил, что есть любовь иная:
Высокая и чистая вполне.
И та любовь, какую я не знаю,
Под твой рассказ стучалась в сердце мне.
Ты говорил о вере и о Боге,
Но вспомнила я, прошлое кляня,
Как ты один у старой синагоги
Среди толпы вступился за меня.
И с этих пор мне ежедневно снится,
Что и в веках не избегу молвы.
Но для тебя я только ученица
Не самая хорошая, увы.
А вот сегодня снилось мне иное.
Как горько исполняется мечта:
Я назовусь на миг твоей женою,
Чтоб разрешили снять тебя с креста.
МНЕ ОСТАЛОСЬ НЕДОЛГО
Мне осталось недолго. Я скоро умру от любви.
Это нежность в душе переходит в прощальную фазу.
Доктор был удивлен уплотнением чувства в крови.
Он с таким проявленьем еще не встречался ни разу.
Ты – лекарство мое, что действительно может помочь.
Принимать ежедневно, пожизненно, внутрь и наружно…
Но напрасно с рецептом по городу мечется ночь,
Ведь аптеки закрыты, а все остальное – не нужно.
ЗАЖГИ ФОНАРЬ, ДУША
Зажги фонарь, душа, смотря в чужие лица,
Пытаясь отделить в них истину от лжи.
Зажги фонарь, душа, чтоб впредь не заблудиться,
Чтоб с трудного пути не сбили миражи.
Зажги фонарь, душа, когда сжигает совесть,
Внутри и вне тебя все обратив в золу.
Зажги фонарь, душа, когда, сомненьем полнясь,
В сто двадцать первый раз читаешь каббалу.
Ты не слепая, нет, хоть каждый шаг на ощупь,
И знаешь наизусть учебник и словарь.
Зажги фонарь, душа, хотя не станет проще.
Но в мире будет свет. Так зажигай фонарь.
БЕСКОНЕЧНАЯ ЛЕСТНИЦА В НЕБО
Бесконечная лестница в небо все выше и выше.
Кто идет впереди, те не видят меня. И не слышат
Отстающие все, будто я одинока на свете.
Лишь ступени, ступени, ступени и стонущий ветер.
Мне нельзя на пути оступиться и остановиться
Потому, что у всех, кто догонит, суровые лица.
И, быть может, осудят меня не конкретно, а в общем,
Да того и гляди, не заметят и просто затопчут.
А у тех, кто рванулся вперед, ощущаю насмешку.
Я за ними спешу неустанно, стараясь не мешкать,
Но для них навсегда остаюсь только младшей сестрою.
Никогда не узнать им, чего я воистину стою.
Крепко зубы сцепив, поднимаюсь, не ведая лени.
Что меня ожидает? Ступени, ступени, ступени...
ВИДНО, СКОРО ОСЕНЬ
Видно, скоро осень: разлетелись дети,
Постарел внезапно онемевший дом.
Все теперь иначе выглядит на свете:
Предстоит ребятам жить своим умом.
А гнездовье комнат синей грустью дышит,
Стала бесконечной ожиданья нить.
Может быть, приедут? Может быть, напишут?
Может, не забудут завтра позвонить?
Листопад вопросов закружился лихо,
Только гулко бьется в стены тишина.
И молчат подолгу аист с аистихой,
Часто на дорогу глядя из окна.
ЭТОТ ГОРОД ПЕЧАЛЬНЫЙ И ЮНЫЙ
Этот город печальный и юный
С рыжиной одуванчиков первых
То ласкает души моей струны,
То, сорвавшись, играет на нервах.
Он стихи сочиняет к рассвету,
Строки улиц сплетая хореем.
Он сегодня проснулся поэтом
И бузит. Я его пожалею.
Знаешь, город, и я, как немая,
Слово в рифму ищу всю неделю.
Потому-то твои понимаю
Фонари, что глаза проглядели.
Все приемлю: и ритмы, и строки,
Многоточьями площади эти.
А поэты всегда одиноки
Среди многих поэтов на свете.
НЕИСТРЕБИМО ЗЛО
Неистребимо зло. И нету осознанья,
Что можно жить, другим не причиняя мук.
Но миллионы лет, борясь за выживанье,
Мы пилим под собой небезопасный сук,
Хоть сердцем и умом принять необходимо:
Нам некуда сбегать, как в море с корабля,
Все долгие века мы – граждане единой
Безумнейшей страны с названием Земля,
Где кирха и мечеть, костел и синагога,
Пришпилив к облакам молитву за крыло,
Корнями от земли растут руками к Богу,
Как будто в небесах рассыпано добро.
БОГ — СТАРЕНЬКИЙ СТОРОЖ В НЕБЕСНОМ САДУ
Бог – старенький сторож в небесном саду –
Гремел колотушкой, покрикивал грозно,
Он август созревший задел на ходу.
Как яблоки, сверху посыпались звезды
В упругую нежность махровой травы
Прозрачное утро едва наступило.
Уставшее за ночь, бледнело светило,
Еще не успев преклонить головы.
А я, обжигаясь прохладной росой,
Небесный ранет собирала в корзину:
Друзьям пригодится в суровую зиму.
Вы пили когда-нибудь чай со звездой?
ВСЕОБЩИЙ ВИРУС НЕТЕРПИМОСТИ
(Л. Улицкой)
Всеобщий вирус нетерпимости
Гноил людское существо.
А мы стеснялись, как судимости,
Происхожденья своего,
Меняя имена, фамилии,
Забыв культуру прежних дней,
Ту, что веками накопили, и
Мир нам не смог простить корней,
Того, что мы, себя предавшие,
На всех делили Божий глас
С не любящими, не признавшими,
Не понимающими нас.
ГУСТО КРОВЬЮ ПРОПИТАНО ВРЕМЯ
Густо кровью пропитано время на сивой реке,
Резкий воздух насыщен горчинкой шальных изотопов.
Потому-то страну невозможно постичь вдалеке,
Попивая шартрез в ресторанчиках старой Европы.
А прикрою глаза, и взволнует: из центра земли
С диким храпом и гиканьем где-то на киевском склоне
Мне навстречу летят, подминая собой ковыли,
Под чубатыми хлопцами серые сильные кони.
И сжимается в точку планеты воинственый шар,
Постигается Русью свободы великая школа:
Печенегов набеги, разгульные пляски хазар,
И пропахшие лошадью дикие души монголов.
Приоткрою глаза – двадцать первый стремительный век.
Снова кровь и усобицы рвут эту землю на части.
Изменилась эпоха, но не изменен человек,
И затравленно мечется в поисках денег и власти.
А Европа торенный торопится путь указать.
Но напрасны надежды, что Русь можно взять на поруки.
Видно, каменным бабам вовек на курганах стоять
И в молитвах за землю по-скифски заламывать руки.
ВСЮ ЖИЗНЬ МЫ ЖДЕМ
Всю жизнь мы ждем. Сначала – чтобы вырасти,
Потом – любви, взаимности, добра,
Мифической какой-то справедливости,
А после – промелькнувшее вчера.
В копилки собираем не из жадности,
Детишкам передать, как долг велит,
Одни – простые маленькие радости,
Другие – вороха своих обид.
Решений ожидая, часто мечемся,
Смахнув усталость, словно пот, с лица.
А по ночам вздыхает человечество
И ждет, как в сказке, доброго конца.